Творения. Том 1: Нравственно-аскетические творения - Преподобный Феодор Студит

Возвращение из второго изгнания

29. Итак, отец наш Феодор по возвращении в свою Студийскую обитель и по стечении туда рассеянных питомцев его с всесвященным патриархом соблюдал самое дружественное согласие и единодушие, а ученикам своим преподавал обычное назидание, исправляя нравы их словом учения до степени совершенного послушания и прившедшую к ним от времени нечистоту самолюбия тщательно очищая губкою вразумления; и таким образом слово Божие опять преуспевало и общество учеников улучшалось и весьма умножалось. Тогда это прекрасное место поистине было подобно разнообразному и цветущему саду, содержащему в себе всякого рода разумные растения, на которых с пользою красовались всякого рода познания, как бы зрелые плоды; ибо, вместе с высоким общежительным благочестием и надлежащим деятельным любомудрием, иноки не оставались несведущими и в словесных науках, но с любовию занимались изучением грамматики, которою занимающиеся научаются правильно писать и приобретают навык к чтению, также философскими упражнениями и усвоением наизусть отеческих мыслей, при помощи которых они могли опровергать пустословные нелепости всякой ереси, пользуясь истинными суждениями и умозаключениями. Из них выходили очень умные писцы и певцы, составители кондаков и других песнопений, стихотворцы и отличнейшие чтецы, знатоки напевов и писатели стихир о Христе. Равным образом они занимались и почти всеми простонародными ремеслами: ткачи и портные, сапожники и делатели палаток, художники мелких вещей и строители домов, сплетатели корзин и производители изящных работ, делатели утвари посредством огня и железа находились в этом земном небе; и все они благочинно и стройно сидели на местах в своих мастерских, соединяя с делом рук пение божественных песней Давида. Подлинно, тогда можно было видеть цветущий виноград Господа Саваофа, покрывший сению своею горы мирского владычества, и разумные ветвия его, поднявшиеся выше кедров Божиих, и розги его простертыя до моря и даже до рек отрасли его (Пс. 79:9-12); ибо некоторые из преуспевших в подвигах добродетели и до преклонного возраста пользовавшихся превосходными наставлениями его, отправившись на чужбину по поводу вышесказанного смятения, [Col. 276] после освобождения своего из заключения или еще прежде того рассеялись по разным странам поднебесной и, поселившись там, основали при помощи Святого Духа прекрасные монастыри, которые доныне носят название студийских[515].

Студийская обитель – земное небо

30. Когда паства Христова так благоденствовала и Церкви Божии прекрасно руководствовались православными догматами веры и умножались, явился злейший кабан, вырвавшийся из леса армянского племени, и стал опустошать ее, как дикий вепрь. Именно: Лев, стратиг востока, нарушив пределы долга, подкупил бывшее под его начальством войско и, привлекши предводителей его на свою сторону обещаниями высших почестей, производит возмущение против христолюбивого царя Михаила; прибыв во Фракийские области недалеко от столицы, он со стороны Македонского охранного войска провозглашается августом; отправившись оттуда, вступает в столицу, не встречая никакого противодействиия, и – иконоборец открыто провозглашается императором при содействии своих телохранителей. Таким образом, захватив царскую власть, этот дерзкий фракиец, совершенно прикрывавший себя покровом лицемерия (ибо не ложен сказавший: «Армян я считаю не простыми людьми, но весьма скрытными и коварными»[516] [св. Григорий Богослов]), в начале своей тирании, не скажу – царствования, притворяется благочестивым; потом, овладев государственными делами по своему желанию, сбрасывает маску лицемерия и бесстыдно обнаруживает сокровенную болезнь своего порочного сердца, оказывая себя преемником пагубного неистовства Константина Копронима, его ненависти к Богу и вражды ко Христу и утверждая, что не должно принимать икон Христа и непорочно родившей Его святой Приснодевы и прочих праведных и преподобных, как будто эти изображения подобны идолам.

