Вождь из сумерек. - Николай Ярославцев

На третий день появился в хоромах конязя.

— Здрав будь, коняже. — Бросил он от порога, по хозяйски направляясь в передний угол.

Конязь окинул его ненавидящим взглядом и буркнул что-то в ответ.

— И на том спасибо. — Без обиды отозвался Стас. — Только ты, конязь, не на меня, на себя пеняй да обижайся, на свою гордыню, которая твой разум помутила.

— Разодрал ты коняжество на две половинки, как прелую портянку и радуешься. — Хмуро ответил конязь.

— С чего бы? — Изумился Стас. — Разве род вместе с землей уходит? На возах вместе с бабами и ребятней увозит ее? Отнюдь! Еще и новых земель прибавляется. Управляюсь с Сумерками, края земли не увидишь. А ты говоришь — землю разодрал!

— А межа? — Хмуро спросил конязь, исподлобья глядя на Стаса. Длинные волосы упали на высокий лоб. Голос хриплый, с надсадой.

— Межа родовая, не пограничная. А пограничную межу нам, нашему роду беречь! Придет беда, сам воев приведу и с мечом в первом ряду встану. Но жить, уж прости, будем сами.

Лицо конязя немного разгладилось.

— А почему сразу не пришел, не рассказал всего того, что сейчас от тебя слышу?

— Прости, конязь, занят был. Сумерки над краем висят. Да и ранен был. На лавке валялся. До сих пор дыра в боку. Но и тебе не Серда, волхва послушать бы надо было. А ты его в узилище, да оковы на руки.

— А волчонка с ножом к горлу зачем поставил? — Князь снова нахмурился и непримиримо тряхнул головой. — В палате дружина набольшая, гости торговые. А он с ножом.

— Они мне, конязь не только кровь, они мне жизни свои на ладони положили, так разве могу я бросить хоть одного из них? Какой же я после этого вождь? Но и ты хорош! Зачем было железами грозить? Меня на горло не возьмешь…

Говорил не торопливо, доверительно, почти ласково, как с малым ребенком.

— У нас ведь как говорят? С волками жить, по волчьи выть! А ты разнежился, жирком, уж прости, заплыл. Да и воеводы твои мышей перестали ловить. Спеси много, а службы и на медный грош не видно. Твою крепостцу я бы и с десятком моих людей на нож взял, только кровью бы все улицы залил. Да и теремок твой в ней тогда по золоченые маковки бы выкупался. А воеводы твои, где были?

— Так бы уж и залил?

Стас оставил его вопрос без ответа.

— Ты, конязь, моих волчат не видел. Вот как с обидой расстанешься, приезжай ко мне. Я тебя закрытыми воротами и лаем не встречу. А про прелые портянки забудь. Я Соколеню не враг. Так я говорю, Веселин? — Парень растянул губы в широкой улыбке и кивнул головой. — Мне с тобой делить нечего. И на глупости времени нет. Сумерки висят над головой. И если не управимся с ними, не только Соколеню, всему здешнему миру не жить. Уж поверь мне. Я погостил там. У них!

— Так же, как у меня? — Криво улыбнулся конязь.

— Да нет. С тобой мы, как с близкой родней. За столом, да по домашнему. Считай, что повезло. А там и столы перевернули, и посуду перебили.

— Малым числом ходил? — Последовал ехидный и злорадный вопрос. — И самому перепало?

Стас весело рассмеялся.

— Ну, не без этого. В гости сходить и по морде не получить? Разве это драка, когда на утро вспомнить нечего? — И согнав улыбку с лица, уже серьезно закончил. — Вот такие дела, конязь. Мне через плечо оглядываться некогда, дорогой товарищ. Враг у ворот стоит такой, каких этот свет не видывал.… А воевод своих гони в три шеи. Профукают они твое коняжество за милую душу. Пусть репу выращивают и с внуками нянчатся. Все, какая то польза от них будет. А хочешь я тебе по дружески пяток — десяток своих волчат дам на время? Они твою дружину махом научат, с какого конца репку чистят!

Конязь промолчал. Сидел, низко опустив голову, Глядел в открытое лицо Стаса, на котором сейчас не было и тени былой угрозы. Хорошее, только усталое и немного бледное лицо. С таким лицом не врут, не обманывают.

И все-таки, поджал губы.

— Чтобы потом и моя дружина перешла под твою руку?

Стас спорить не стал. Зачем? Слова на ветер? Не конязь говорит, обида в нем

— И погостить приеду. Но только, если землю дробить не будешь.

— Снова здорово! — Улыбнулся Стас. — Зуб даю, как сказал бы наш друг Толян. Отвечаю….Нам, конязь, друг без друга не прожить, не выжить. А сейчас прости, дел еще накопилось. А времени нет. Сам волхву три дня определил.

— С Сумерками не врешь? Так ли уж все страшно?

— Как-нибудь расскажу во благовременье.

— Если так, грамоту подпишу….

— Уходим завтра. Веселин, дружок, снимай пост. Свободен, конязь. Но…

— Можешь не говорить. Терем твои люди стерегут.

Слав тихо рассмеялся.

— Только из уважения конязь. Чисто символически. Оберегают, можно сказать, как монаршею особу. Под локотки поддерживают. Чтобы не обидели.

На утро последний обоз вытянулся перед воротами.

Стас вышел на крыльцо, перемахнув через резные перила, молодецки прыгнул в седло и чуть не охнул от боли. Серый вздрогнул, скосил на него свой черный глаз и оскалил крупные желтые зубы.

Его «волчата» выстроились перед крыльцом в две ровные шеренги и счастливо улыбались. Все до одного они были одеты в короткие безрукавки — волчовки. От удивления Стас поднял брови и, напуская на себя строгость, грозно спросил.

— И как, судари мои, я теперь должен выкручиваться перед стаей? Или вы забыли мое клятвенное обещание? Толян, твоих рук дело?

— Тебе тоже есть, командир. — Оставив без ответа этот, не простой и даже щекотливый вопрос, порадовал его Толян. — Зато сразу видно, что не отстой едет, а реальные пацаны.

— Ну, спасибо. Сейчас заплачу от восторга.

— Плачь себе на здоровье. — Ухмыльнулся Толян. — От умиления и дикой, и даже не человеческой, радости. Ребята забрали все, что было у скорняков…

Осталось только смирится с новой формой одежды и махнуть рукой.

— Домой ребятки! Домой…

Толян подмигнул Войтику. Тот выкатил шалые глаза, засвистал по разбойничьи и Залихватская, почти забытая песня грянула над просыпающимся городом.

…Любо, братцы, любо!Любо, братцы, жить!

У Толяна оказался красивый мужественный баритон. Кто бы мог угадать в нем такие таланты?

Там дома родители остались, а он с головой окунулся в здешнее средневековье и, похоже, счастлив, как младенец.

Распахнулись ставни, открылись окна, высыпал в улицу народ, чтобы поглазеть на невиданное чудо.

Парни в седлах горделиво выпрямились. Волчовки на груди распахнуты. Над плечами рукояти мечей торчат.

…Только жалко волюшкиВо широком полюшке!Старенькую мамкуДа буланого коня!Эх, любо, братцы, любо!Любо, братцы, жить!

Славно отдирают, стервецы! И когда только успели? Толяновых рук дело, не иначе. Не наигрался в детстве вдоволь у пионерских костров.…