Арифмоман. Червоточина - Александр Рудазов

Общее же количество населения, если приводить точное число – сорок одна тысяча шестьсот пять человек. Хотя Эйхгорн был уверен, что оно уже изменилось – людям свойственно периодически рождаться, умирать и переезжать из страны в страну. Но он насчитал сорок одну тысячу шестьсот пять человек.

Девяносто девять и восемь десятых процентов населения Парибула – люди европеоидного типа. Тем не менее, Эйхгорну удалось отыскать аж восемьдесят три представителя иных рас и биологических видов. Из них:

– людей негроидного типа, называющих себя ямстоками, – 15;

– людей монголоидного типа, называющих себя чинами, – 3;

– зеленокожих карликов, называющих себя гоблинами, – 16;

– крокодилоподобных созданий, называющих себя акрилианами, – 12;

– обезьяноподобных созданий, называющих себя симами, – 10;

– крысоподобных созданий, называющих себя крысолюдами, – 8;

– птицеподобных созданий, называющих себя гарпиями, – 7;

– кошкоподобных созданий, называющих себя фелинами, – 6;

– насекомоподобных созданий, называющих себя лесшами, – 3;

– здоровенных уродов, называющих себя троллями, – 2;

– лысого великана в рясе, называющего себя братом Чилиндроном, – 1.

Еще три месяца назад Эйхгорн не поверил бы, скажи ему, что подобные существа могут водиться на свете. А теперь – ничего особенного. Он преспокойно отобедал в акрилианской корчме, ничуть не пугаясь клыкастого, покрытого чешуйчатой броней повара. Он прекрасно расслабился в салоне тетушки Сромм, нисколько не удивляясь тому, что массажистка покрыта шерстью и мелодично мурлычет во время работы. Он почти сутки бродил по альбруинским свалкам, пересчитывая гоблинов, крысолюдов и лесшей – и сильно сомневался, что сосчитал всех. Он имел занятнейшую беседу с монахом-отшельником, живущим в лесной избушке – и его не смущало то, что этот монах ростом с трехэтажный дом.

Все это Эйхгорн скрупулезно изложил королю. Тот поначалу слушал внимательно и с интересом, но постепенно заскучал. Когда дело дошло до переписи занятости, король устало махнул платком – аудиенция окончена. Эйхгорн по инерции еще некоторое время зачитывал данные, но король издал недовольный звук, и его придворный волшебник неохотно замолк.

Жаль, что не удалось досказать – Эйхгорн как раз подступил к самому интересному. Большинство деревенских парибульцев назвались крестьянами – вилланами, батраками или свободными хуторянами. Но вот в городе нашлось множество довольно экзотических профессий.

Особенно таковыми оказался богат базар. Там был специалист по красивому раскладыванию продуктов на прилавке. Был смотритель, просматривающий яйца на свет и выявляющий несвежие. Был умелец, расплющивающий у брабулякров грудную кость, чтобы те казались жирнее. Был мясник, изготавливающий искусственные окорока из старых костей и мясных обрезков. Был создатель глазков на бульоне – он набирал в рот ложку рыбьего жира и распылял его над котелком, отчего водянистый супчик приобретал наваристый вид.

– Ну, я вижу, ты проделал немалую работу, мэтр, – промямлил король, рассматривая толстый гроссбух. – Уверен, все это нам пригодится… где-нибудь.

– О, ваше величество, мне это очень пригодится, – проскрипел казначей. – Это поможет переосмыслить нашу систему налогообложения, проект реформы которой я подавал вам уже шесть раз, а в ближайшие несколько дней подам в седьмой.

– Налоги, налоги… – проворчал король. – Ты только и знаешь, что налоги… Дай тебе волю, ты и меня налогами обложишь…

– Хорошо, что вы сами об этом заговорили. Седьмая редакция моей реформы предусматривает небольшое, но – я уверен, вы согласитесь – справедливое налогообложение королевской семьи…

– Энтегу, а ты не умом ли тронулся? – заботливо спросил король. – Это ты чего хочешь – чтобы я сам себе налоги платил?

– Государственная казна не является вашей личной собственностью, ваше величество, – заметил казначей.

– А чьей собственностью она является – твоей, что ли?! – поразился король. – Не, ну ты иногда как скажешь что-нибудь…

Эйхгорн прочистил горло, напоминая о своем присутствии. Король окинул его рассеянным взглядом, словно недоумевая, отчего этот человек по-прежнему стоит перед троном, а потом оживленно щелкнул пальцами.

