Рукопашная с Мендельсоном - Галина Куликова

– Я сама поведу вас, – пообещала Лайма, уверенная в том, что Мельченко вскоре позабудет об антураже.

И вот тут-то началось!

Сначала, словно гриб из-под земли, прямо возле них вырос Синюков. В руке у него была сложенная пополам бумажка, которую он держал двумя пальцами, как вредное насекомое.

– Вот, Григорий Борисович, вам просили передать.

– Кто? – помрачнел Мельченко, принимая записку. – Кто просил?

– Какие-то личности. Неприятные, скажу я вам. Один такой крепкий, морда непроницаемая. А второй худощавый и рыжеватый. На третьего я внимания не обратил.

Ни слова не говоря, Лайма протянула руку, выхватила бумажку из рук Мельченко и быстро развернула, пробормотав:

– Неужели кто-то еще покушается на ваше свободное время?

Записка была на английском, и в ней говорилось: ««Прямо сейчас, или все произойдет без тебя».

– Фу, я ничего не поняла, – соврала Лайма обиженно.

Мельченко, который протянул жадную длань вслед за своей собственностью, обмяк от облегчения. Быстро пробежал глазами записку и облизал губы. Лайма сразу же крепко взяла его под руку, и тогда он затравленно огляделся по сторонам.

– Идемте, Григорий Борисович, вы обещали!

И тут же, словно по мановению волшебной палочки, на пути новоиспеченной парочки возникла… Зоя Борисовна Кузяева. Ее лицо выражало массу эмоций, которые, перемешавшись, явили миру образец ехидного возмущения:

– А! Вот ты где, котик-пушистик! – сказала она зловещим голосом, обещавшим котику-пушистику выдранные усы и пару клочьев шерсти.

«Это я неудачно спровоцировала сцену, – подумала Лайма, прикидывая, что делать. – Не отдам свою добычу, и баста».

– Здравствуйте, Зоя, – радостно сказала она и похлопала глазками. – Вам очень идут эти бусы.

– Мне все идет, – рявкнула Кузяева, подступая к онемевшему Мельченко вплотную и буравя его взглядом. – Ты что, воды в рот набрал? Может быть, вы от него отцепитесь, наконец, милочка?

– Мне с ним уютно, – коротко ответила Лайма.

И тут увидела Беседкина с огромным букетом полевых цветов.

– Лайма, я здесь! – воскликнул Афиноген и распростер объятия так широко, как будто Лайма в них уже неоднократно падала. – Иди же ко мне, моя любимая!

– Боже мой, кто это? – спросила Кузяева, выпучив на Беседкина глаза.

Тот выглядел потешно. Грудь колесом, волосенки взъерошены. Хорошо пошитый костюм тщетно пытался нащупать фигуру и озадаченно висел на худосочном теле. И вообще у Беседкина был вид поросенка, возомнившего себя матерым кабаном.

– Любовь всей моей жизни! Моя красавица!

– Афиноген, ты насмотрелся романтических комедий, – сердито ответила Лайма, продолжая крепко держаться за Мельченко.

– Но я люблю тебя! – воскликнул Беседкин. – Я жить без тебя не могу. Не могу и не буду! Если ты не согласишься стать моей, я взорву этот театр к чертовой матери!

– Ты скрытый пироман, – возмутилась Лайма. – Я не знаю, как тебя вообще выпустили после того, как ты нашпиговал взрывчаткой целый дворец бракосочетаний.

– Даже закон снисходителен к истинно влюбленным!

– Кто это? – опять спросила Кузяева, раздражаясь.

– Архитектор из Москвы, – ответила Лайма.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Как повар уверен в своей тушеной утке.

– И нечего держать ее под руку, как будто у вас есть права! – Топнув ногой, Афиноген ткнул Мельченко в нос васильками. – Оставьте мою невесту в покое!

Григорий Борисович чихнул и отпрянул, а его локоть ускользнул у Лаймы из рук. В фойе тем временем ввалилась новая поющая, пляшущая, хохочущая и топочущая толпа народу с улицы. Вместе с ней ворвался дух праздника, лета, солнца и радости. Словно бурный дождевой поток, толпа налетела на них и легко, словно конфетные обертки, смыла и унесла к в неизвестном направлении и Кузяеву, и Беседкина. Разлапистый букет еще некоторое время всплывал над головами, а потом исчез из поля зрения. Но что самое ужасное, Мельченко тоже исчез! Произошло это так быстро и так внезапно, что Лайма сначала даже не поверила своим глазам. Она вертелась на месте, вставала на цыпочки и зорким взглядом обводила людей, но и Мельчено, и Кузяева испарились – словно их и в помине не было!

Оставалось надеяться, что Корнеев не оплошал и успел сесть Мельченко на хвост. Хотя надежда была слабой. Сама-то она вообще держала ученого под руку – да не удержала! Продолжая вертеться в мощно бурлящей толпе, Лайма неожиданно наткнулась на Синюкова: тот смешно приплясывал вместе с девушками, которые подбадривали его улыбками и хлопками.

