Арифмоман. Червоточина - Александр Рудазов

Помнил он и то, что перестав читать, тут же принялся играть в «Жизнь» на последней странице тетрадки, совершенно не интересуясь окончанием стихотворения.

Принц с принцессой неохотно скрипели карандашами. Эйхгорн заметил, что пишут они во всю ширь страницы, как прозой, но не стал их поправлять. Все равно в переводе стихи утратили рифму и размер. Чем бы ни было загадочное явление, благодаря которому Эйхгорн овладел местным языком, поэтическими способностями оно не обладало.

– То ль дело Киев! Что за край! – с выражением читал Эйхгорн. – Валятся сами в рот галушки! Вином – хоть пару поддавай…

– Мэтр, а Киев – это где? – спросила Зиралла.

– И что такое галушки? – присоединился Гектак.

– Киев – это город, очень далеко отсюда. А галушки – это… – Эйхгорн на миг запнулся, поскольку сам не знал, – …это клецки такие.

Принц с принцессой продолжили писать, а Эйхгорн встал с лавки и заглянул им через плечи. Ему стало любопытно, как они написали встречавшееся ранее слово «турецкий» – оно явно тоже осталось непереведенным, но про него дети не спросили.

Оказалось, что Зиралла написала «как на стрелецкой перестрелке», а Гектак – «как на дурацкой перестрелке». Причем юный дофин еще и нарисовал на полях двух лучников в дурацких колпаках.

Довольно талантливо нарисовал, надо заметить.

– Ладно, достаточно, – сказал Эйхгорн, продиктовав еще две строфы. – Показывайте, что вы там написали.

– Не покажу, – почему-то заупрямилась Зиралла.

– Я тоже, – тут же собезьянничал ее братец.

Эйхгорн уставился на них снулым взглядом. Вот именно поэтому он и не любил детей. Иногда возникает ощущение, что в своих действиях они руководствуются генератором случайных чисел.

– Если я вам наколдую по конфете, покажете? – помолчав, спросил он.

– Да! – хором ответили маленькие мерзавцы.

Именно для такой ситуации Эйхгорн припас несколько леденцов. Здесь их делали из вареного сахара – обычно в форме каких-нибудь животных. Сейчас Эйхгорн просто взмахнул руками и прикинулся, что вытаскивает конфеты из ушей принца и принцессы. Фокус получился убедительным, и дети восторженно заверещали.

Пока они грызли сладости, Эйхгорн подумал, что совершил педагогическую ошибку. Нельзя было вот так сразу их подкупать – теперь они постоянно будут ожидать награды за любой пустяк.

Но сделанного назад не воротишь.

Впрочем, репутацию Эйхгорна этот простенький трюк повысил. Теперь дети стали слушаться чуть-чуть охотнее.

Чуть-чуть.

Спустя пару занятий Эйхгорн уже знал своих учеников немного лучше. Так, принцесса Зиралла оказалась весьма способной в грамматике и обладала на редкость красивым почерком. Но в свои восемь лет она уже была настоящей перфекционисткой, искренне считая себя посредственностью. Именно поэтому ужасно стеснялась своих работ, не желая никому их показывать. Эйхгорн пытался убедить девочку, что все намного лучше, чем ей кажется, но та скептически фыркала, уверенная, что тот ей льстит, потому что она королевская дочка.

В отличие от сестры, принц Гектак писал неряшливо и делал кучу ошибок, зато недурно рисовал. Делал он это все время, ухитряясь вплетать простенькие картинки даже между строчек. Учебный процесс как таковой навевал на мальчика скуку – он постоянно вертелся, отвлекался и порывался чем-нибудь кинуть в учителя. На уроке арифметики с ним было особенно трудно – сухие цифры казались ему до смерти тоскливыми, и он просто не умел решать отвлеченные примеры. Только задачи на конкретные темы, причем желательно поинтереснее.

– Значит, так, – задумчиво произнес Эйхгорн, постукивая по столу карандашиком. – Вот вам математическая задачка. Два землекопа вырыли траншею за четыре часа. А три землекопа – за пять. Ну, третий был вредитель. Требуется узнать, за какой срок эти три землекопа вырыли бы траншею, если бы за спиной у третьего стоял чекист.

– Мэтр, а кто такой чекист? – полюбопытствовала Зиралла.

– Дяденька такой с наганом.

– А что такое наган?

– Оружие такое, огнестрельное.

– А огнестрельное – это как?

– Лук с горящими стрелами, глупая, – с чувством собственного превосходства заявил Гектак.

– Примерно, – не стал вдаваться в подробности Эйхгорн. – Решаем задачу.

Гектак первым делом нарисовал иллюстрацию. Ров, рядом двух плечистых работяг с лопатами, потом третьего – ужасно похожего на тролля. Сзади – стражника с луком.

