Тайна совещательной комнаты - Леонид Никитинский

— Пожалуй, — сказал Журналист. — Я тебе позвоню.

Они уже сели по машинам, и он уже начал отъезжать задним ходом, когда Ри спохватилась, посигналила ему и подбежала к окну его немытого джипа:

— А как же три тысячи для Анны Петровны? Мы же ей обещали. Может, со Старшиной поговорить, он соберет?

— Не надо со Старшиной, — подумав, сказал Кузякин. — Вообще со Старшиной не все надо обсуждать. Мы сами с тобой соберем.

Он наконец тронулся, и его давно не мытый джип скрылся за углом.

Четверг, 13 июля, 11.00

Адвокатесса Елена Львовна Кац нашла судью на скамейке в сквере больницы. Он был в старом, линялом спортивном костюме и читал газету.

— Виктор Викторович? Здравствуйте. Как вы себя чувствуете?

Он поднял на нее глаза, и было заметно, что не то что испугался, но напоминание о процессе было ему сейчас неприятно.

— Простите, что пришлось побеспокоить вас таким образом, но секретарь не дала вашего мобильного. Мне нужно разрешение на свидание с подзащитным. Дело у вас, следователь не дает. Оля сказала, если вы подпишете, она поставит печать.

— Да, конечно, давайте, — вспомнил он. — Она мне говорила по телефону.

Елена Львовна протянула ему лист заявления и ручку, он прочел и подписал.

— Спасибо.

— Да не за что, — сказал судья, несколько теплея. — А как ваш Лудов? С ним все в порядке? Да вы садитесь! — Он подвинулся на скамейке, хотя она и так была пустой. — Наверное, он переживает, что суд затягивается? Но видите вот, язва…

— С подсудимым все нормально, — сказала адвокатесса. — Мы подождем.

— Я надеюсь, что коллегия соберется снова, — сказал он, — Вы очень хорошо работаете, Елена Львовна, вы блестящий адвокат. Если бы мы были у нас в Саратове, я думаю, что все было бы уже решено. Но мы не в Саратове.

— Жаль, — сказала она. — Вы знаете, что за мной следят?

— Нет, — сказал Виктор Викторович, — А это вам не могло показаться?

— Ну что вы! Но вы не беспокойтесь: я же просто пришла за разрешением на свидание с подзащитным. Возможно, еще приду.

— Приходите, мне всегда приятно вас видеть, — сказал он. — Имейте в виду: я надеюсь выйти из больницы через два дня после того, как Марья Петровна уедет с делегацией судей в Германию. Это всего на две недели. Если коллегия соберется, надо будет закончить как можно быстрее. Пожалуйста, никаких сюрпризов.

— Понятно, — сказала она, — До свидания. Поправляйтесь скорее.

Вторник, 18 июля, 12.00

Клавдия Ивановна Швед, похожая на актрису Гурченко, торжествуя, вступила в кабинет начальника районного отдела милиции и уселась, накрашенная по этому случаю обильнее и воинственнее, чем обычно, перед ним за столом.

— Я своего всегда добьюсь, — сказала она. — А если вы не разберетесь, то я и до министра вашего дойду. Это же каждую ночь у них пляски до утра…

— Да, это уж никуда не годится, мне уже звонили, — согласился майор, с некоторой брезгливостью, но и вниманием вчитываясь в лежавшее перед ним заявление. — Ну, на то и милиция, Клавдия Ивановна, чтобы защищать честных граждан…

— Вот-вот! — торжествующе сказала «Гурченко».

— Я сам поговорю с вашим бывшим мужем, — сказал майор. — А если он и после этого не угомонится, то пойдет в тюрьму, я так ставлю вопрос.

— Ну, в тюрьму, может, все-таки не надо, — засомневалась «Гурченко», — У него же у матери есть жилплощадь, вот пускай туда и таскает своих блядей!

— Отлично! — сказал начальник, — Это мы решим. Только у нас к вам тоже будет небольшая просьба. Вы тоже должны нам помочь как честный гражданин в нелегкой нашей борьбе с преступностью.

— Конечно! — с готовностью откликнулась она. — А что надо делать?

— Вы же у нас участвуете в качестве присяжного заседателя в деле по обвинению некоего Лудова? — уточнил майор, — Это очень опасный преступник.

— Преступником человека можно называть только после вступления в силу приговора суда, — торжественно отчеканила «Гурченко» выученную в суде фразу.

— Ну да, ну вот его и надо вынести, этот приговор.

— А если мы его оправдаем? — искренне удивилась она.

— Да нельзя его оправдывать, я же вам говорю: он опасный преступник!

— Нет, ну а если мы его все-таки оправдаем?

— Так это же от вас зависит! В частности, от вас лично. Вы должны проголосовать за то, что опасный преступник Лудов виновен.

— А остальные присяжные? — спросила она.

— А вы за них не беспокойтесь, вы в своем вердикте галки поставьте.

Она задумалась. Потом вдруг вскочила и завизжала:

— Что вы себе позволяете, майор? Вы что же думаете, если вы начальник милиции, это дает вам право давить на судью?

