В тени монастыря (СИ) - Юрий Раджен

– Если пробрался один человек, то это означает, что могут быть и другие, – продолжал меж тем защитник, – возможно, десятки, или даже сотни. Но, конечно, все мы знаем, что государственная граница находится на надежном замке благодаря Наместнику Бернду. Однако откуда в таком случае мог взяться этот один?

– Что же касается распространения вредных мыслей и одурачивания горожан… Разве мы не знаем, что граждане Империи довольны и счастливы, и среди них вредные мысли не распространяются? Или, может быть, обвинитель хочет сказать, что в Щачине к вредным мыслям склонны особенно сильно? А почему? С кого за это спросить? – казалось, защитник тоже читает обвинительную речь, только совсем не подсудимым, – мне кажется, уважаемый прокурор говорит вздор. Достопочтимый Бернд никогда бы не допустил подобного во вверенном ему городе. А значит, горожане наверняка противостояли вредным мыслям со всем присущим добропорядочным верующим упорством.

– А что до массовых беспорядков… Будьте добры, – попросил он стражника-свидетеля с расстроенным сном и пищеварением, – встаньте рядом с заключенными.

Стражник, здоровенный тролль, подошел к клетке со стороны Штарны, опасливо глядя на нее – видимо, поддавшись общему настроению, и впрямь уверовал, что девушка набросится на него, пробравшись через прутья и раскидав собак. Теперь, когда он стоял вблизи, стало очевидным: она едва доросла до его груди, и была раза в три тоньше.

– Я бы хотел, чтобы художники запечатлели это, – обратился адвокат к сидящим в зале художникам, – хотя бы наброском. Неужели достопочтенный Бернд отбирает в Стражу людей настолько беспомощных, что они не могут справиться с женщинами и детьми. Это же женщины! И дети!

– Достаточно! – стукнул молотком по столу Бернд, не скрывая раздражения. Не то чтобы адвокат сказал что-то, присутствующим неизвестное – подобные вопросы каждый мог задать себе сам. Но до сих пор не было повода – ведь все шло аккуратно по сценарию. А тут такое! Соглядатаи, пожалуй, и впрямь могли доложить, что в Щачине царят иноземные шпионы и разруха, с которыми ни Стража, ни Наместник ничего не может поделать. Это совсем не те мысли, которые бы Бернду хотелось донести до Латальграда! И вообще, что это такое? Это – защитник, приставленный Церковью? Что означало – Арианом? Во всем этом Штарна почувствовала какую-то странную, зловещую игру.

Бернд меж тем откашлялся и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Судя по тому, как лихорадочно его глаза перебегали с приглашенных писателей на арестантов и защитника, он отчаянно искал выход. Помолчав, он вздохнул и сказал:

– Допустим, это не шпионы. Может быть. Тогда кто они? У вас есть другое приемлемое объяснение происходящему? – слово «приемлемое» явно указывало на созревшее решение Бернда договариваться.

– Это всего лишь женщины и дети, – повторил свою мысль защитник, – но они, к несчастью, тронуты неверием. Они отринули учение Церкви, разуверились в собственной Родине, возвели хулу на нашего епископа. Голоса бесов звучат в их голове. Это не преступление, это – болезнь, и несчастные страдают от своего недуга гораздо сильнее, чем стража от каких-то ссадин. Болезни случаются, и в этом нет вины городских властей. Скорее, это – недоработка Церкви, ведь именно она призвана воспитывать и врачевать людские души. Но Ариан известен своим смирением. Не сомневаюсь, что он готов признать свою ошибку, – защитник уже смотрел на Бернда в упор, – если ему разрешат попытаться ее исправить. Ариан не держит на арестованных зла, и, несмотря на хулу, готов помочь им, исцелить их. Об том я и прошу суд – дать обвиняемым шанс исцелиться, исправиться, вновь стать правоверными гражданами. Епископ Ариан ждет их. В Щачинском Монастыре.

Глава 12. О целебных свойствах яиц

– Это какая-то ерунда, – решительно воскликнул Тух, едва Ярин закончил свой рассказ о неудавшемся визите к Орейлии.

Парень пришел в цех, чтобы по предложению Тарпа обмозговать с мужиками пропажу своей учительницы. И, на самом деле, не только ее – эта история перекликалась с загадочным бегством механика Сталкинского вокзала, да и с его собственной историей со внезапным и необъяснимым появлением в хлеву Орейлии имела что-то общее: пропажи, потери, появления… И, более того, Ярину казалось, будто и это не все – он как будто краем уха слышал еще о нескольких людях, которые куда-то запропастились. В Империи пропадали люди, пропадали бесследно, средь бела дня! Такое просто не могло остаться незамеченным.