– Кстати! – заявил он. – Совсем забыл же! Ты, мэтр, для какой такой надобности в Кинелию забрел? Ты понимаешь, что у нас с ними… э-э… а-а… ну не то чтобы война, конечно, мы тут все за мир, но… ты мне всю международную политику портишь, ты понимаешь? Я тебя зачем посылал? Подданных моих считать! Моих, понимаешь? Ключевое слово – моих. Зачем ты в другую страну поперся?

– Это получилось случайно, ваше величество, – ровным голосом ответил Эйхгорн.

– Еще бы ты туда нарочно влез. Но я тебя все равно с трудом выцарапал, ты понимаешь? Ты мне теперь должен. Кинельская королева уже хотела тебя в магиозы записать и следствие начать. Я ее еле уговорил тебя отпустить.

Эйхгорн не понял значения слова «магиоз», но прозвучало оно как-то неприятно.

– Я еще раз приношу свои извинения, – сказал он.

– Извинения он приносит, – проворчал король. – Извинения он, понимаешь, приносит. А мне что – воду пить с твоих извинений? Их на хлеб не намажешь и в бокал не нальешь. Всю международную политику мне испортил, провокатор.

– И что, теперь война будет? – осведомился Эйхгорн.

– Да какая еще война… Просто очень долгие переговоры. А ты, мэтр, иди пока что. За проделанную работу хвалю, но за раздувание международных конфликтов будешь наказан.

– Как?

– А я еще не придумал, – честно признался король. – Но я придумаю.

Глава 28

Королевская угроза заставила Эйхгорна слегка встревожиться. Мысленно он перебирал принятые в Парибуле наказания, гадая – какое из них применимо к его ситуации? Король в свое время уже обещался дать сто пятьдесят палок – но это за обман, за попытку выдать себя за волшебника. Теперь же Эйхгорн считается настоящим волшебником… как тут принято наказывать волшебников?

Эйхгорн попытался выяснить это у пажа и эдила, но первый ничего не знал, а второй был не в настроении болтать. Зато неожиданно удалось разговорить епископа, когда тот сидел на скамейке возле фонтана. Эйхгорн заметил, что он частенько там посиживает – читает книгу, играет сам с собой в какую-то настольную игру или просто созерцает цветение яблонь.

Хотя сегодня яблони не цвели. Наоборот, на них уже созрели плоды, и в сад явились сборщики. Убирать королевский урожай считалось почетной работой, поэтому за нее не платили – проходило как «субботник». Зато каждый сборщик получал в награду большую кружку королевского сидра – его варили дважды в год, и расходился он моментально. То ли яблоки в дворцовом саду росли какого-то особого сорта, то ли просто действовал эффект плацебо, но все сходились, что королевский сидр – это вкуснейший напиток на белом свете.

Присев рядом с епископом, Эйхгорн осторожно поинтересовался, как дела у того юродивого, что сеял панику во время землетрясения. Епископ сухо ответил, что тот все еще в темнице. Впаяли ему аж целую луну позорного столба – так что теперь бедолагу ежедневно с утра привязывают на площади, а вечером возвращают в камеру.

– В Парибуле слишком мягкие законы в отношении богохульников, – поджал губы епископ. – Слишком мягкие. Я бы его еще и на ночь оставлял на площади, но судья проявил неуместное сострадание.

– То есть это не вы решение принимали? – уточнил Эйхгорн.

– В Парибуле действуют светские законы. Я властен судить только жрецов.

– А волшебников? – как бы невзначай спросил Эйхгорн.

– К моему сожалению – нет, – очень пристально посмотрел на него епископ. – А что, вас есть, за что судить, мэтр? Кроме вопиющего вольнодумства, разумеется.

– Нет, это я так, разговор поддержать.

Ведя расспросы обиняками, Эйхгорн выяснил еще немало интересного. Оказалось, что само по себе волшебство в этом мире преступлением не считается – по крайней мере, в большинстве стран. Впрочем, это и так было понятно – раз уж существует официальная должность придворного мага. Однако если волшебник использует магию во вред окружающим, его провозглашают магиозом – волшебником вне закона. И дальше возможен один из трех вариантов.

Первый – суд самих волшебников. Так называемый Кустодиан. Это самое лучшее, поскольку смертной казни у волшебников нет. Они просто сажают в специальную тюрьму, на время лишая волшебной силы. Или навсегда – зависит от тяжести проступка. Поскольку у Эйхгорна оная сила и так отсутствует, его подобное наказание не испугало.

Второй – суд церковный. Инвизиторий. Они жестче волшебников, запросто могут и казнить, однако судят честно, справедливо и беспристрастно. Невинных никогда не карают. Впрочем, к этой информации Эйхгорн отнесся скептически, поскольку получил ее от лица явно необъективного.