Время воды - Виталий Щигельский

Путая след, он взял в сторону, с разбегу перепрыгнул канаву и продолжил:

— И теперь, Виктор, самое важное. Каждого из нас иногда покидает самообладание. Нам кажется, что хуже уже быть не может. Только в том случае, если с тобой случится подобное, ты имеешь право воспользоваться тайником.

— Где он находится?

— В Ботаническом саду, возле нашей с тобой скамейки есть урна, помнишь?

— Помню.

— Тайник — в урне. Ну, все, Виктор, на этом прощай. И что бы ты ни делал, помни о Родине. Разбегаемся в стороны!

— Нет, — простонал я. — Я с вами.

— Со мной нельзя.

Косберг резко прибавил. Но я не отставал, хотя уже задыхался — сказывалось отсутствие аэробной выносливости. Вдруг каперанг сгруппировался и ткнул мне под дых острым локтем. Я поперхнулся, закашлялся и упал.

А Косберга поглотили сумерки.

Глава 29. КРАКОВЯК

Итак, я должен найти Катерину до того исторического момента, как последний самосвал со спецгрузом приедет в Москву. Я начал раздавать распоряжения, едва добравшись до дома. Я очищал желудок от шавермы, а «скунсы» уже рыли, копали и грызли информационное поле. На ноги был поставлен взвод отборных «бобров», «выдрам» было строго указано незамедлительно сообщать обо всех новых «шмарах», замеченных ими в массажных салонах, ресторанах, на шопинге.

Поздно вечером «скунсу-химику» удалось выяснить фамилию моей роковой возлюбленной.

Герпес.

Катя Герпес — вот как ее звали!

Это звучало более чем возбуждающе. До встречи с ней я привык считать, что у женщин не бывает фамилий собственных, все женщины, с которыми я начинал общаться, становились носителями моей фамилии по умолчанию, все они считались мною Поповыми, членами большого гарема, даже те, которые крутили мной или уходили к другим.

Всегда в мире оставалось два легитимных субъекта: я и шестая «Родина». Два взаимозависимых симбионта. Один субъект на службе другого. Теперь появился еще один. Еще одна. Женщина-любовница, женщина-неприятель, женщина-враг. Возник неклассический треугольник. Катя опоила меня и выудила все, что ей было нужно. Но я рассчитывал, что не сдался без боя и в пьяном угаре сумел-таки проявить свое мужское достоинство. Если так, то я наверняка заинтересовал ее. И не как напомаженный стерильный тенорок и носитель секретных сведений, не как влиятельный государственный муж, не как распухший от купюр кошелек на косолапых ножках, но как могучий осеменитель, владелец редкого по качеству генофонда.

Во мне кипело неизвестное мощное чувство, которое невозможно было удерживать внутри, оно разрывало меня и требовало в срочном порядке выплеснуться в кого-либо или во что-то. Но Кати не было рядом, а другие женщины не могли ее заменить, поэтому я сел за стол, чтобы писать стихи.

Я писал долго и напряженно. Старательно выводил вензеля, пытаясь достичь гармонии смысла и формы. Но если форма была на высоте, то смысл существенно отставал. Тогда в поисках смысла я отказался от формы и начал писать обычным своим не слишком разборчивым почерком. Однако каракули не превратили в стихи написанные мною слова. Я разрывал исчирканные листки и швырял в корзину для мусора. Потом приходил в себя, стоя возле раскрытой форточки и жадно дыша. Отдышавшись и успокоившись, я принимался выкладывать кусочки из корзины обратно на стол, расправлял, складывал клочок к клочку и снова сминал и выбрасывал. Я не находил очистительных слов. И мне очень хотелось курить. Я перерыл содержимое комнаты в поисках табака и ничего не нашел. Меня тряс озноб, и пот с моего лица промочил зеленое сукно стола насквозь.

И все-таки мое упорство было вознаграждено, глубоко за полночь я родил нужное хокку, зафиксировал на бумаге и прочитал на всю комнату:

— «Катя — сука!»

Смесь русского и японского многое упростила. Я понял, я хотел взять ее лично. Я не нуждался в разрешениях. В отсутствии каперанга я сам становился каперангом.

Я набрал Васю.

— Да, Виктор Владимирович, слушаю.

— Скажи честно, Василий, бухал сегодня?

— Никак нет.

— Пиз…шь.

— Совсем чутка. Хоккей смотрел. Болел за наших.

— Кто наши?

— «Лесовики».

— А с кем играли?

— С «Газовиками».

— Понятно. Значит, одевайся в цивильное, но оружие возьми. Подгонишь красный «Бентли», который мы выиграли у пожарных.

— Есть, товарищ кавторанг.

