The origins of victory - Andrew F. Krepinevich
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сдерживание лидера, склонного к оптимизму, может быть особенно сложным, когда речь идет о тиранах, таких как Гитлер, Сталин, Мао, Хусейн и даже менее значительных деспотах, таких как Хрущев. Учитывая жестокую политическую среду, в которой они действовали, относительно высокие шансы, связанные с попыткой захвата абсолютной власти, и судьбу тех, кто боролся и потерпел неудачу, эти люди должны были быть чрезвычайно терпимы к риску. После того, как они одержали победу, полученный опыт почти наверняка усилил их оптимизм в отношении своей способности противостоять угрозам своему правлению, как внутренним, так и внешним.
Оптимистическая предвзятость может частично объяснить решение Гитлера вновь оккупировать Рейнланд, находясь в слабой военной позиции по отношению к Великобритании, Франции и Советской России. Оно также может помочь понять, почему Сталин перекрыл доступ США в Западный Берлин, хотя американцы обладали ядерной монополией. Решение Саддама Хусейна противостоять Соединенным Штатам не один, а два раза говорит о вере в его способность одержать победу перед лицом огромных шансов, как и решение Мао ввергнуть Китай в Корейскую войну всего через год после захвата власти в результате длительной гражданской войны. А также рискованное решение Хрущева разместить ядерные ракеты на Кубе, несмотря на четкие предупреждения США о том, что это приведет к серьезному кризису. В целом, действия этих лидеров наводят на мысль, что каждый из них обладал личностью, которая верила, что все будет хорошо, даже когда предпринимала очень рискованные предприятия. Это говорит о том, что тиранов особенно трудно сдерживать.
Другие последние достижения поведенческих наук показывают, что представители совершенно разных культур демонстрируют значительные и, в некоторых случаях, драматические различия в своих когнитивных процессах, включая то, как они рассматривают вопросы справедливости, затрат, выгоды и риска.
В 1990-х годах антрополог Джозеф Хенрих исследовал предположение о том, что все люди имеют «одинаковые когнитивные механизмы - одинаковые развитые рациональные и психологические проводки». В своей работе он тестировал людей из разных культур с помощью игры "Ультиматум", в которой участвуют два игрока. Игроку А дается сумма денег, скажем, 100 долларов. Затем игрок А должен предложить игроку Б некоторую сумму денег, от 1 до 100 долларов. Затем игрок Б выбирает, принять или отклонить предложение. Если Б принимает предложение А, то каждый из них получает предложенную А сумму. Если же Б отказывается от предложения, то ни один из игроков не получает денег, и оба оказываются с пустыми руками. Поскольку игрок А должен предложить игроку Б не менее $1, оба игрока остаются в выигрыше, если предложение будет принято: классический результат "выигрыш-выигрыш". Хенрих знал, что большинство американских игроков Б склонны отклонять предложения игрока А, которые не соответствуют приблизительной доле денег, даже если финансовое положение игрока Б улучшится, если он примет предложение.
Имея на руках эти данные, Хенрих начал проводить игру "Ультиматум" с членами племени мачигуэнга, живущего в перуанской Амазонии. К его удивлению, предложения игроков "А" из племени мачигуенга были, как правило, намного ниже тех, которые предлагали их американские коллеги. Еще более удивительно, что игроки "Б" из племени мачигуенга редко отказывались даже от очень низких сумм. Они считали, что просто нелепо отказываться от предложения бесплатных денег. Зачем кому-то отказываться от денег, чтобы наказать того, кому посчастливилось играть другую роль в игре?
Затем Хенрих протестировал людей из более чем десятка малых обществ в Восточной Африке, Южной Америке, юго-западной части Тихого океана и Монголии. Он обнаружил, что средние предложения, сделанные игроком А, сильно варьировались от культуры к культуре. В некоторых культурах, даже когда игрок А делал предложение выше 60 долларов, игрок Б часто отказывался от него, что было почти неслыханно, когда в игру играли американцы.
Хенрих пришел к выводу, что люди будут отвергать то, что они воспринимают как несправедливость или оскорбление их личной чести, даже при значительных издержках для себя. Такое восприятие весьма субъективно. Если люди имеют противоречивые суждения о том, что такое справедливость, оба рискуют остаться, по крайней мере, в материальном плане, в проигрыше.
Как стратегии сдерживания учитывают "честь" и "справедливость"? И имеет ли это вообще значение, когда речь идет о государственных делах? Известный историк Дональд Каган обнаружил, что в вопросах войны и мира действительно существует связь между чувством справедливости и национальной честью политиков. Каган отмечает, что в Пелопоннесской войне и в Первой мировой войне некоторые воюющие стороны вступали в войну в немалой степени из-за того, что их честь воспринималась как цена бездействия. В первом конфликте "движущим мотивом" коринфян в войне с Коркирой "был не страх и не интерес, а честь, решимость отомстить за обиды, нанесенные им коркирянами". Решение Великобритании объявить войну Германии в августе 1914 года заставило некоторых высокопоставленных британских чиновников, «тех, кто не стал бы сражаться за баланс сил и безопасность Великобритании, ... [утешали] себя тем, что они сражаются за международное право, святость договоров и защиту беспомощных нейтралов».
Как показывает игра "Ультиматум", сохранение чести и чувства справедливости присуще не только политическим и военным лидерам. Во время посещения Германии в 1934 году французский философ Жан-Поль Сартр встретил немца, который служил сержантом во время Великой войны. Старый солдат заявил, что в следующей войне "мы вернем нашу честь". Потрясенный Сартр сказал, что, учитывая ужасы последней войны, каждый должен желать мира. "Честь превыше всего", - ответил старый сержант. «Сначала мы должны вернуть нашу честь».
Что касается "справедливости", то на принятие решений советским лидером Никитой Хрущевым во время Кубинского ракетного кризиса 1962 года повлияло, как он считал, отсутствие "справедливости" в размещении американских и советских ракет с ядерными боеголовками за рубежом. Соединенные Штаты разместили ракеты в Великобритании, Италии и Турции, и Хрущев ожидал, что президент Кеннеди примет советские ракеты на Кубе «так же, как турецкие ракеты были приняты в Советском Союзе». Когда Кеннеди этого не сделал, обе стороны оказались на грани ядерной войны - окончательный проигрыш. В то время Соединенные Штаты имели огромное преимущество в ядерных силах