Каждый день декабря - Китти Уилсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаешь что, давай заканчивай. Прямо сейчас. Это ты вернешься в паб и выиграешь викторину для мамы, а затем найдешь возможность поговорить со мной и объяснить, почему вдруг ты превратился в человека, чье поведение не вызывает уважения. Который считает возможным шифроваться и плевать хотел на то, какие чувства это вызывает.
Я стою выпрямившись, уперев одну руку в бок, а другой темпераментно размахиваю, как мамаша-итальянка, распекающая сыновей.
– Слушай, вы с мамой, кажется, нашли общий язык – я рад этому. Но я уже взрослый и знаю, что делаю. Поэтому не нужно мне говорить, что сейчас делать, – огрызается он.
Я приподнимаю бровь.
– Ты так считаешь? Разреши с тобой не согласиться. Нет, разрешения не нужно. Я с тобой не согласна. Тебе именно это нужно. Твоя мама хочет, чтобы ты был рядом. Ты пролетел полмира, чтобы провести время с ней, а теперь из-за того, что я тебя чем-то разозлила или расстроила, ты кидаешь ее? Я знаю, что ты лучше. Ты точно лучше.
Он глубоко вздыхает, пожимает плечами и пристально смотрит на меня – потерянное выражение ненадолго пропадает у него из взгляда.
– Да, ты права. Мне нужно вернуться.
– Верно. Я пойду домой, чтобы не мозолить тебе глаза за столом, но позже ты обязан мне все объяснить. Нельзя разглагольствовать о том, что, де, ты должна окружать себя людьми, которые тебя уважают, а потом собственным поведением опровергать сказанное. Мне необходимо знать, что я такого сделала, что твое отношение настолько изменилось. Ты обязан мне объяснить.
Его лицо смягчается, и я отчаянным усилием удерживаю себя от того же. Меня покоробило его пренебрежение.
– Ты ничего такого не сделала, Белл. Правда. Дело во мне…
Он протягивает руку, но я отшатываюсь. К глазам подступают слезы, но теперь они не ледяные, а горячие, текут по щекам, оставляя за собой дорожки.
– Не смей. Не смей вот так уходить от ответа.
– Но это…
– Плевать, правда это или нет. Найди получше способ выразить то же самое. Ты же умный человек. И знаешь, что не столь давно я бы тебе не поверила. Я бы решила, что это моя вина, что ты просто не знаешь, как сказать. Но недавно кое-что произошло, изменилось, и отчасти благодаря тебе я так больше не чувствую. Я несколько дней ломаю себе голову, пытаюсь понять, почему ты не порадовался за меня из-за Джамала – ведь это ты устроил нашу встречу. И я не думаю, что сделала что-то неправильно. Я думаю, это ты что-то сделал не так. Но что бы там с тобой ни происходило, я здесь ради тебя, и если ты хочешь, чтобы я… – Я перевожу дыхание – я захлебываюсь словами. – Ничего не изменится, я здесь, чтобы выслушать тебя, но что тебе мешало отправить гребаное сообщение типа: «Знаешь, мне нужно время, у меня в голове каша, но я рад за тебя»? И то, что я жду этого от тебя, не делает меня эгоцентричной и зацикленной на себе. Просто если ты решил свалить, то я заслуживаю того, чтобы мне это объяснили, мать твою!
– Ты права. – Он пожимает плечами, и меня охватывает вихрь эмоций – тут и жалость, и сочувствие, и раздражение, и злость – но я сдерживаюсь, давая ему высказаться. – Этот месяц ты была мне хорошим другом. Мне не следовало игнорировать твои сообщения, и, разумеется, я рад, что с Джамалом все сложилось. Ты заслуживаешь всемерной поддержки. Для него это хорошее деловое решение, еще одна позиция в профиле и доброе дело. Не воспринимай это как одолжение – он делает это не потому, что ты к себе располагаешь, хотя ты к себе располагаешь, а потому, что включить тебя в свою команду имеет смысл. Ты способна передать его видение достойным и действенным образом. Это признание твоих достоинств. Я обязан перед тобой извиниться и, вероятно, объяснить, но прямо сейчас, Белл, прямо сейчас, ты права, я должен идти в паб, провести время с мамой и сделать так, чтобы она улыбнулась. И, если откровенно, я не знаю, как сказать то, что я должен тебе сказать.
Он улыбается – быстро и притворно, – и я представляю, как лезу к нему в рот рукой, проталкиваю глубже и достаю из горла слова, которые он не в силах произнести. Я не хочу знать, как ко мне относится Джамал. Мне необходимо знать, что чувствует Рори.