Лев Армянин

31. Не разумел он, безумный, что и изображения тех первообразов, которые противоположны по существу своему, очевидно получают противоположные названия, и когда мы берем названия первообразов хороших, то они непременно исключают собою названия первообразов худых. Так точно и их изображения, сходные с первообразами по единству наименования, заимствуют и названия от них, от хорошего хорошее и от худого худое. Поэтому если Господь и Бог наш Иисус Христос был истребителем многобожного идольского заблуждения, то очевидно, что и славное изображение Его чуждо подозрения в том, что это – идол; изображение хорошего первообраза не может быть виновником зла и наоборот, [Col. 277] ибо изображение первообразов, противоположных по естественным свойствам, сообщает, в свою очередь, и соответственное имя и действие их произведению. Так огонь никогда не может принять свойства охлаждать и мед не станет производить горечи в употребляющем его. Поэтому никто из имеющих смысл и благоразумие не может приписывать предметам противоположные свойства и никогда не станет признавать противоположные предметы причиною друг друга. Можно также и по самому словопроизводству усмотреть несходство и различие их. Идол называется этим именем как вид обмана (είθος θόλου), ибо ложное многобожное идолослужение поистине есть обман и обольщение, удаляющее от истинного по существу Бога и противопоставляющее тварь создавшему ее Владыке; поэтому здравомыслящие не назовут такой вещи иконою, и я не могу понять, как могут быть тождественными идол и икона. Икона называется так по сходству (τό 'εσικεναι) с первообразом, священною – от священного, святою – от святого; и она имеет такое сходство с ним, что отождествляется с изображаемым предметом и по названию. Часто, видя на стенной живописи изображения дерев или птиц, мы не говорим, что это изображение пальмы или что видимое нами есть изображение журавля, но, хотя они суть изображения, мы, однако, говорим: это пальма и журавль. Так точно и видя изображение креста, мы называем его крестом; равным образом и по отношению к иконам святых или иных предметов именно икона Христа называется Христом, по сходству; икона святого Георгия, например, называется святым Георгием, подобно тому как изображение царя называется царем, не различаясь от того, чье оно изображение, ничем, кроме тождества по существу.

Отличие икон от идолов

32. Но свирепый и тупоумный Лев, не знавший ничего такого, нашедши сосуды гнева совершены в погибель (Рим. 9:22) – [в лице] некоторых сверстников распутных, праздных, привыкших к порокам, поистине развратителей юношества, заботившихся о телесной красоте и угождавших его желаниям, развращается вместе с ними и чрез них предлагает всем нечестивое и богопротивное учение; между ними был как бы другой Ианний, а не Иоанном называться достойный (2 Тим. 3:8), устремившийся первым в этот лабиринт, сын земли, происходивший из Ассирии, говоривший басни, а не истину, новый пустослов, справедливо названный Леканомантом[517], сведущий более других в грамматике, злейшее бесовское орудие нелепейшего из всех пустословий, человек нечестивейший и способный приводить в смятение великие дела[518]. И сначала царь непосредственно приступает к твердейшему и соименному победе столпу православной веры[519] и испытывает образ его мыслей, [Col. 280] чтобы сделать его боязливым и безгласным пред своими единомышленниками, как предлагая обещания мирских благ, а не то, что свойственно живущим по Богу, так и угрожая множеством испытаний и тяжких бедствий в настоящей жизни. Но когда увидел непреклонность доблестного священноначальника и на опыте убедился, что тот стоит выше его ожиданий, то, восшедши на престол и призвав к себе окружавших святого патриарха, с высокомерием, как лев, стал изрыгать то, что было негодного и скрытого в нечестивой душе его, говоря, что служители истины и учители Божественных предметов погрешили в вере, потому надобно теперь войти в рассуждение о догматах, дабы при рассмотрении различных мнений лучшее было отделено от худшего голосом многих и получило утверждение. На это каждый из призванных отвечал императору, как приготовился, опровергая нелепые его баснословия и доказывая поклонение честным иконам свидетельствами из Писания и отеческими вероопределениями. Когда же, выслушав это, он вызвал на средину виновников зла и ревнителей лжи, предлагая, чтобы обе стороны состязались при нем о подлежащих вопросах, то отцы наши, зная неисправимость образа его мыслей, рассудили, что не следует вступать в собеседование с людьми, привыкшими заниматься шутками, особенно когда нет между ними беспристрастного судии; а пламенный столп благочестия, Феодор, видя негодование против них свирепейшего [Льва], решительно сказал ему следующее.