– Где Мельченко? – крикнула она прямо ему в нос. – Куда он подевался?

– Ушел через служебный вход! – прокричал в ответ Синюков и махнул рукой в сторону. – Туда, туда! За ним явился тот здоровяк, что записку передавал. Практически силой его увел. Наверное, хотел подружиться!

– А здоровяк – это гость фестиваля? – продолжала допытываться Лайма, которую тоже пытались заставить танцевать и прыгать. Чтобы ее оставили в покое, она несколько раз вильнула туловищем и дрыгнула ногой.

– Да откуда ж я знаю? – пожал плечами Синюков. – Да у нас гостей столько, что в глазах рябит!

«Там четыре охранника, – лихорадочно соображала Лайма, пробираясь через гомонящую толпу. – Их предупредили, что одного из членов жюри могут вывести через служебный вход против воли. Надеюсь, охранники были начеку. А у главного входа дежурит Иван. Он Мельченко не упустит!»

Но когда Лайма выбежала через служебный вход на улицу, она никого там не застала. Вернее, не застала охранников. Возле густых кустов тянул сигаретку какой-то тип в рабочей спецовке.

– А охранники где? – накинулась на него Лайма. – Почему никто за входом не присматривает?

– Дык… Убегли они, – сразу же затоптав окурок, доложил тип. – Там драка началась, на аллейке, их и вызвали.

– Всех четверых?!

– Так драка же не шуточная, я вам доложу. Грозила беспорядками. Синюков распорядился…

– Ах гадина безрогая! – выпалила Лайма. – Везде успевает распорядиться! Вы тут двух мужчин не видели? Один здоровый такой, а второй лысый, в очках.

– Видел, – неожиданно признался тип, вытерев ладони о штаны. – Они на лодке уплыли, вон туда, – и он махнул рукой в сторону реки.

Летний театр стоял на полуострове и был соединен с набережной перешейком со специально оборудованной пешеходной зоной. Сюда же архитекторами был сориентирован и главный вход. А служебный вел к реке, окружавший Летний театр с трех сторон. Недолго думая, Лайма продралась через кусты и очутилась у воды. Свесилась через парапет и приложила руку козырьком ко лбу. Никакой лодки на горизонте не наблюдалось.

Неожиданно сзади она услышала какой-то шорох и резко обернулась. Перед ней стоял Беседкин с сильно потрепанным букетом и обиженной мордой.

– О, господи! – воскликнула Лайма. – Ты напугал меня до смерти! Почему ты все время появляешься в самый ответственный момент и все портишь?

– Лайма, ты любишь меня?

– Как брата! – воскликнула та, опасаясь очередной выходки Афиногена. – Но очень сильно.

– Как брата я не хочу, – мрачно заявил тот. – Но и отступать не намерен.

– Афиноген, мне сейчас офигительно не до тебя!

Лайма обогнула поклонника и быстро пошла вдоль здания Летнего театра, рассчитывая выйти к главному входу.

– Шутишь, да? Издеваешься, да? – повысил голос Беседкин, оставшись на месте и отшвырнув букет в сторону. – А я ради тебя, между прочим, готов на все! Я ради тебя ТАКОЕ готов устроить! Ты еще увидишь, на что я способен!

Лайма обернулась и в сердцах крикнула:

– Я люблю другого!

Беседкин сверкнул очами и подбоченился:

– Этого лысого гада в очках?! Да я убью его!

Лайма не стала отвечать и прибавила шагу. Вот уже показалась аллея, ведущая к набережной. И на всю округу разнесся усиленный мощными динамиками голос ведущего:

– Дорогие гости, уважаемые зрители! Вот и подошел к концу наш замечательный фестиваль! Через несколько минут состоится большой праздничный фейерверк в честь его закрытия! Чтобы насладится панорамой этого грандиозного шоу, приглашаю всех выйти на улицу и пройти на набережную, откуда открываются изумительные виды!

Тип в спецовке обогнал Лайму, бросив на ходу:

– Кавалер ваш убежал чисто конь! Я черный ход запер – в театре больше никого не осталось, всех выпроводили салют смотреть.

Действительно, из театра через перешеек на набережную текла многолюдная пестрая толпа. Приходящих радостными криками приветствовали уже давно и весело гулявшие там жители Чисторецка. И вот в небе словно заполыхало северное сияние – грандиозное шоу началось.

Последним с поля боля, подгоняемый администрацией, уходил Медведь. Увидев его, Лайма замахала руками. Из-за плеча Ивана высунулась раздосадованная физиономия Корнеева.

– Ты его упустил! – воскликнула Лайма и едва не зарыдала от досады: она-то надеялась, что Евгений сумел проследить за Мельченко. – Как нам теперь его искать?! Он в руках врага!