– Почему ерунда? – лениво протянул Вадай, потягивая пивко, – разве ты не слышал про эту историю в Щачине? Ну, прошлой зимой? Там тоже вроде бы какой-то малец пропал, а потом оказалось, что его в Монастырь упекли за нечестивые рисунки.

– Ты все перепутал, – поморщился Тух, – там не малец, там целая секта нечестивцев была подпольная. И никуда они не пропадали, их определили в Монастырь решением суда. Ты что, газет не читаешь?

– Не читаю, и впрямь. Бумага все стерпит, я предпочитаю слушать, что люди говорят. А чем, кстати, все закончилось?

– Да ничем. Сектантов раскрыли, направили в Монастырь и, видимо, вылечили. А потом там, кажется, наводнение случилось…

– Чума свиней, – подсказал Вадай.

– Да, верно, и с тех пор…

– Что за Монастырь? – прервал их Ярин.

– Их Церковь открывает, для перевоспитания грешников, – ответил Тух, – тех, кто больше всего упорствует в своем грехе, кому ни проповеди, ни соборы не помогают.

– Вроде моего соседа? Его уже столько на соборе песочили, а он все пьет и пьет, и песни орет каждую ночь, – встрепенулся Ярин. Едва вернувшись из Сталки, он вновь стал слушателем застенного концерта в трех действиях и почти без антрактов. Гоблинская семейка за стеной становилась все громче и громче день ото дня, так что парню были интересны любые потенциально полезные меры воспитания.

– Да ну, это разве грех? Это так, ерунда, выпил человек, с кем не бывает, – возразил Тух, и Тарп поддерживающе закивал головой, – нет, я имел в виду еретиков, тех, кто хулу на церковь возводит, или на Императора. При Тарешьяке таких казнили, но Император Галык милостив, поэтому повелел их исправлять молитвой, постом и работой до тех пор, пока они не вернуться в лоно церкви и не возлюбят ее всем сердцем.

– Но это неважно, – сказал Тарп, глядя на вытянувшееся лицо Ярина, – твоя тетка ведь ничего такого не делала, правда? Да и потом, кто о ней знать-то мог. Разве ты вообще кому-то про нее рассказывал?

– Только вам с Илкой, Эжану…

И Феодиму. Черт побери! Ярин обругал себя за болтливость. Мало того, что он провалил собеседование в Академию, так еще и Орейлию подставил!

– Ну вот видишь, – Тарп не заметил того, как внезапно замолчал Ярин, – беспокоится не о чем. К тому же в Сталке никакого Монастыря нет, только храм деревенский, а за тридевять земель ради нее одной никто не поедет.

– Точно. Не бери в голову. Просто сын увез его домой, – ободряюще добавил Вадай.

– Как бы это проверить? – с надеждой спросил Ярин, – может быть, можно как-то поискать ее в Монастыре?

– Не выйдет, – покачал головой Тух, – туда и раньше-то посторонних не пускали, а зимой еще и вооруженную охрану зачем-то приставили.

– Да и незачем, – добавил Вадай, – попробуй лучше вспомнить, из какого города сын твоей тетки. Напиши ему письмо, да и дело с концом. Вот увидишь, он просто пригласил ее домой погостить, в настоящий город, чтобы она в глуши не мучилась. Или, может, дети у него появились, вот нянька и понадобилась.

Этим же вечером Ярин отправил Алехею письмо – вроде он верно припомнил его адрес, Латальградский университет, кафедра чародейства. Парень написал Алехею письмо, в котором коротко рассказал о себе, и об исчезновении Орейлии. Это несколько облегчило груз на его душе, хотя и не успокоило парня полностью – он всю ночь проворочался без сна. Успокаивающие слова Вадая помогали лишь частично – Ярин то вновь начинал ругать себя за неуместные откровения на экзамене в Академию, то мучительно и безрезультатно пытался решить загадки домика в Железном лесу – исчезнувший сундук, отодвинутый шкаф, оставленные вещи… А ведь Орейлия предчувствовала что-то недоброе еще тогда, весной, когда отправила его в Назимку! От всех этих мыслей, или оттого, что в поезде на обратном пути парня продуло, после полуночи у него вдобавок разболелось ухо, да так, что к утру Ярин уже не мог думать ни о чем другом.

– Что-то ты неважно выглядишь, внучек, – с ходу заметила бабка Калыта в необъятном цветастом халате по моде тролльих земель – выросшие зажатыми между хмурым свинцовым небом и землей, покрытой снегом до трех четвертей года, тролли любили все пестрое, яркое. Калыта проснулась первой на этаже, и обнаружила Ярина на общей кухне с красными глазами и стаканом чая в руке.