Он кивает в направлении «Монта», и мы идем назад вверх по холму. Идем в ногу – вот такое ироническое единение. На этот раз тепло паба меня не пугает, а искушает – как символ того, что мне недоступно. До появления Рори за нашим столом было весело, мне хотелось вместе со всеми надрать задницу команде задавак, а теперь нужно думать о том, что ему нужно что-то мне сказать, а как – он не знает.
– Ладно, тебе нужно что-то мне сказать, и ты не знаешь как. Я умолчу о том, что это само по себе обидно, потому что привыкла считать, что могу говорить с тобой честно. Будь мной. На самом деле в этот последний месяц я доверилась тебе больше, чем кому-либо за всю свою жизнь. Я впустила тебя в нее и рада этому, потому что ты отлично потрудился – научил не возводить стены вокруг себя и действительно быть открытой, а не делать вид. Жаль, что в последнюю минуту ты меня так кинул.
Я осекаюсь и напоминаю себе о том, что нужно выражаться конструктивно, а не просто реактивно, из чувства обиды. Хотя это трудно. Мне хочется заорать ему в лицо, всколыхнуть в нем эмоции. Пусть даст им выход.
– Извини. Не хочу быть агрессивной, судить или обвинять. Я пытаюсь вести себя правильно и честно, но мне больно.
Даже это признание не побуждает его к ответу. Он по-прежнему шагает в ногу со мной, но смотрит в землю. Я делаю глубокий вдох – буду напирать. Пусть ответа не последует, но я хотя бы выскажусь. Мне нужно высказаться. Я много лет давила в себе чувства с отцом, избегала конфронтации и неудобных ситуаций, но теперь с меня хватит. Теперь я буду говорить, но взвешивая слова, чтобы не обидеть грубостью того, к кому обращаюсь, просто потому, что обрела голос. Мы доходим до квадратной арки, которая ведет ко входу в «Монт», и останавливаемся. У меня совсем мало времени – сейчас он войдет в ту дверь, а я останусь снаружи.
– Мне жаль, что ты не можешь поговорить со мной так, как я научилась говорить с тобой – вот что я хочу сказать.
– Дело не в этом, Белл.
– А в чем?
Я умолкаю, у меня перехватывает дыхание. Я мысленно умоляю его открыться, рассказать, отчего у него в глазах такое выражение и что за метаморфоза произошла с нами – ведь в рождественский сочельник мы сидели у огня, прижавшись друг к другу, он гладил меня по волосам, и желание наше было ощутимым и, как я надеялась, обоюдным.
Как мы превратились вот в это? Луиза всегда говорит, что я прямолинейная и брякаю все как есть – это правда. Я задаю вопросы, чтобы получить ответы, но это не означает, что мне легко. Мое мужество не безгранично, надо мной довлеют все запреты, которые есть у других – у меня их больше, чем у многих. Я собираюсь с духом, чтобы озвучить свой вопрос. Но мне нужно его задать.
– Это из-за скандинавской хижины? Тебя напрягает, что я в тебя влюбилась, а ты не можешь ответить взаимностью? Нет проблем – скажи это здесь и сейчас. Я уйду, а ты пойдешь к маме, и наша дружба переживет эту бомбу.
– Нет-нет, дело не в этом.
Он смеется, но это горький смех, совершенно лишенный радости и позитива. Так он раньше никогда не смеялся.
А, была не была! Если через пару дней он улетает и намерен впредь меня игнорировать, тогда сейчас – мой единственный шанс. Неожиданно мне хочется это сказать.
– Да, так и есть.
Уф! Сказала.
– Что так и есть?
Он смотрит на меня.
– Так и есть – я в тебя влюбилась, но не жду взаимности. Просто хочу, чтобы ты знал: за время, проведенное с тобой, я изменилась, и это хорошо. Благодаря тебе я поняла, чего ищу в партнере, какие качества ценю. Это колоссальная перезагрузка.
– Ха! От самодовольных мудаков ты перешла к мудакам, сломленным жизнью. Классная подвижка, Уайльд. Возможно, решение стоит пересмотреть.
– Нет, не буду. Сломленных жизнью? Я так не думаю. Я считаю, что все твои поступки после смерти Джессики вполне понятны. И не думаю, что ты сломлен – по-моему, ты нормальный. Нет, зачеркни это: ты не нормальный, а замечательный. Ты добрый человек, ты – джентльмен. Ты думаешь сначала о других, в людях не видишь плохое – только в себе, что, по моему предвзятому мнению, несколько ошибочно. Одним своим присутствием
