Прекрасная Катрин - Жюльетта Бенцони

– Не надо бы ей сейчас на него смотреть, – проворчал он. – Зрелище не из приятных! Вовремя мы поспели…

Ухватив ручищами дранку и не обращая внимания на занозы, он оторвал крышку ящика. В нем лежал ужасающе грязный изможденный человек, с мертвенно-бледным лицом, обросшим густой черной бородой. Глаза его были закрыты, тело застыло в трагической неподвижности, и по первому взгляду любой принял бы его за покойника. Катрин, испустив дикий вопль, вырвалась из рук Сары и припала к безжизненному телу, захлебываясь от рыданий:

– Арно! Боже мой! Арно… Что они сделали с тобой?

Призрак

Она была уверена, что оплакивает мертвого, и Сентрайлю пришлось силой оторвать ее от своего друга.

– Причитаниями здесь не поможешь, Катрин. Есть у вас комната, куда положить его, госпожа Масе?

– Можно занять мою, – воскликнула Катрин, утирая слезы.

– Прекрасно! Показывайте дорогу.

Сентрайль без видимых усилий взял Арно на руки. Поникшая голова Монсальви безвольно покачивалась на плече капитана. Казалось, раненый ничего не видит и не слышит. Больше всего он походил на марионетку, чьи ниточки оборвались. Катрин, с трудом удерживая вновь подступившие слезы, поднесла ко рту руку и вцепилась в нее зубами.

– Он умрет! – прошептала она. – Умрет!

– Надеюсь, нет! – пробормотал Сентрайль. – Я торопился как мог. Откройте вот эту дверь.

– Может быть, – робко сказала Сара, – стоит подождать, пока не уйдет госпожа де Ла Тремуйль…

Она осеклась, увидев, как исказилось от ярости лицо Сентрайля.

– Нельзя терять ни минуты, понятно вам? А если эта рыжая шлюха осмелится встать на моем пути, я ее попросту придушу. Клянусь шпагой отца и честью матери! Открывайте, кому сказано! Его нужно уложить в постель. И срочно разыскать врача.

В ту же секунду дверь распахнулась, и на пороге возник Готье, словно заполнив собой всю галерею. Его светлые глаза переходили с Сентрайля, который начал выдыхаться под тяжестью ноши, на плачущую Катрин.

– Позвольте я понесу его, мессир! – решительно сказал нормандец. – Вам тяжело. Мэтр Кер велел мне передать, что госпожа де Ла Тремуйль ушла.

Готье легко, как пушинку, поднял безжизненное тело Арно, который в руках великана походил на ребенка, и большими шагами понес его через двор. Начал накрапывать мелкий дождь, небо потемнело, предвещая наступление ночи. Впереди бежали Маго с Сарой, показывая Готье дорогу и торопясь открыть дверь комнаты. Сентрайль попытался удержать Катрин, но она рванулась за нормандцем. Капитан только и успел крикнуть вдогонку:

– Останьтесь, Катрин, не нужно сейчас туда ходить!

Но она ничего не слышала, и в ушах ее звучал только собственный глухой шепот, повторявший с безнадежным отчаянием «умрет… он умрет». Задыхаясь, она влетела наверх вслед за Готье и увидела его склоненную широкую спину. Он бережно укладывал Арно на кровать. Сара, с глазами, полными слез, попыталась преградить ей дорогу.

– Позволь, мы сами займемся им, девочка моя, – умоляюще произнесла цыганка, – сейчас на него очень тяжело смотреть, а в твоем положении…

– Какое это имеет значение! – гневно сказала Катрин и стиснула зубы. – Какое мне дело до ребенка, если Арно умирает? Он принадлежит только мне, слышишь? Мне одной! Ему нужна моя помощь, и никто не смеет встать между ним и мной…

Сара нехотя отстранилась, пропуская Катрин, и, покачав головой, тихо сказала:

– Сейчас ему ничего не нужно. Он без сознания, хотя глаза у него открыты. Но он никого не узнает… и, похоже, просто ничего не видит.

Катрин понадобилось все мужество, чтобы побороть нахлынувшее отчаяние. Она не имела права поддаваться горю… во всяком случае теперь. Она должна была смело и хладнокровно выдержать этот удар судьбы. Внутренний голос говорил ей, что только такой ценой сможет она спасти Арно! Как всегда в трудную минуту, она сжала ковчежец святого Иакова и медленно двинулась к кровати, возле которой суетилась старая Маго.

Посреди комнаты стоял Готье и смотрел на нее: в его светлых глазах застыло странное выражение, в котором угадывались и боль и гнев. Он открыл было рот, чтобы сказать что-то, но остановился и, пожав своими мощными плечами, двинулся к двери. Катрин даже не заметила его. Она видела только Арно и согнувшуюся фигуру старой Маго.

– Милосердный Иисус, – причитала кормилица, – до чего же они довели его, что же они сделали с несчастным сеньором!

С помощью Сары она кое-как отдирала от худого тела грязные вонючие лохмотья. Пленника, похоже, содержали в яме с навозной жижей. К груди и спине Монсальви лоскуты ткани прилипли будто намертво, и когда старая Маго дернула посильней, из-под них показалась кровь.

– Он ранен! – вскрикнула Катрин, схватившись за сердце, которое болезненно сжалось.

Дрожащей рукой она отвела со лба Арно слишком длинные пряди волос.

– Так мы ничего не сделаем, – пробормотала Маго, – Сара, беги на кухню и скажи, чтобы принесли сюда лохань… самую большую, какая найдется. И несколько ведер горячей воды. Его надо вымыть.

Сара исчезла, но тут же в дверях показался Сентрайль в сопровождении Жака Кера. Нахмурив брови, он подошел к кровати и встал за спиной Катрин, которая с бесконечными предосторожностями снимала прилипшие к коже лоскуты. Она бросила быстрый взгляд на капитана.

– Где же вы нашли его в таком состоянии, мессир? В подземелье?

– Почти! Его бросили в яму, куда просачиваются воды Луары. Под ногами жижа из грязи по колено. Его держали там скованного по рукам и ногам в полной темноте. Еду… если, конечно, это можно назвать едой, сбрасывали через дыру сверху. Нам пришлось взломать крышу. Сторожил его отвратительный тюремщик, сущий зверь, черный горбун, сильный, как турок. Только троим крепким солдатам удалось его скрутить.

– Что вы с ним сделали?

– Что делают с крысой? Давят ногой. Я перерезал ему глотку и, когда мы вытащили Монсальви, сбросил в яму. Признаюсь вам, сначала я подумал, что Арно уже мертв. Он лежал совершенно неподвижно. Но потом я увидел, как у него дрогнули губы. В ту минуту я отдал бы все, чтобы иметь под рукой хоть какого-нибудь лекаря. Один из моих солдат кое-чему подучился у монахов. Он дал ему выпить теплого молока. Однако мы не могли долго задерживаться в этом месте. Приходилось спешить. Мы завернули его в плащ, и всю дорогу до Буржа я вез его, держа на руках, как ребенка. Потом испольщик мэтра Жака дал мне эту одежду, эту повозку и этот хворост. Бог свидетель, Катрин, всю дорогу я молился, чтобы не привезти вам покойника. Ла Тремуйлю и его приспешникам придется дорого заплатить за это.

– Пока для него все обошлось одним зарезанным тюремщиком, – сказала Катрин жестко.