Argumentum ad hominem - Вероника Евгеньевна Иванова

– Подожди!

А ещё чертовски неуютно. Потому что сейчас должно начаться то, что задаст тон на будущее. Определит всё и вся. Стоило бы просто взять и убраться подальше, но он уже догнал и поймал меня за плечо.

– Не слушай его, ладно? На дядю иногда находит, может сказануть всякое. Он не хотел тебя обидеть.

Да и не смог бы. Уколоть, разве что. Если бы было, куда. А тыкать иголкой в огромную дыру… Ну, если только смеху ради.

– И насчет… Он меня не трогал. То есть, трогал, как ты это называешь, но я сам попросил.

Потому что было нужно. В смысле, нуждался. В помощи.

– Сам не понимаю, чего меня тогда переклинило. Да и девчонка-то была не зашибись, какая. Обычная, в общем. Только как-то прикипело, и когда мы… Она… Неважно. Когда все закончилось, стало плохо.

Как там пишут? Разбитое сердце? Говорят, что иногда так буквально и происходит. Бьется нафиг.

– А все эти нормальные примочки, с сеансами и таблетками, не помогали. И тогда дядя предложил переключиться.

Вот так просто, щелкнуть рубильником и все?

– Ну, как бы замкнуть меня на другого человека. Вот совсем-совсем другого, чтобы ничем не был похож.

Звучит неприятно. Как насилие. Только неизвестно, кого и над кем.

– Ты как раз и подошел.

Ещё скажи, что сам, строевым шагом.

– Главное, что у тебя тогда не было никого. В этом смысле.

И во всех остальных, пожалуй, тоже.

– Я сначала не верил, что получится. Все ещё думал о… Ну, ты понимаешь. И ступил, как последний… Тогда, помнишь?

Ещё бы не помнить. Авария на инженерных коммуникациях. Оцепление. Никто не ожидал, что опоры подземного паркинга вдруг задумают пойти трещинами. Я кричал, чтобы он убирался оттуда, но без толку. А потом мостовая ухнула вниз, унося Портера за собой.

До сих пор не понимаю, нафига я прыгнул следом. И шансов было немного, и… Просто в какую-то секунду решил: если мне это по силам, значит, надо делать.

– Я ничего из тех дней не помню. Но мне рассказывали. Потом.

Как нас долго и нудно раскапывали? Как пришлось тащить его тушу через перекошенную стоянку, чтобы убраться из-под канализационного водопада?

– Ты истратил на меня весь запас. Себе взял только…

Ну да. Следовал указаниям инструкции и индикаторов обвеса. Мне, чтобы оставаться на ногах, было достаточно и консервы. А этот увалень лежал и никак не хотел приходить в сознание. Хотя, в каком-то смысле, оно было к лучшему.

– Я знаю, что тебя зашивали.

Да я тоже, как бы, в курсе.

– И неделю не могли вывести из комы.

А вот это что-то новенькое.

– Они даже подумать не могли. Врачи. Потому что ты двигался, разговаривал нормально, отвечал на вопросы. А когда тебя оставили на минутку, просто рухнул и отключился.

Потому что зверски устал. А кто бы не рухнул?

– Прости, что я тогда не поговорил с тобой. Мне было жутко стыдно. За все.

Ерунда какая. Ну, получил бы по морде, и разошлись, как в море корабли. Или не разошлись.

– Прости. Пожалуйста.

Вот что мне теперь со всем этим делать? Зная то, что знаю сейчас, даже не хочется вникать в события прошлых дней. Потому что слишком велика вероятность навязанного решения. Что я прыгал не сам по себе, а из-за той чертовой нитки, которую между нами протянул сонгер. То есть, не мог не прыгнуть.

И в то же время, складывая эти чертовы единицы, можно досчитаться до совсем уж странной вещи. Решить, что меня выбрали именно поэтому. Потому что я мог помочь. И помог, наверное, раз уж Полли жив, здоров и промял мне плечо уже до самых костей.

Меня сочли подходящим для того, чтобы… Ну да, подпустить к семье. И пусть это тоже была всего лишь подачка, но…

– Эйчи?

Он потянул, поворачивая меня к себе.

– Ты что… плачешь?

Я потрогал уголок глаза пальцами.

Мокро.

– Эйчи…

– Все нормально.

Вот реально, как никогда не было. Не думал, что однажды буду радоваться собственным слезам, как полоумный.

– Правда, нормально. А тебе сейчас лучше быть с дядей. Он… Ему…

Как сказать? Может понадобиться помощь? Такими словами только пугать.

– Ему сейчас нужно, чтобы кто-то был рядом. Ладно?

Он растерянно моргнул:

– Ну… Ладно. Но с тобой точно все нормально?

– Да иди уже.

Он пошел. Судя по звуку шагов, постоянно останавливался и оглядывался, но, надеюсь, добрался-таки до дяди и кабинета. А я – до свежего воздуха. И большой черной машины, которая ловко подрезала мне путь.

Задняя дверь распахнулась, дюйма два не дойдя до моих коленей, а из окна со стороны пассажирского сиденья первого ряда высунулся Марко с приглашением:

– Залезай.

Я подумал и на всякий случай спросил:

– А если не?

– Да ладно, не кобенься! Вон и девушка смотрит.

Я машинально обернулся.

И правда, смотрит. С непередаваемым выражением лица.

Глава 8. Для этого у меня есть адвокат.

Дарли

Когда Марко, коренастым орлом наблюдавший за окружающей обстановкой, причем как вне машины, так и внутри неё, сообщил: «Вон ваш мальчик идет», мне захотелось его стукнуть. Причем, реально, ладонью, даже с риском отбить руку о квадратный затылок. Потому что как бы мне ни мечталось и грезилось, «моим» это белобрысое чудо стать не могло по определению. Скорее, я имела шанс получить заполучить обратную принадлежность. Огорчительно малый, прозрачно-призрачный шанс.

Нет, он не отталкивает. Просто вежливо отстраняется, по совершенно непонятной для меня причине. Или я просто ему не нравлюсь? Бывает же так, в конце концов, что и человек хороший, даже приятный, и работается вместе продуктивно, и отдыхается недурно, и претензий обоюдных вроде как не возникает, а все равно, близости не случается. Да, и той самой тоже, хотя она занимает меня в самую последнюю очередь. В общем, хоть тресни от ярости, но невидимый забор останется на своем месте. Просто потому, что не суждено и не положено.

Тем более, если прямо сейчас глянуть, ни дать, ни взять, мажор, с первыми петухами вышедший из полицейского управления, где его отчитывали, скажем, за импровизированный ночной стрит-рейсинг. Но усилиями дорогих адвокатов, разумеется, все разногласия удалось урегулировать, кроме немедленного возврата шикарной «ламбы», и теперь он недовольно прогуливается вдоль ступенек парадного входа в ожидании, когда рядом остановится «ролл-ройс», чтобы увезти хулиганистое чадо прямиком пред суровые родительские очи,