Добронега - Владимир Романовский

Болеслав молчал.

— Скоро мы все узнаем, — пообещала Мария. — Созывай стражу.

— Нельзя.

— Почему?

— Если Предславу уже передали Владимиру, и ввиду того, что с Борисом наши ухари промахнулись, то, сама понимаешь…

— Договаривай.

— Владимир будет здесь с минуты на минуту с ратью. Человек пятьсот, включая Косых. Что мы можем им противопоставить — сорок наших пьяниц?

Болеслав ничего не сказал.

Прибежал стражник с докладом. В поле между теремом и лесом обнаружили труп одного из дозорных. Заколот свердом.

— Ты права, — обратилась Мария к Эржбете. — Ждать больше нельзя. Закрываем зверинец. Болеслав, бери с собой человек десять, озолоти их, берите лучших коней, бери Святополка, и езжайте оба в Гнезно. Когда здесь все образуется, я дам тебе знать.

— Нет, — возразил Болеслав. — Я остаюсь. Я спасу ее.

— Ты, Болеслав, не мальчик, — сказала Мария строго. — Волосы седые. Мешки под глазами. Что ты городишь! Тебя схватят, остаток жизни ты проведешь в темнице, а Хайнрих займет все Полесье и посадит править там какого-нибудь римского дьякона.

— Пусть.

— Нет, не пусть. Предславу ты сейчас не спасешь.

— Спасу.

— Не говори глупости. Будет тебе Предслава, но не сейчас. Дай мне два месяца. Иначе ты ее погубишь, и меня вместе с нею.

Аргумент не то, чтобы подействовал, но по глазам Болеслава было видно, что он сомневается и раздумывает. А когда Болеслав раздумывал, он почти всегда принимал правильное решение.

— Нужно немедленно найти Васса, — сказала Мария. — Как бы узнать, где он прячется.

— Он не прячется, — Эржбета даже улыбнулась. Как наивны бывают великие мира сего! — Он скачет, и скачет очень быстро.

— Куда же?

Даже Болеслав, как ни был занят своими мыслями, улыбнулся — вместе с Эржбетой. Он встал и пошел будить Святополка и собираться в путь.

— В Константинополь, — объяснила Эржбета. — Продавать хартии.

Глаза Марии раскрылись очень широко. Она отвернулась, посмотрела широко открытыми глазами на окно, и сказала с чувством:

— Пес его еть!

Встреча назначена, подумала Мария, холодея. Назначена скоро. И если после всего, что я успела пообещать и даже выполнить, я явлюсь на эту встречу не только без хартий, но даже без амулета, меня примут за самозванку. Самозванцев Неустрашимые уничтожают без снисхождения. Исключений не бывает. Страшно подумать.

Вот стоит Эржбета и смотрит на меня, и думает о том же самом. Даже не думает — смотрит на меня, будто я уже не в счет. Меня уже нет. Возьми себя в руки, сказала она себе.

— Ты теряешь время, княжна, — напомнила Эржбета.

— А что можно сделать?

— Можно послать меня в погоню.

Мария повернулась к Эржбете. Очень синие глаза смотрели на нее совершенно спокойно, губы сжаты. Безупречный овал лица. Русые волосы в лучах утреннего солнца кажутся рыжими. А может, они на самом деле рыжие? Высокая, тонкая, гибкая, решительная Эржбета. Ни разу не подвела. И как-то страшно. Что-то есть в этой женщине зловещее, безжалостное, холодное. Не душа, не рассудок, не сердце — что-то… Рука не дрогнет. И зарежет, и отравит кого хочешь. Вот ее Неустрашимые и наймут — меня зарезать. А этот бык польский стареющий все о дуре Предславе думает. А Васс предатель. А от Святополка никакого толку. Вот ведь соратники у меня, подумала Мария.

— Это верно, — согласилась она. — В погоню, это да, это разумно. Сколько тебе нужно сопровождающих?

— Мне не нужны сопровождающие.

— Не дури.

— Я бы не отказалась, но увы, княжна, людей, на которых можно было бы положиться, в нашем распоряжении нет.

Властители не любят, когда им такое говорят — такие заявления ставят под сомнение правомочность их методов. Но Мария уже не была властителем, не так ли.

— Кличко? — сказала Мария полувопросительно.

— Дурак и подлец, — резюмировала Эржбета. — За медяшки продаст.

— Пчелка?

— Всегда ищет, где выгодней.

— Горясер?

— Нерасторопный, медлительный, и слишком всегда на виду из-за этого.

— Но ехать одной — безумие.

— Я не вижу другого выхода.

Мария лихорадочно думала. Эржбета ждала, холодно на нее глядя.

— Вот что, — сказала Мария. — Меня скорее всего запрут в тереме. В Киеве.

— Да.

— Я постараюсь выйти.

