Повернуть судьбу вспять - Анастасия Вихарева

А через три дня вдруг нагрянул Леша…

Он все же сбежал из детского дома. Встретил мать на работе, на одной из улиц, попросив, чтобы взяла его к себе. О себе он ничего не рассказывал, но мать даже обрадовалась, когда его увидела. И сразу позвонила куда следует, чтобы не искали. Правда, на следующий день Леша сбежал еще раз, вернувшись только на следующий день, а к вечеру опять ушел. Так что с утра дома они были одни.

— Я так и знала, не будет он с нами жить, — расстроилась мать. — Не привязывать же его.

Любка согласилась — не будет. За два дня, которые он провел с ними, Леша ни разу не обратился к ней по имени, вел себя, как в гостях, не помог ни дрова принести, ни воды. А когда попросила, перестал разговаривать окончательно, сделав вид, будто не услышал. И оттолкнул Николку, когда тот подошел со сломанной игрушкой, внезапно изменившись в лице.

Похоже, жить с ними Леша и не собирался. Он всегда все делал молча и по-своему, никогда ни о чем не спрашивая. Заставить его поступать как-то по-другому даже Сереже не удавалось. Он не осуждал мать, когда она призналась, что вмешиваться не станет. С Лешей в последнее время отношения и у него не ладились.

— Ну и пусть тогда живет, как хочет, — согласилась Любка, тяжело переживая.

— Мать его настраивает, ей пенсия по потере кормильца нужна, которая Лешке положена, — объяснила мать. — Они горло нам перегрызут, если на себя оформлю. Они ж при дяде Андрее богато жили, он так и думает, что я сама жить не умею.

Мать поставила на стол поднос с горячей стряпней, начала выбирать самые красивые и аккуратные пироги и шаньги, складывая на белую бумагу. В доме вкусно пахло хлебом.

— А это куда? — спросила Любка заинтересованно, помогая матери.

— На работе девки решили на Новый год отметить. В пустом зале, где раньше переговорная была. Ты тоже можешь прийти, только веди себя скромнее. И волосы прибери!

Любка радостно приподняла брови, то-то мать такая добрая!

— А когда?! Сегодня почты не будет? — обрадовалась она.

Мать посмотрела на будильник, нахмурилась, потом пожала плечами.

— Сегодня одна газета и открытки. Не умрут без них. Алина Федоровна сказала, можно после нового года… Праздник ненадолго… Сначала собрание соберут, из райцентра приедут поздравить, должны выдать новую зимнюю форму, пальто, валенки, шапку, может костюм для меня привезут, я еще не получала. И подарки на ребят. А домбытовские как раз работать заканчивают, придут после. Я видела, деньги сдавали. Они и про тебя чего-то спрашивали… — вспомнила она, хмыкнув.

— Да-а?! — обрадовалась Любка. — Ну, я тогда до Инги схожу и по пути зайду.

— Недолго только. И передай Розе Павловне «спасибо». Ты больше не бери у них ничего! Неудобно-то, надо бы ей денег отдать. Мы с тобой, как две побирушки. Ладно, хоть за Николку можно переживать.

Да, Николке повезло. Он теперь выглядел модно, Любка ему не раз позавидовала. Мать Инги, Роза Павловна, на Новый год вдруг решила разобрать старые вещи Юрки, которых у них было полным-полно. Собрала, сложила в мешок и отдала Любке, попросив Ингу помочь дотащить до дому. Мать глазам не поверила, когда мешок перебрали. Так красиво в селе никто не одевался. Здесь было и пальто, и шапка, и теплых штанов, подшитых болонью, штуки три, и теплые осенне-зимние ботинки, и несколько рубашек, и два школьных костюма, один из которых оказался Николке маловат, но носить пока было можно.

— Ага, передам. Мам, ну а куда им это все? — разрешила Любка сомнения матери. Она уже одевалась, натягивая двое штанов. — Все равно бы кому-то отдали или выбросили. А можно я Инге вазу покажу и свечку?

— Не придумывай! — мать взяла сумку, в которую она уложила ценный предмет, достала вазу, рассматривая. — У них таких полно… Дорогая, наверное. Это хрусталь, ее надо вернуть, — очнулась она от задумчивости. — Ты мне скажи, где ее нашла? На чердаке? В чулане?

— Мам, ее никто не оставлял, мне ее подарили! — расстроилась Любка. В который раз ей приходилось оправдываться и доказывать то, что мать считала выдумкой. — Волшебники. И конфеты. Там еще скатерть-самобранка была, но ее забрали… Духи. Они не злые, но и не добрые. Они повсюду живут. Там и Шарик был, — радостно вспомнила она.

Мать вскинулась, поперхнувшись и побагровела.

— Перестань врать! Ты все время придумываешь что попало… Как к тебе относиться по-другому, если ума нет?! Тебя и так все дурочкой считают! — накричала она, всплеснув руками. — Господи, неужто черти? Так ведь плохо и живут, когда учить есть кому! Их нельзя видеть… В больницу такие-то попадают! Вот сдам в психушку, чтобы неповадно было!

— Можно подумать, если на них не смотреть, они не побьют! — упрямо и обижено заявила Любка.

Она решила, что не стоит скрывать от матери свои способности.

После той ночи она много думала обо всем. Не только о матери, но и о магии, о колдунах, о духах, о нечисти.

Если судить по бабушкиным рассказам, колдунов в их селе в свое время было много — и Любку они лечили. И многие расплачивались за свое молчание, когда приходило время умирать. Сначала духи вытаскивали его язык, который он держал за зубами, потом не опускали, пока в доме не разломят потолочную балку, разрывая союз. Так в течение долгих веков обрывались нити, которые поднимали человека до природы, открывая тайны бытия. Теперь люди смотрели на природу пустыми, холодными и безжалостными глазами. Человек стал слеп, и не нужен природе так же, как она человеку. Духи не ушли с земли, но теперь они не жалели людей, обнажая их суть. И эта суть не только не радовала человека, но приносила одну беду за другой.

Например, какой бы дух закрыл глаза на то, что его закабалили и сделали рабом?

Но если дух вдруг стал человеку врагом, он заставлял его сознание спать, как если бы человек видел дурной сон и не имел возможности проснуться. Тысячу лет миллионы отверженных духами людей спали — и молились на хозяина, и отдавали ему своих детей, чтобы тот убивал их, продавал, загонял в стоило, как скотину. Человек не только не искал ни правду, ни справедливости, но умножал свое горе, но освобождал себя от любых мыслей, которые могли хоть как-то поднять его. И только колдуны, которые учились у духов, никому не подчинялись — уходили в леса, несли в народ знания и правду, лечили людей, даже когда те охотились на них, как на зверей.

Любка вдруг интуитивно почувствовала — о духах врать нельзя. Это не люди, они не прощают навета. И не будут кормить с ложки ни друга, ни врага — они руководили людьми, забивая иных насмерть.

Мать вдруг вызвала у нее негативное чувство неприязни и раздражения. Понятно, что если мать будет упорствовать в своем невежестве, духи не замедлят позвать отчима и непременно заставят ее открыть ему дверь. «Твое неверие станет нам могилой…» — мысль вертелась на кончике языка и никак не могла сорваться, облачившись в слова. Не могла же она совсем не помнить о себе…