Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Назири считается признанным мастером газели в индийском стиле, и, по мнению специалистов, его творчество оказало влияние на дальнейшее развитие этого стиля в поэзии на персидском и урду. Н.И. Пригарина отмечает, что на одну из его знаменитых газелей, начинающуюся словами «Бежит из наших рядов тот, кто не воинственен…», «писали встречные газели многие поэты, в том числе переклички с ней есть у Галиба и Икбала». Его сложнейшие по смысловому рисунку мистические газели не лишены самоиронии, психологической точности и особой остроты самонаблюдения. Один из характерных примеров – фрагмент газели с радифом «все еще» (хануз):
Мне еще чужда привычка ссориться и мириться,
Я мотылек, еще не бросившийся в огонь.
Я получил сотню болезненных уколов и испил сотню
сладостных напитков,
Но недуг тысячи пьяниц еще остался в моей пиале.
Вопли музыкантов замолкли над головой кувшинов,
А над моей безумной головой все еще звучит улюлюканье
толпы.
Много сердец переменилось, много появилось религий,
А люди все еще нуждаются в моих руинах.
Пока существует старец-наставник монастыря,
не прегражден путь благодати,
Меня все еще посылают из Ка‘бы в кумирню.
Звезда – мой проводник, прямота – моя дорога, судьба —
хранительница,
А я все еще в путах гадания на стозерновых четках…
У повести о любви и смысл, и строй, и выражения —
свои особенные,
Я сам – всего лишь разъяснение единственной тонкости
в одной из сотен историй.
(Перевод Н.И. Пригариной)
Приведенные строки блестяще передают состояние мистика, находящегося в начале пути к обретению Истины – у него еще нет уверенности в правильности собственного выбора, хотя все, что требуется для продвижения вперед, имеется – и опьянение, и безумие, и наставник, ведущий к благодати, и путеводная звезда. Замечательно реализован в финале газели мотив, воплощающий одновременно идею всеобъемлющей универсальности Любви и уникальности каждой отдельной истории о ней.
Стремлением к передаче сложных внутренних состояний отмечены многие строки Назири, например, такие:
Смешала мою печаль с весельем любовь – художник,
смешивающий краски,
Теперь не так тупа моя боль и не так пронзительна радость.
Сердце каждый миг уносит меня то к кровле, то к двери
друга,
Ты, тело, пресмыкающееся во прахе, присоединяйся к моему
сердцу!
(Перевод Н.И. Пригариной)
Безусловной приметой нового стиля здесь является сравнение оттенков настроения со смешиванием красок, работающее на визуализацию образа. Подобный способ трансформации традиционного мотива можно встретить и в других газелях, например, в такой:
Что за шум поднялся, когда любовь к тебе оказала
мне милость!
Ибо день воскресенья не настал, а сердце мое воскресло
из мертвых.
Есть ли тот, кто прочитал мою повесть в собрании
сочинений о моей верности,
Чтобы не сделать в ней помет кровью глаз и сердца?
В Ка‘бе моего сердца влюбленные совершают намаз,
Киблой им служит кумир, а брахман – имамом.
В каждый намаз я совершаю сто тысяч благодарственных
поклонов
За то, что сердце захотело избрать местом жительства
твою страну.
Я исполняю предписания язычества, ибо на меня любовь
Наложила обет в виде сорокалетнего послушания
и поклонения.
Раздам-ка я милостыню россыпью жемчуга из глаз,
ведь успехи
На улочке воздержания и лицемерия принесли свежие плоды
покаяния!
Темперамент у любви, Назири, настойчивый
и меланхолический,
И за подобное поведение (муа‘мила) тебя нельзя порицать.
(Перевод Н.И. Пригариной)
В свете наших наблюдений интересен второй бейт приведенной газели, где возникает мотив читателя, обливающегося кровавыми слезами над трогательной историей любви и верности, в котором одновременно присутствует визуальный образ пометок в книге, сделанных красными чернилами. Отметим также, что в макта‘ поэт применяет термин муа‘мила, который обозначает «торговую сделку». Исследователи считают круг терминов, в который входит данная лексема, признаком стиля вуку‘: в его рамках поэтика любовной газели приобретает специфические черты, и в их набор входит описание реальных любовных отношений, ситуативная привязка стихов к конкретному событию, отсутствие мистического подтекста, применение элементов «языка базара». Несмотря на то, что приведенная газель по содержанию не относится к категории вуку‘, ее легкий иронический оттенок и характер интерпретации некоторых традиционных мотивов свидетельствует о том, что четкую границу между двумя внешне противоположными направлениями поэзии этого периода провести довольно трудно.
В классической трактовке признаком истинной любви является переход из мусульманства в язычество и отказ от соблюдения норм и предписаний, здесь же Низари говорит о том, что любовь заставила его сорок лет соблюдать нормы «послушания и поклонения» (намаз у та‘ат), т. е. предаваться аскезе, принятой во время исполнения религиозного обета именно в исламе. Более того, традиционный сорокадневный обет послушания оборачивается сорокалетним, и результаты его – «успехи на улочке воздержания и лицемерия». Оригинально «вывернутый» мотив, таким образом, возвращается в каноническое русло, ибо аскет, соблюдающий внешние религиозно-обрядовые предписания, осуждается за лицемерие, и, с точки зрения мистика, истинного влюбленного, это есть проявление гордыни и требует покаяния. Кроме того, бейт, в котором идет речь о благодарственных поклонах, может быть истолкован как панегирический, ибо, исходя из общего контекста газели, в нем читается намек на выбор Индии в качестве страны пребывания.
Обильное применение торговых терминов можно считать одной из характерных черт лирики Назири, купца по профессиональной принадлежности в молодые годы, но подчеркнем, что он отнюдь не одинок в использовании этой терминологии и превращении ее в часть поэтического лексикона, поэтому данную тенденцию можно считать одним из проявлений общего стремления участников литературного движения эпохи к поиску новых объектов поэтизации и новых способов выражения. Вот фрагмент одной из его газелей такого рода, явно тяготеющей к стилю вуку‘:
Ты дала попробовать свои губы клиенту – дегустатору
сладостей,
А потом высокую цену потребовала за сахар.
Мы снизили цену твоего кокетства,
А ты [в этом деле] допрыгнула аж до самых небес.
Еще ночь не настала,