— Да.

— Но дело может затянуться.

— И это верно.

— Сейчас я напишу письмо одному человеку. Путь в Константинополь не краток, и ты этого аспида догонишь. А не догонишь — тоже не беда, найдешь его в Константинополе. Я хочу ехать с тобой.

Так оно вернее, думала она, переполняясь надеждой.

— Не успеем. Васс скачет быстро.

— Это так. Но есть кое-что, о чем он не знает.

— О чем же?

— Хартии он собирается продать Базилю, не так ли?

— Только ему, лично в руки.

— Базиля нет в Константинополе.

— Так.

— Базиль у болгар. Возвратится дней через десять только.

— Откуда тебе это известно?

— Владимиру докладывал гонец. А потом доложили мне. Так что время есть. Два дня. Если через два дня я не выйду, ты поедешь… ты отнесешь мое письмо человеку, верному мне. И он поедет с тобой. Доверяй ему во всем.

— Кто же это?

Мария схватила чистую хартию и стала быстро на ней писать. Эржбета недоверчиво ждала.

— Через два дня, — сказала Мария, сворачивая хартию и перевязывая ее голубой лентой. — К вечеру. Пойдешь на Подол, в Жидове, в дом Авраама.

— Уж не к Явану ли? — насмешливо спросила Эржбета. — Это он и есть, Яван — надежный человек?

— Нет, — ответила Мария. — Надежный человек живет нынче в доме Авраама. Он не родственник им. Ты его знаешь.

— Знаю?

— Да. Ты даже хотела его убить. Две попытки сделала, пока я тебя не отговорила.

Эржбета побледнела.

— Это что же, шутка такая?

— Нет.

— Немыслимо.

— Ничего. Привыкнешь.

— Нет, я его не возьму.

— Возьмешь. Нам действительно не на кого больше положиться. А он парень верный. Да и свердом вертеть умеет. Я тебе рассказывала.

— Не велика наука.

— Эржбета, не серди меня.

Эржбета несколько раз прошла по комнате.

— Я согласилась, что не буду ему мстить. Теперь ты хочешь навязать его мне в сопровождающие. Что дальше? Может, мне сразу от него ребенка родить?

— На твое усмотрение.

— Если он поедет со мной, я за себя не ручаюсь.

— Слушай, Эржбета. Он поедет с тобой. Вы догоните Васса, или найдете его в Константинополе, что вернее. Вы отберете у него все, что нужно отобрать. Также было бы хорошо, если бы Васс не мог ничего передать императору устно. Базиль ему, конечно, не поверит, но донос запомнит. Вы вернетесь в Киев, или в Вышгород — решишь сама, судя по обстоятельствам. Хартии принесешь мне. После этого можешь делать все, что хочешь.

— Ты предоставляешь его мне, и я могу…

— Я сказала — все, что хочешь.

После некоторого раздумья, Эржбета решилась.

— Хорошо. Пусть так и будет.

— А теперь иди и прячься, пока есть время. Если нас схватят, меня запрут в светелке, а вот тебя…

— Да. Этой опасности подвергаются все, кто тебе служит, Мария.

— И я это ценю, — сказала Мария с разоружающей искренностью.

Эржбета поклонилась и вышла.

Мария подошла к окну. По коже побежали мурашки. Она была готова, но все равно испугалась. Впрочем, страх никак не повлиял на ее решимость. А испугаться было легко. Чуть ли не вся поверхность Днепра на подходе к Вышгороду покрыта была ладьями. И чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, кто именно пожаловал в Вышгород и с какой целью, на мачтах трех передних ладей развевались стяги Косой Сотни.

Болеслав и Святополк сели в повозку. Десять конных ратников пристроились по обеим сторонам. Возница хлестнул лошадь, и в этот момент у повозки отвалилось колесо.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. О НЮАНСАХ ЭПИСТОЛЯРНОГО ЖАНРА

День спустя Эржбета вернулась в Вышгород, наняв возницу с телегой в рыбацком поселке, располагавшемся в одиннадцати аржах выше по течению Днепра. День выдался теплый и солнечный. Зрелище открылось впечатляющее. Терем и пристройки сохранились, включая романскую башенку, служившую римско-немецким союзникам Марии часовней, зато мельница, дома, амбары и крог сгорели до тла. По пепелищу ходили с потерянным видом люди, тут и там раздавался плач. Где-то еще тлело и сыпалось, воздух пах едко и зловеще.

— Как хочешь, болярыня, а я дальше не поеду, — сказал возница. — Ни в Киев не поеду, ни здесь не останусь. У кого духу хватит на такое смотреть, болярыня…

Эржбета порылась в суме и протянула вознице кошель. Возница глянул в него и поразился.

— А… эта… — пробормотал он.

— Вылезай и иди домой. Это тебе за лошадь и телегу.