Актеры шахматной сцены - Виктор Васильев

Такую бурную реакцию вызвала, к примеру, партия со Смысловым из пятнадцатого тура турнира претендентов 1959 года. В этой партии Таль должен был отдать фигуру и оказался в безнадежном положении. Однако он не пал духом и продолжал всячески осложнять сопернику его задачу. И стоило Смыслову на один момент утратить бдительность, как последовал «кинжальный удар»: Таль пожертвовал ладью и добился ничьей вечным шахом.

Финал этой партии по-разному оценивался комментаторами и вызвал жаркие споры. Наконец было неопровержимо установлено, что 33-м ходом Смыслов мог поставить перед Талем неразрешимую задачу. Но ведь для такого вывода потребовались недели, а в распоряжении Смыслова оставались считанные минуты. Быть может, ни в какой другой партии не подтвердились с такой убедительностью слова мастера Загорянского о том, что «переиграть Таля стратегически – еще не значит выиграть у него партию. Его чудовищную изобретательность и изворотливость можно победить лишь совершенной, высочайшей техникой реализации достигнутого преимущества».

Другой характерный пример – жертва коня в шестой партии матча с Ботвинником. Сколько самых противоречивых толков породил этот ставший знаменитым ход! Один комментатор утверждал, что жертва очевидна и ее предпринял бы любой «староиндиец». Другой знаток уверял, что ход Таля вел к ничьей. Наконец, мастер Гольдберг объявил, что Таль после этого хода должен был проиграть. Затем мастер Константинопольский внес в этот анализ поправки и высказал точку зрения, что шансы Таля были, по крайней мере, не хуже.

Матч был уже закончен, а споры все продолжались, и это только лишний раз доказывало правильность замысла Таля, который поставил своего соперника перед проблемой, для решения которой потребовалось так много времени и усилий…

Шахматная борьба – это не только состязание двух бойцов в умении, в чисто шахматном мастерстве. Если бы это было так, шахматы вряд ли обладали бы своей нынешней притягательной силой, вряд ли волновали бы воображение миллионов людей, а оставались бы, наверное, просто игрой, возможно и увлекательной, но не способной затрагивать ум и душу. В действительности же шахматный поединок – это всегда борьба умов, характеров, нервов, и борьба эта требует от шахматиста всех его духовных и физических сил.

В этой глубокой психологической насыщенности, в драматизме борьбы и таится секрет необыкновенного обаяния и чарующей силы шахмат, которую испытывают на себе многие.

Таль – прирожденный шахматный боец. В самой трудной, даже в безнадежной позиции он никогда не теряет присутствия духа. И это тоже один из атрибутов его стиля. Ибо, предпринимая свои рискованные маневры, он должен уметь хладнокровно смотреть в лицо смертельной опасности, должен не бояться поражений. Сохранять хладнокровие помогало Талю его необыкновенное комбинационное зрение, его умение находить возможности для комбинационной вспышки там, где другие убеждены в бесплодности позиции.

Но шахматы не были бы шахматами, если бы мастер, даже с выдающимися способностями Таля, мог безошибочно видеть конец комбинации или маневра, который он начинает. Таль даже в лучшие годы далеко не всегда мог оценить результат своих рискованных комбинаций.

Однако в том-то все и дело, что, затевая очередную «авантюру», Таль интуитивно, всем существом чувствовал, что его комбинация позволит ему открыть в позиции новые возможности, новые, скрытые пока от взора ресурсы, с помощью которых он и нанесет последний удар. Так чаще всего и бывало. Проникнув мысленным взором в «атомное ядро» позиции, воспользовавшись энергией этого ядра, Таль добивался победы.

Ну а если Таль ошибался? Если он делал оплошность в расчетах, или позиция вдруг оскудевала комбинационными возможностями, либо противник вел партию так же хорошо или даже лучше и жертва оказывалась напрасной? Что тогда? Очень просто – тогда Таль проигрывал… А как же иначе? Ведь, повторяю, шахматы не были бы шахматами, если бы нашелся мастер, который не делал ошибок.

Но ошибки Таля были подчас так же прекрасны, как и его победы. Потому что Таль если и погибал, то только в борьбе, потому что до последнего вздоха он яростно сопротивлялся, выжимая из своих фигур все, что они могли дать. Таль ставил противнику одну ловушку, другую, он искал – и находил! – самые незаметные лазейки, он отступал, нанося удары, готовый при первом удобном случае начать стремительную контратаку. Гвардия умирает, но не сдается!