Пока он рисовал, Зиралла исписывала бумажку цифрами. Написав последнюю, она заявила:

– За шесть часов!

– Почему? – моргнул Эйхгорн.

– Ну вот же – двое роют за четыре, значит трое – за шесть!

Эйхгорн приоткрыл рот, чтобы объяснить ошибку, но потом вспомнил, что говорит с восьмилетней девочкой. Сам то Эйхгорн в этом возрасте подобные задачки уже щелкал, как орехи, но вообще-то он никогда не был типичным ребенком…

Наверное, стоит начать с чего-то попроще.

Глава 29

Прошло две недели, сбор яблок закончился, а Эйхгорн все больше тяготился своей новой ролью репетитора. Он просто не был создан для преподавания. Все чаще Эйхгорн спрашивал у короля, когда же прибудет настоящий учитель, но тот отделывался неопределенным хмыканьем и отводил взгляд.

Как раз его ситуация вполне устраивала – придворный волшебник наконец оказался пристроен к чему-то полезному, да и дети в кое-то веки занялись делом. Зачем приглашать еще кого-то? Казна не бездонная.

К тому же Эйхгорн хоть и ходил с постным лицом, справлялся вполне сносно. Он исходил из аксиомы, что дети тупые и вздорные существа, поэтому объяснять материал нужно предельно доходчиво и занимательно. С примерами из жизни, иллюстрациями и применением в быту. Идиотам неинтересна чистая наука – им интересно, как ее можно использовать.

Сегодня Эйхгорн с помощью двух лакеев и четырех пажей устроил в саду эксперимент Кавендиша. Под его руководством возле беседки установили столб с перекладиной, похожий на виселицу, и к ней подвесили двухметровое деревянное коромысло. Эйхгорн прикрепил к его концам маленькие свинцовые шары, отлитые дворцовым кузнецом, и стал раз за разом подносить к ним другие шары – в несколько раз больше и на порядки тяжелее.

Таким образом Эйхгорн надеялся вычислить гравитационную постоянную Парифата. Хотя погрешности измерения его ужасно расстраивали. Во дворце не нашлось достаточно больших помещений (использовать столовую король не позволил), а на конюшне или псарне было слишком много помех, так что пришлось делать это на открытом воздухе. Конечно, Эйхгорн дождался абсолютного штиля, да еще и сколотил вокруг установки ветрозащитный барьер, но погрешности все равно получались непростительные.

Чтобы свести их к минимуму, Эйхгорн повторил эксперимент бессчетное число раз. Долгие часы он заставлял коромысло закручиваться под воздействием гравитационных сил – едва заметно, разумеется. Угол поворота Эйхгорн определял лучом света, пущенным на прикрепленное к коромыслу зеркальце и отраженным в телескоп.

Телескоп Эйхгорну нежданно-негаданно презентовал король. Он еще несколько лет назад выписал его ковролетчиком, желая наблюдать за небесами. Однако те оказались далеко не такими интересными, как королю представлялось – он не увидел ни Дельфина, ни Медведя, ни Ястреба, ни других созвездий. Не увидел он и божественных чертогов, о которых толкуют жрецы. Ему удалось найти какую-то другую планету, но даже в телескоп та осталась всего лишь маленьким кружочком – а король-то полагал развлечься, подглядывая за ее обитателями.

Так что поигравшись немножко, его величество забросил телескоп в кладовую – а теперь вот вспомнил и отдал Эйхгорну, чтобы тот учил детей астрономии. Именно после этого Эйхгорн и замыслил эксперимент Кавендиша – без мощного увеличительного прибора измерить угол отклонения коромысла было просто невозможно. Слишком уж незначительно влияли друг на друга свинцовые шары.

Снова и снова тщательно все измеряя, Эйхгорн наконец получил усредненные данные, которые счел достаточными. А проделав все необходимые вычисления, он получил значение гравитационной постоянной – 6.8×10-11 м3·с−2·кг−1. Поскольку эксперимент проводился в крайне грубых условиях, реальное число может отличаться на две или три десятых, но вряд ли больше.

Таким образом можно считать, что гравитационная постоянная здесь такая же или почти такая же, как дома. Следовательно, если ускорение свободного падения равно земному (а по ощущениям оно именно таково), средняя плотность этой планеты вчетверо меньше земной – всего лишь 1.38 г/см³. Это означает, что ее масса равна всего лишь 9×1025 кг.

Эйхгорн поджал губы. Очень, очень сомнительно, что сверхземля такой величины может обладать столь малой массой. Более вероятно, что он чего-то не учел. Возможно, здешний воздух искривляет путь лучей намного сильнее. Возможно, в эксперимент Кавендиша вкралась грубая ошибка. Возможно… много чего возможно.