БП. Между прошлым и будущим. Книга 2 - Александр Половец

Но самое страшное — не произошло единения всех демократических сил перед лицом красной опасности. Вот в этом смысле я и «Яблоко» виню, и другие силы, которые не посчитали для себя возможным объединиться — и потому сегодня очевидно такое «покраснение» «Яблока». Это абсолютно объективный процесс: не участвуя в реалиях последних лет, исключая себя из них, мы получили то, что имеем — половинчатость реформ.

— Саша тебя спросил, кто сейчас тасует колоду, в чьих она руках? — Таня, внимательно слушавшая монолог Марка, не забыла мой вопрос.

— Кто — «они»? — повторил его я.

— Пока еще не коммунисты, — быстро и вполне уверенно ответил Розовский.

— Кто всё же стоит за Ельциным? — настаивал я.

— А почему — за Ельциным? Я ведь не о Ельцине говорю… — Марк переводил взгляд с меня на Таню и снова на меня.

— Ну, хорошо, мы говорим о правительстве Примакова, — согласился я.

— Так кто привел к этой ситуации? — повторила Таня.

— Ты же знаешь всё! — вспылил Марк. — То же «Яблоко» выдвинуло Примакова. Кто приходит? — Маслюков, Геращенко. Вот кто будет ворочать страной на этом этапе!

— Ну, не Явлинский же привел Примакова, — возразила Таня.

— Он и привел! — продолжал настаивать Марк. — Он его выдвинул. Другое дело, что он сам ушел в сторону, его не допустили к пирогу.

— Так он же не из команды Ельцина! — Таня испытующе, как экзаменатор, смотрела на мужа, ожидая его ответа.

— Я не понимаю, о чем ты сейчас говоришь! — снова вскипел Марк. — Кто — «они»? Они — это выкормыши КПРФ. Другое дело, что они боятся сейчас схватить эту власть. Ведь за нее придется отвечать. Они прекрасно понимают, что им ничего не удастся в конце концов. После гиперинфляции есть единственный выход для России — это диктатура. Спасением от гиперинфляции будет только диктатор.

— И у тебя уже есть кандидатура? — спросил я полушутя.

— У меня? Я думаю, не у меня, а у них! Они могут на это претендовать. Если это будет прокоммунистический диктатор, то, конечно, появится и цензура, и тогда появится сразу всё остальное. И будет объявлено чрезвычайное положение — а тогда возможность гражданской войны возрастет в тысячу раз, потому что для России другого пути не будет, как сделать исторический выбор. Вот вы сегодня получили коммунистов, которые берутся исправить положение. Вот вы сегодня напечатали деньги, а этих денег не хватило…

Другое дело, что Запад может опять оплатить расходы их Политбюро. Если Запад и на этот раз, просто испугавшись бряцания ядерными ракетами, скажет: давайте дадим, чтобы они там свели концы с концами, не дай Бог, в голодном угаре не совершили бы каких-то поступков в своём духе… — Марк оборвал сам себя, закашлявшись.

— Запад, может, и дал бы, он теперь не знает, кому давать, — возразил я, воспользовавшись паузой. — Ты же знаешь: всё, что давалось, шло мимо и никогда не достигало цели. А теперь Запад перестал «давать». Я не думаю, что сейчас так легко получить у него деньги.

— Запад и не должен давать, — согласился Марк. — Сейчас-то кому он будет давать? Политбюро, скрытому Политбюро. Кто будет распределять эти деньги? — они же.

— Ты всё же видишь вероятность гражданской войны?

Этот вопрос мне приходится слышать чаще и чаще — но я не знаю на него ответа. И я не знаю, кому этот вопрос можно было бы переадресовать… А что ответит Марк?

— Я говорю следующее: если гиперинфляции суждено быть, то выход из нее — диктатура. А диктатура очень легко может привести к кровавой ситуации. Диктатура бескровной не бывает, — повторил Розовский.

— У нас здесь популярна такая точка зрения — да и не только здесь, пришла она как раз из России: народ там настолько от всего устал, настолько проникся апатией, что поднять его на гражданскую войну вряд ли возможно, — говоря это, я имел в виду корреспонденцию наших московских авторов — их заметки пришли совсем недавно и были ещё у меня на столе.

— Дело вовсе не в апатии. Просто нет идеи, которая способна охватить весь народ. Что же касается националистической идеи, которая сегодня претендует на место коммунистической, то коммунистические идеологи работают над тем, чтобы срастить националистическую идею с самыми вонючими догмами коммунизма. Эта опасность — может быть, самая страшная, потому что это есть тот самый национал-социализм фашистского типа, который спасителен для умирающего коммунизма.

— Марик, — спросил я, выждав минуту, в течение которой мой собеседник, задумавшись, молчал, — кроме коммунистов там возникло множество совсем мелких партий. Но ведь опыт показывает, что и поначалу крохотные группы могут выдвигать лидеров, становящихся диктаторами. Ну, к примеру, к национал-большевикам Лимонова люди серьезно относятся?

— Лимонов — одаренный писатель художественного типа. Он в моих глазах — типичный такой «достоевский мальчик»-разрушитель, но вся его игра в политику не более, чем жалкий авантюризм. Конечно же, есть всегда «духовный люмпен», который, не разбираясь ни в чем…

— Идет за ним?

— Ну, кто там за ним идет? Это вождизм смехотворный. Для меня он клоун в не меньшей степени, чем Жириновский. Жириновского сделало КГБ и сделало сознательно — для того, чтобы забрать электорат у коммунистов, опять же в борьбе за власть. А электорат Лимонова — жалкая кучка… Как писателя я готов воспринимать его — хотя у меня есть к нему и как к писателю «гамбургский счет», на который он не тянет. Более того, когда он был московским поэтом из андерграунда или даже нищим эмигрантом в Нью-Йорке, он был гораздо интереснее.

А человек, который хватается за оружие, едет для рекламы на войну — такой человек вызывает у меня просто хохот. Он для меня — Хлестаков. Репетилов пополам с самим Лимоновым. Поэтому я смотрю на него как на некий художественный тип. Это такой сумасшедший всплеск, сдвиг по фазе, который, наверное, тоже имеет социальные причины. Это явление можно как-то объяснить. Но, с точки зрения большой политики, он абсолютно пустое место.

— Вернёмся к проблемам культуры, — предложил я. — Репертуарный театр, как мы уже говорили, — чисто российский феномен, и, видимо, потому он существует, что его традиционно поддерживает государство. В такой же степени, как и российские толстые журналы — того же порядка феномен, и тоже существовали они при поддержке государства. С ними, правда, ситуация сейчас не очень…

— И это тоже большая беда наша. Более того, — там еще проявилась просто беспомощность менеджмента. Например, я, как читатель, с удовольствием покупал бы отдельные номера журналов, но они просто отсутствуют в розничной продаже. Может, этому причина финансовая, но на пути к читателю не преодолено нечто очень важное — расстояние. Прошлым летом, на отдыхе, я пошел в библиотеку и взял все толстые журналы за 2–3 года. Я стал взахлеб их читать и был потрясен, насколько они интересны — огромное количество и новых имен, и новой прозы, и изумительная публицистика!