Жернова истории 3 (СИ) - Андрей Колганов

   - То-то я смотрю, сюда чуть ли не толпа командиров понаехала, - понимающе кивнула заместитель наркома просвещения в сторону группы военных, беседовавших с колонистами, работавшими возле длинного, почти законченного постройкой свинарника, притулившегося рядом с монастырскими корпусами. Известие о внимании военного ведомства к системе Макаренко почему-то быстро настроило ее на позитивный лад, впрочем, в довольно специфическом преломлении. - Вот! - обрадовано воскликнула Надежда Константиновна. Только чему именно она обрадовалась? - Вот для такого важного и нужного дела система товарища Макаренко как раз может пригодиться. Есть в ней такой... военизированный душок. Поэтому о пригодности ее для целей советского воспитания вообще я бы говорить не торопилась.

   После отъезда Крупской Макаренко, почувствовав во мне единомышленника, начал устало изливать наболевшее:

   - Даже Крупская не желает понимать! Дескать, моя система только для военных целей пригодна. В ту же дудку дует, что и все прочие. Заладили, словно по бумажке - "тут все кругом пропитано военным духом"! Сколько бы я ни писал, сколько бы ни говорил, а я говорю не первый год - никого не могу убедить, - Антон Семенович с досадой махнул рукой, но не остановился, а продолжал свои жалобы:

   - Предположим, сегодня приехали французы, встретили мы их с оркестром. Если оркестр играет, то говорят, что это военный дух. Поскольку есть оркестр в каждой воинской части, то это военный дух, но ведь оркестр есть и почти на каждой фабрике! Значит, никакой это не военный дух, потому что в медной трубе самой по себе неоткуда взяться этому самому военному духу. И вот из-за этой дурацкой упертости Наркомпрос теперь не допустит распространения моей системы, - и Макаренко снова резко махнул рукой.

   - Антон Семенович! - восклицаю с нажимом. - Вам не расстраиваться надо, а плясать от радости! Самое главное состоит в том, что вас теперь из колонии не выкинут, раз сама Крупская не против нашей затеи с ОГПУ и РККА. Больше того, вы же фактически получили от нее благословление на то, чтобы во всех детских коммунах, которые будут создаваться под это дело, применялась именно ваша система. И тут уж от вас зависит, чтобы блеснуть результатами.

   - Все равно ведь скажут, что это только для военизированного воспитания пригодно... - бурчал заведующий колонией имени Горького, не спеша покидать скорлупу нахлынувшей на него меланхолии.

   - Ничего, ничего! Мы им еще сюрпризы от ВСНХ и Госкомитета по науке и технике заготовим, - спешу морально поддержать Макаренко. - Ведь не все же ребятки по военной стезе пойдут. Там отбор будет. А мы найдем, чем остальным заняться, да так, что в других колониях от зависти локти кусать будут. Пока более конкретно обещать ничего не буду, вопрос еще проработать надо. Посоветую только посмотреть ближайший выпуск "Вестника Коммунистической академии". Там у меня статейка довольно любопытная выходит. О коммунизме...

   По возвращении в Москву, поскольку Лиде уже подходило время рожать, на меня упали хлопоты по приобретению всего необходимого для долгожданного младенца. Сама будущая мама, вопреки моим настойчивым уговорам (доводить дело до скандала я не решался), продолжала ходить на работу, хотя уже имела право уйти в декретный отпуск. Станислав Адамович вроде бы стоял на моей стороне, и время от времени выпихивал свою сотрудницу домой, отдохнуть. Но в то же время у него то и дело находились срочные поручения для дотошного, неглупого, хорошо образованного и исполнительного (вот, сколько достоинств разом!) инспектора своего отдела.

   Поэтому бегать по магазинам приходилось мне. Купить все необходимое - от детской кроватки до пеленок - в Москве 1927 года не составляло большой сложности, были бы деньги. К счастью, при трех работающих в семье из трех человек, да еще и при моих дополнительных приработках за счет лекций в Коммунистической академии, с этим особых проблем не возникало. Заодно я решил присмотреть кое-что и на Лиду - во многие свои вещи она уже очевидным образом не помещалась, да и после родов вернется к своим прежним размерам не сразу.

   Зайдя в Петровский пассаж и разглядывая одну из витрин с готовым платьем, вдруг слышу чуть не над самым ухом вкрадчивый шепот:

   - Я живу недалеко...

   Огладываюсь. Рядом со мной стоит молодая дама, наверное, ровесница Лиды, одетая в совсем недешёвое шелковое платье, модные туфли, на высоком каблуке, с поперечным ремешком на лодыжке. На плечах - котиковый палантин, волосы на голове тщательно уложены. Надо всем этим витает аромат "Красной Москвы". Видя уставленный на нее недоуменный взгляд, дама уточняюще щебечет:

   - Тридцать рублей...