— Стой! По дороге заскочи в «Русский мир», возьми ящик шампанского, самого дорогого.

— А деньги?

— Денег не надо. Скажи: для меня.

Я повесил трубку, встал и заходил по комнате. От шкафа до окна и обратно, как собака, которой пора на прогулку.

Герпес! Где тебя искать?

Я включил ноутбук и просмотрел почтовые ящики. Секретные, как мы с Косбергом думали. Тридцать новых сообщений, в основном порнография, насилие, спам. Нужной же информации не поступало, молчание информаторов недвусмысленно намекало: поиски зашли в тупик. Силовые методы «бобров», параноидальная дедукция «скунсов», бл…ское обаяние «выдр» — все эти приемчики не работали в моем случае.

Я закрыл окно, выключил свет, сел и прислушался. Я выбирал метод, подбирал настройку. Опыт поколений — всех моих предков от пращуров до обезьян, дельфинов, жуков-паразитов — молчал. Собственные наработки казались скудными. Моральные принципы не работали. Логика не спасала. Оставалось рассчитывать на интуицию, на познание мира глазами, руками и носом. Как ребенок после сна, старик после запора или дембель в первый день на гражданке…

Я не успел настроиться, Василий доложил о прибытии.

Хищно прищурившись в зеркало, я закрыл дверь и вышел на лестницу.

Я преодолел два пролета и уперся своим животом в чей-то живот. Среагировал я мгновенно: свалил нападавшего крюком слева, правой рукой нащупал в кармане револьвер и приготовился стрелять прямо сквозь ткань пальто. Но вместо звуков надвигающейся атаки я услышал лишь жалобный стон.

Я закричал:

— Встать! Руки вверх! Подойти к окну, чтобы я видел лицо!

Он оказался худым и сутулым, с русой паутиной волос на подбородке.

— Студент? — спросил я его.

— Студент, — с вызовом ответил он.

— Что здесь делаешь? Почему не в институте?

Вместо ответа он сунул руку за пазуху.

Я вновь оказался быстрее и направил на него револьвер:

— Что там у тебя, бомба?

Он промолчал.

— Вынимай, только медленно.

Парень достал из-под пальто сложенный в трубочку лист ватмана и развернул:

— Читайте, это про вас.

Я тоже послушался и прочитал вслух:

— «Кровопийцы — прочь из России!»

— Смешно. Ты это сам придумал?

— Нет.

— Тебя подослали из четвертой «Родины»?

— Нет.

— Значит, идейный?

— Да.

— Какой партии?

— Не скажу.

— Ну, тогда с нами поедешь.

— Куда?

— Узнаешь. Топай давай, — я взмахнул револьвером.

У тротуара бесшумно работал «Бентли». Я велел парню сесть сзади рядом со мной. Василий обернулся:

— Кто это, товарищ кавторанг?

— Это… — я переадресовал вопрос пленному неизвестному: — Ты кто в самом деле?

— Я ничего не скажу. Я буду молчать. Даже под пытками.

— Посмотрим, — буркнул я. — Василий, трогай! Пока едем прямо и тихо. Ты захватил выпивку?

— Как велели, целый ящик. У меня на переднем сиденье.

Мы тронулись с места, Вася включил Свиридова.

— Вася, где бы ты стал искать очень красивую женщину? — спросил я.

— В тупиках Старо-Невского. Сами знаете лучше меня.

— Дурак. Я говорю: очень красивую.

— Тогда не знаю. У меня с красивыми не получается, товарищ кавторанг.

— Ладно, не надо шансона, — перебил я, думая о том, что в его логике что-то есть. — Лучше дай мне бутылочку.

Он подал:

— Отличный виски, товарищ кавторанг.

— Я просил шампанского, Вася, ты что, забыл?

— Шампанского нет нигде, все точки объездил. Говорят: перебои в снабжении, — ответил Василий, выезжая под «кирпич» на Чкаловский.

— Дождались системного кризиса! — вмешался парень. — Вы и за это ответите.

— Ты обещал молчать и молчи! — напомнил я. — Пока не начались пытки.

— Палачи! — парень отвернулся к окну.

— Как перебои? — спросил я, рассматривая бутылку. — Мы сами контролируем шипучие и игристые. Не понимаю.

— Ну, я-то не понимаю тем более, — пожал Вася плечами. — Говорят, что в некоторых «родинах» поняли, что границы между ними условные, и начали таскать добро друг у друга. Типа того: передел собственности, конец истории. Фукуяма настал, говорят, одним словом.

— Кто, на хрен, говорит? — спросил я, поглаживая гладкий зеленый бок пузыря.

— «Бобры» говорят. Люди.

— Люди? А у Косберга спросить ума не хватило? — я взялся скручивать крышку.