— Это на вас, что ли? — ошалело спросил начальник. — Да я и не давлю вовсе…

— Я федеральный судья, ясно вам?! Я руководствуюсь собственной совестью, а не вашими указаниями! Как приду к убеждению, так и буду голосовать, ясно?!

Она направилась к двери, гордо виляя тощим задом.

— Ну а мужа-то вашего будем выселять? — озадаченно спросил майор, глядя вслед этому удаляющемуся заду.

— Обязательно! — обернулась она. — Это ваш офицерский долг!

Пятница, 14 июля, 20.00

Мурат Исмаилович сам мало интересовался высокой модой, но и никак не намекал Ри, как не преминул бы сделать на его месте Сашок, что он пришел сюда только ради нее. Играла музыка, длинноногие девицы в немыслимых нарядах беспрестанно, как детали механического конвейера, шли по подиуму, но ни у одной из них не было таких ног, как у нее самой, и она это знала. Как и то, что ее спутник старается показать это всем, хотя она с ним даже еще ни разу не ложилась в постель и ничего такого ему не позволяла. Как ни странно, но на параде женской моды с Хаджи-Муратом здоровались едва ли не все. Это были мужчины и женщины, одетые совсем не так, как показывали манекенщицы, которые вихлялись на подиуме. Когда с ним здоровались знакомые, Ри благосклонно, как умела, каждому улыбалась, независимо от того, представлял он ее им или нет. Впрочем, он ее почти никому и не представлял, но знакомые тоже улыбались в ответ, иногда приветливо, а иной раз и сально. После приветствия друзья Хаджи-Мурата отлетали в сторону со своими стаканами или рюмками в руках, словно шары на бильярде, столкнувшиеся и сразу разлетевшиеся по бортам, а он перечислял Ри какие-то юридические фирмы, компании, парламентские фракции и банки, названия которых она слышала в первый раз и не запоминала.

— Что такое высокая мода, Марина? — ворковал он, — Знаком принадлежности к известному кругу людей является даже не сама вещь, а исключительное, поскольку приглашения распределяются очень обдуманно, право на нее посмотреть и ее купить, при том что эта вещь вам совершенно не нужна… О, здравствуйте? Марья Петровна!

Он прервал свои рассуждения и одним взглядом показал Ри на гибкую и умеренно обнаженную, нестарую еще спину маленькой женщины, которая тем временем уже отходила от них:

— Знаете, кто это?

— Ой, как она на меня посмотрела, — сказала Ри с испугом, в котором угадывалась, конечно, и доля кокетства, но ведь ее и в самом деле пробрал озноб, когда эта очередная подружка Хаджи-Мурата посмотрела ей в лицо неестественно светлыми и абсолютно ничего не выражающими глазами. Она ее точно никогда не видела, она бы запомнила такие глаза.

— Не бойся, она тебя не узнала, — сказал Хаджи-Мурат, пользуясь случаем, чтобы обнять ее за плечи покровительственным жестом и перейти на «ты». — Это у нее просто глаза такие, все сначала пугаются. А ты-то ее узнала?

— Нет, а кто это? — озадаченно спросила Ри, чуть отстраняясь, но не сбрасывая с плеча его ладонь, которая и сквозь платье показалась ей необыкновенно горячей.

— Как кто? Это же председатель суда. Да не бойся, детка, — Он еще крепче сжал горячей рукой вздрогнувшее плечо Ри, — На самом деле у нее плохая память на лица, это все знают. Да ей и в голову не придет, что здесь можно встретить кого-то из присяжных, иначе бы она сюда не пришла. Откуда тут возьмутся присяжные? Подсудимые еще могут появиться, кто не под стражей, ну, адвокаты, разумеется…

Ри попыталась представить себе кого-нибудь из присяжных в этой изысканно одетой толпе, но это правда было невозможно. А как же она сама сюда попала?

— Ну, ты же не обычная присяжная, — ворковал немного гортанным голосом Хаджи-Мурат, продолжая обнимать ее за плечи, — Твое место не там и даже не здесь, ты достойна жить во дворце… А хочешь, я куплю тебе вон то платье, видишь? Оно тебе пойдет.

— И еще вон то, — сказала Ри. Ведь она же звала Кузю, а он так и не пришел. И она стала соображать про себя, за сколько можно будет продать платья, чтобы что-то взять и себе, а штуку отдать Анне Петровне. А в постель с этим Хаджи-Муратом все равно ведь придется ложиться рано или поздно, в институт же надо поступать.

— Ну уж, принцесса, сразу и два! Это же денег стоит…

Он засмеялся, не сказав ни «да» ни «нет», он разглядывал ее хищно и искоса, и благоприобретенное в таких делах хладнокровие боролось в нем с вожделением, которому он уже готов был дать волю. О чем она думает, приоткрыв капризные губки, которые свели бы с ума любого мужчину? О платьях? О новом тренажере? О нем самом или об этой бессмысленной высокой моде? О какой-то приемщице из химчистки, у которой сын наркоман и о которой она зачем-то стала рассказывать ему по дороге? Ведь женщина — это загадка.