Журнал Наш Современник №8 (2003) - Журнал Наш Современник

Говоря о XVIII веке в истории России, Гоголь писал П. Вяземскому о заключенном в этом столетии “волшебном ряде чрезвычайностей, которых образы уже стоят пред нами колоссальные, как у Гомера. Несмотря на то, что пятидесяти лет еще не протекло. Нет труда выше, благороднее и который так сильно требовал глубокомыслия полного многостороннего историка. Из него может быть двенадцать томов чудной истории, и клянусь, вы станете выше всех европейских историков”. Громом побед славили Россию на всю Европу, как тогда говорили, “екатерининские орлы” — Потемкин, Румянцев, Суворов, Ушаков. Великий пиит Державин, певец государственного величия России, ее ослепительных побед, ее великих полководцев, рассматривал свое бессмертие как производное от бессмертия воспетой им “Фелицы” — императрицы Екатерины Великой. Иноземка по происхождению, она была истинно русской императрицей, преданной России. “Державницей”, как назвал свою книгу о ней В. Ганичев. При ней российскими стали Крым, земли Причерноморья, названные Новороссией. Сравнительно недавно по телевидению передавалась встреча Путина и Буша со студентами Петербург­ского университета. Наш президент в духе анекдота рассказал аудитории, как в Эрмитаже при осмотре картин было упомянуто имя Екатерины II, на что шедший с ним рядом американский президент воскликнул: “Потемкин?” Зал встретил этот рассказ веселым “понимающим” смехом. Да, для многих этим “пикантным пунктом” и исчерпывается представление об исторической роли императрицы и Потемкина, того самого князя Потемкина-Таврического, который был главой, разумом, вдохновителем таких величайших предприя­тий, как отвоевание у Османской Турции исконных славянских земель Причерноморья, создание городов Екатеринослава, Херсона, Николаева, Одессы, Симферополя, Севастополя, Тирасполя, Мариуполя, строительство Черноморского флота с выходом России в Черное и Средиземное моря.

Историк в романе виден в широте повествования с охватом большого количества событий, действующих героев, великих военных побед на юге России. Здесь и освоение земель, и строительство новых городов, величие и блеск императорской России. Но здесь и крепостничество, социальные невзгоды казачества (драматический эпизод переселения запорожских казаков Екатериной II на Тамань), напоминающие о себе в сознании мыслящих людей уроки павшей Византии, крупность авторского взгляда на происходя­щее в стране, на международной арене (наполеоновская Франция, обретение Северной Америкой независимости от Англии). И как итог осмысления своего времени — многозначность новогоднего, с тостами, спора героев о XVIII веке (к спору мог бы присоединиться автор стихотворения “Осьмнадцатое столе­тие” Радищев, с его оценкой этого века: “Мощно, велико ты было, столетие!.. Столетие безумно и мудро”).

Достоевский в своем “Дневнике писателя” (январь 1881 г.) отмечал такую особенность современной ему литературы, как увлечение беллетристов исторической темой. В 1880 году вышло множество такого рода сочинений, и Достоевский писал по этому поводу о текущей литературе: “Да и в истори­че­ский-то роман потому-то ударились, что смысл текущего потеряли”. О нынешней литературе тоже можно сказать, что она “ударилась” в истори­ческий роман, в фантазирование о далеком прошлом, в коллекционирование великих князей и государей, в повторение того, о чем уже написана куча книг. И зачастую фабрикуется все это без больших исторических знаний, с самонадеянностью дилетантов.

Но надо сказать: то, что пишет В. Ганичев (а пишет он о предмете своего однодумья, о XVIII веке российской истории), выгодно отличается от какого бы то ни было рода любительства. Пишет профессиональный историк с чувством ответственности за достоверность фактов, со свободной ориентацией в материале. Из всех героев XVIII века самым близким для Ганичева стал адмирал Ушаков. Сам он объясняет зародившийся интерес к нему “географически”, когда после окон­чания исторического факультета Киевского университета в 1956 году приехал по назначению работать преподавателем в Николаев. Кстати, там же корабле­строителем работал его брат. Там он и проникся атмосферой строительства русского флота, вник в его историю, почувствовал вкус той “вещности”, подробностей, которыми так насыщено повествование об Ушакове.