   Вот зараза! Только сейчас вспомнил, что Петровский пассаж - одно из излюбленных мест "приличных" московских проституток. Тут тихонько бродили вдоль дорогих витрин в поисках добычи не какие-нибудь уличные девки. Здесь подрабатывали замужние дамочки, а нередко - и матери семейств, мужья которых приносили домой по 200-300 рублей в месяц. Некоторые из этих женщин занимали неплохое положение в обществе. Что же их толкало на подобное занятие? Очень просто: на эти самые тридцать рублей - что превышает месячный доход низкооплачиваемых рабочих и служащих - можно приобрести две коробки пудры "Коти", или три пары заграничных чулок, или фетровые ботики, или модную шляпку. Да уж, на что только не пойдут иные дамы ради того, чтобы выглядеть поизящнее!

   На следующий день на работе меня ждало известие - Ленинградский совнархоз настоятельно просит моего присутствия в северной столице. И попробуй, откажи, если в городе на Неве сосредоточена большая и лучшая часть наших машиностроительных заводов, самые квалифицированные рабочие и инженеры. И программа по станкоинструментальной промышленности и точному машиностроению, которую мы готовим для плана на пятилетие, опирается как раз на них. А ходатаем по просьбе ленинградских товарищей выступал мой коллега по Президиуму ВСНХ, председатель ВСНХ РСФСР Лобов. Куда уж тут денешься - только завершилась командировка на Украину, и снова надо собираться в путь.

   Вечером, в четверг, второго июня, укладываю свой портфель - мыло, зубной порошок, щетка, полотенце, запасные носки... Лида стоит над душой, внимательно наблюдая, не упустил ли чего, и вдруг сердито интересуется:

   - Почему "Зауэр" не берешь?

   - Зачем он мне в Ленинграде? Уже больше года, как с ним только изредка в тиру выхожу, - резонно замечаю в ответ.

   - Виктор! - требовательно восклицает жена. - Мало ли что? Бери, бери - невелика тяжесть. А мне спокойнее будет.

   Поразмыслив несколько секунд, решаю не спорить с женой - пусть ей и в самом деле будет спокойнее. Сдержав недовольный вздох, открываю ключом металлический шкафчик, установленный в алькове, и достаю оттуда кобуру, пистолет и два магазина. Торопливо снаряжаю их патронами, один - в рукоять, другой - в кармашек на кобуре, "Зауэр" - в кобуру, и всю эту сбрую, предварительно скинув пиджак - себе на плечи.

   Лида обнимает меня, прижавшись большим выпуклым животом, и извиняющимся тоном шепчет на ухо:

   - Витюша, не сердись. Ну, потаскай ты его...

   - Да я и не сержусь. Разве я могу на тебя сердиться? - и с улыбкой целую жену на прощание.

   Уже в купе поезда стаскиваю с себя военную амуницию и запихиваю в портфель, а портфель - под подушку. В Ленинграде вновь на себя цеплять не стал, так и таскал с собой в портфеле - не в гостиничном же номере пистолет бросать? Здесь пока сейфами для постояльцев не обзавелись...

   Вся пятница и суббота были заполнены беготней. Совещания в Севзаппромбюро, в Ленгорсовнархозе, в ЛенгубЭКОСО, выезды на завод "Большевик", "Красный Путиловец", Обуховский. Вы думаете, я в воскресенье отдохнул, по музеям прошел, по паркам, театр или филармонию посетил? Как бы не так! С утра до позднего вечера с ответственными ленинградскими товарищами кроили и перекраивали предложения по перспективному плану развития промышленности города. А в понедельник, шестого, целый день отняла поездка на Ижорский. Ближе к вечеру, когда я направлялся в свой номер в гостинице, меня перехватил администратор:

   - Виктор Валентинович, несколько раз ваша жена звонила.

   Господи, что же там стряслось? Впрочем, если бы с ней что-нибудь, то сама бы она на телефоне не висела. Напряжение разряжает трель телефонного звонка за стойкой администратора. Тот подбегает к аппарату, снимает трубку:

   - Это опять ваша жена, - и он жестом подзывает меня к телефону.

   - Витя! - голос Лиды буквально звенит от напряжения. - У тебя "Зауэр" с собой?

   Вот дался ей этот "Зауэр"! Совсем жену заклинило...

   - Конечно, с собой. Я же его не брошу где попало! - спешу уверить свою половинку. Волновать ее совсем ни к чему, какие бы вздорные фантазии у нее в голове не гуляли. Но следующие ее слова дают мне понять, что дело тут совсем не в эмоциональной неуравновешенности, время от времени посещающей беременных: