Суданские хроники - Автор Неизвестен

всех, кого нашел из зинджей. Впоследствии семеро мужчин из числа пленных бежали, /141/ трое зинджей и четверо дьям-кириа. Имена их были: Мухаммед-Кируба, Мухаммед-Тай, Бурима, Кабара-Санкоме, Маба-Ниаме Сибири, Букар-Майга и Анганда-Майга. Они бежали в свою местность — Анганду — и сидели там на протяжении трех лет. Но у них не было жен; и когда то стало для них тяжко, они явились к имаму аскии ал-Хадж Мухаммеду, да помилует его Аллах (а это совпало с его вступлением на царство), прося у него жен. И он их женил на семи невольницах из зинджей. Это были Айша-Карамат, Тато-Мариам, Дьенаба-Мага, Ламой-Али, Хадиджа-Сорко, Сафийя-Дьендьен и Амина-Кайя. Но когда аския женил их на последних, то поставил им условием налог сушеной рыбой — по связке ее с каждого — и чтобы потомство одних из них не вступало в браки с потомством других[310]. Они приняли то, согласились на него и ушли в Анганду со своими женами.

Возвратимся же к тому, что мы намеревались изложить. Когда ши пленил помянутую Дьяту, он ее подарил жителям городка Мори-Койра. На ней женился брат Мори-Хаугаро. И она ему родила Монсо-Алу Мейдага. Впоследствии, после кончины ши Али, Йану выехала в Будара[311], поселилась там, и было там великим ее царствование[312]. А столкновение между Йану и ши Али, которое мы упомянули, произошло в девяносто седьмом году девятого века, двенадцатого мухаррама [15.XI.1491].

В земле Бара был кузнец по имени Минди-Дьям в местности Курангуна[313]. Он выступил против бара-коя мансы Мусы, возмутился и завладел той областью, так что [даже] попросил у бара-коя его дочь, дабы на ней жениться. Бара-кой обратился за помощью к упоминавшейся Йану, чтобы сразиться с кузнецом, и заключил с нею условие, что он ей отдаст [часть] своей земли, чтобы делала она [на ней], что пожелает. Йану пришла к тем с пятьюдесятью /142/ всадниками, сразилась с ними и убила Минди-Дьяма; она искоренила их и преследовала их до Барикобе[314]. Бара-кой предоставил ей выбор, и она выбрала землю Буньо и поселилась в ней. Потом Йану умерла, не оставив сына, кроме сына своей сестры Дьяты — Монсо-Алу. Люди пошли, доставили того из Мори-Койра и поставили его над собою султаном; и он стал бана-коем. Он — первый, кто назывался бана-коем; и потому их возводят к Мейдага.

Между помянутым Монсо-Алу и канфари Омаром была дружба, и Монсо-Алу каждый праздник посещал того в Тендирме и совершал у него праздничную молитву. И было то причиной верховной власти канфари над жителями Буньо[315]. Закончено.

Так вернемся же к тому, что мы стремились рассказать о баламе. Я видел [запись] рукой нашего дяди по матери факиха Йусуфа Кати, сына альфы Махмуда Кати, да помилует их обоих Аллах, о том, что к нему пришел посланный правителя к кадию Омару ибн Махмуду, да помилует Аллах их обоих, вечером в среду, на праздник прекращения поста, с [сообщением], что горцы[316] напали на баламу Садика и схватили его хитростью. Закончено.

Также из его записи. Он сказал: эта междоусобица от начала ее до конца длилась четыре месяца. Что же касается аскии Исхака, то, когда он ушел после сражения с баламой и возвратился в Гао, к нему собралось войско сонгаев. Они договорились относительно него, провозгласили его вождем и повиновались ему относительно захвата всех, кто последовал за баламой Садиком. А вместе с последним /143/ в его войско пришли люди из Курмины, области Баламай, Бары и Дирмы; и кто был взят в плен, кто убит, кто подвергнут порке (а большинство выпоротых умерло), кто брошен в тюрьму, а кто уволен от должности[317]. В земле Бара не осталось города, который бы не постигла ярость аскии, кроме Анганды, потому что ее зинджи были собственностью шерифов. В то время эти зинджи были доверены[318] царю Фати и бана-кою Али. В числе тех, кого аския заточил в тюрьму по этому делу, были бара-кой Омар, аския Букар, Букар ибн Алфаки и прочие, кого не счесть.

Эта междоусобная война была началом падения сонгаев, их погибели и исчезновения их до прихода войска Мулай Ахмеда аз-Захаби. Она послужила причиной запустения города Тендирма — из всех, кто из нее ушел с канфари Салихом, вернулось лишь малое количество простого люда их.

Аския Исхак был благороден, добр, щедр и приятен лицом. Он достиг предела в раздаче милостыни и дарении[319], любя ученых и почитая их. А из [сообщений] о его к ним уважении и об отсутствии у него заботы о богатстве — то, что мне рассказал мой наставник, факих Махмуд ибн Мухаммед: будто аския сидел субботним вечером напротив мечети Гао, пока не подошла к нему небольшая кучка посланных из земли Бара, желая передаться под его покровительство. Аския Исхак спросил их, откуда они явились. Те ответили: “Из города Анганды...” Он сказал: “А как вас зовут?” Старший из них ответил: “Что до меня, так мое имя Хамаду ибн Букар, а что касается этой женщины, — и он указал на некую из их женщин, — то она моя жена, и ее имя — Соно бинт Сори. Что же до этого моего товарища, то его имя — Хамаду ибн Дьенке-Гоу; а эта его жена — сестра моя, имя ее — Бана бинт Тай. А что касается третьего, то его зовут Салих ибн Бата...” Тогда аския им сказал: /144/ “Из какого вы племени?” И ответил старший из них: “Что касается меня, так [я] из сонгаев; что до того, так он один из зинджей-багабер, а что же касается этого, то [он] из дьям-кириа”. — “Ты сказал правду, — заметил уандо, — однако его мать — зинджка, из зинджей Анганды!” Тогда аския обернулся к сидевшим вокруг него и сказал: “Знаете ли вы их? Разве же Анганда не была собственностью шерифа Ибн ал-Касима?” Они ответили: “Да!” Аския сказал: “А остались ли в Анганде остатки сонгаев?” Те ответили: “Нет, их привела к исчезновению война ши Али. А этот [человек] — лжец, сбежавший сам от шерифа Ибн ал-Касима!” Тут аския обратился к Хамаду-Дьенке и сказал ему: “Эй ты, что тебя толкнуло на брак с жительницей Анганды? Разве [наш] дед, аския ал-Хадж Мухаммед, да помилует его Аллах, не поставил им условия, запретив им вступать в брак с прочими? И разве ты не слышал того?!” Человек ответил: “Да, я слышал — тамала, тамала!” И