Далеко не каждый его противник выдерживал этот изнурительный психологический искус. Если бы, например, до турнира претендентов кто-нибудь сказал, что против экс-чемпиона мира Василия Смыслова с его прославленной техникой и великолепным хладнокровием можно с успехом играть, имея на фигуру меньше, это выглядело бы просто кощунством.

Таль в двух таких партиях не сдался и… набрал полтора очка! Гипноз? Везение? Полно-те, мы это уже слышали. Нет, продолжая безнадежное, казалось бы, сопротивление, Таль прекрасно учитывал, что Смыслов, имея фигурой больше, ожидает немедленной капитуляции и совершенно не подготовлен к тому, что противник будет ожесточенно и изобретательно обороняться. И Таль в одной партии спасся с помощью вечного шаха, а в другой сумел завести своего противника в лабиринт комбинационных угроз и не только вывернулся, но даже, вопреки, казалось бы, здравому смыслу, выиграл!

Хочется верить, что будущий историк шахмат по достоинству оценит эти два успеха Таля. И не потому, что они отмечены особой глубиной или красотой комбинаций, нет. Но всех тех, кто действительно любит шахматы, эти две партии не могут оставить равнодушными. Ибо Таль, сделав ничью в одной и победив в другой партии, где его позиции были безнадежны, ярко показал могучую силу творческого духа и лишний раз подтвердил, что шахматы обладают неисчерпаемыми возможностями борьбы, что ошибка не обязательно ведет к поражению.

Как писал историк шахмат И. Линдер, в беседе с ним один из наиболее проницательных ценителей шахмат П. Романовский в 1960 году высказал мнение, «что партии Таля являются новым словом в шахматном искусстве. Вместо маневренной подготовки атаки, что до сих пор было характерным для шахматистов высокого класса, Таль выдвигает принципиально новую идею – создание условий для атаки путем жертвы». Так как жертвы Таля «большей частью носят не форсированный характер, а лишь способствуют возникновению обстановки для атаки, то естественно, что для шахматиста, привыкшего к атаке, возникшей в результате позиционного маневрирования, они могут показаться нелогичными, авантюрными…»

Итак, теперь мы знаем основные черты, характеризующие стиль или подход Таля к шахматной борьбе. Появление этого стиля, основанного – это важно подчеркнуть – на глубоком современном понимании шахматной стратегии, на новейших достижениях теории, не может быть, как и почти все в шахматах, случайным.

Наша беспокойная эпоха с ее расширившимися представлениями о природе, о Вселенной, с ее достижениями физики, кибернетики, с открытием ядерной энергии и полетами в космос, наконец, с удивительными, даже пугающими открытиями в биологии неминуемо должна была в какой-то степени наложить свой отпечаток и на развитие такого продукта человеческой мысли, как шахматы. Мастера по-новому взглянули на возможности шахматной борьбы и увидели, что возможности эти используются не в полной мере, что шахматы таят в себе большой резерв потенциальной энергии. Они поняли, что для того, чтобы побеждать, нужен иной подход к шахматной борьбе, иной стиль – менее ортодоксальный, более гибкий, тонкий, позволяющий полнее использовать дремавшие резервы, в том числе резервы психологического характера.

В своих исканиях эти шахматисты исходят из одного непреложного положения: если оба равных по силе партнера будут с самого начала делать наилучшие ходы, партия неизбежно закончится вничью – раз в начальном положении силы были равны, они должны при безошибочной игре остаться равными до конца. Значит, чтобы создать условия для полнокровной борьбы, что, в свою очередь, позволит создать предпосылки для ошибки противника, кто-то из двух должен нарушить равновесие, должен сделать шаг не вперед, а в сторону, а может быть, даже и назад.

Так возник новый стиль в шахматах, именовавшийся одними интуитивным, другими психологическим. Возник, по-видимому, как исторически закономерный процесс в развитии шахматного искусства. Приверженцы этого стиля, в первую очередь Таль, убедительно доказывали справедливость утверждения Алехина, что «шахматы – это не только знание и логика».

В высшей степени знаменательно, что интуитивный стиль с его предельным использованием всех заложенных в шахматной борьбе потенциальных возможностей – психологического и даже философского свойства – необычайно агрессивен, беспощаден, не терпит компромиссов.