В начале своей книги “Адмирал Ушаков” В. Ганичев пишет: “В то время, когда она (Россия), истекая кровью, защищала европейскую цивилизацию от ордынского варварства, Испания, Португалия, Голландия, Италия, Англия, Франция выходили на океанские просторы. Зарождалось океаническое мышление, которое давало простор экономике, науке, торговле, литературе и искусству. России еще предстояло выработать такое мышление и овладеть им”.

Известно, что значил выход России в морские, океанические просторы для величайших наших исторических деятелей — Ивана Грозного, Петра I, Сталина. Адмирал И. С. Исаков вспоминает, как еще в 1933 году Сталин говорил в его присутствии о Белом море: “Что такое Черное море? Лоханка. Что такое Балтийское море? Бутылка, а пробка не у нас. Вот здесь море, здесь окно! Здесь должен быть Большой флот. Здесь. Отсюда мы сможем взять за живое, если понадобится, Англию и Америку. Больше неоткуда”. Это было сказано в те времена, когда идея создания Большого флота на Севере еще не созрела даже у самых передовых “морских деятелей”. И. Исаков вспоминал, как Сталин в середине 30-х годов в ответ на его слова, что “наш Тихоокеанский флот в мышеловке”, что без Южного Сахалина невозможно строить большой флот, произнес: “Подождите, будет вам Южный Сахалин”. И действительно, в 1945 году Южный Сахалин стал нашим.

В конце XVIII века Державин, обращаясь в стихах к российскому флоту, призывал: “Ступай — и стань средь океана!” В национальное сознание, в литературу входило то самое океаническое мышление, которое подвигами своими, всей своей жизнью утверждал адмирал Ушаков. Таким мы и видим его в книге В. Ганичева, где жизнеописание любимого героя неразрывно связано с историей российского флота, историческими событиями XVIII века. Надо было обстоятельно изучить флотское дело — от терминологии, лексики, вплоть до тактики непобедимого адмирала в бою, чтобы так свободно, как это делает автор, вести разговор о своем герое в разных обстоятельствах его жизни.

Автор снимает шоры с глаз читателей, доверчивых к историческим анекдотам, вроде расхожего — о “потемкинских деревнях”. Знаменитое путешествие императрицы в Крым официально было названо “путь на пользу”. Потемкин хотел, чтобы при императорском дворе “убедились в пользе Отечеству, которую принес он своей бурной и энергичной деятельностью в Причерно­морье”, чтобы не прекратилось финансирование по заселению и обустройству новых земель, чтобы продемонстрировать мощь нового Черноморского флота, предостеречь тем самым Турцию от военных выступлений. Эффектна сцена, когда перед собравшимися в Инкермановском дворце императрицей, ее окружением, титулованными иностранцами по команде Потемкина “драпи­ровка западной стороны упала, грянули пушка и музыка... и взору знатных путешественников открылась незабываемая картина: в Севастопольской бухте выстроились боевые морские корабли, являя величественную картину нового флота державы”. Вот тебе и “потемкинская деревня”!

По признанию самого Ганичева, более четверти века собирал он материал об адмирале Ушакове, выпустил о нем несколько книг, пока не осенила его дерзостная, но глубоко выношенная мысль: он обратился в 1995 году к патриарху Московскому и всея Руси Алексию II с письмом рассмотреть эти материалы на предмет прославления Православной Церковью Ушакова, известного своим христианским благочестием. Пять лет неустанно работали священники Мордовской епархии, монахи Санаксарского монастыря (с которым были связаны последние годы жизни адмирала), богословы патриархата, собирались необходимые свидетельства, документы, факты. И вот в 2000 году Федор Ушаков был канонизирован Русской Православной Церковью как местночтимый святой. Так целеустремленное писательское слово стало духовным деянием.

Из рассказа самого В. Ганичева видно, сколь увлекательным для него был поиск новых документов о его герое, как радовала его каждая находка. Вот на острове Корфу (западное побережье Греции) спустя двести лет после ушаковского штурма В. Ганичев ищет приметы тех событий, оставшиеся названия, укрепления, хочет как бы приблизиться к реальности подвигов боевых моряков, ощутить атмосферу того времени. После этого он идет в местный архив. “Приносят слегка влажные папки. Набираю воздуха, как перед прыжком в воду, и... ныряю в эти пожелтевшие страницы. За четким почерком писарей, изяществом старого наборного текста тайны далекой жизни. Коммерческой деятельности. Конфликтов”. С переводчицей просмотрено несколько папок, но об экспедиции Ушакова ни слова. Но вот знакомая разма­шистая подпись: “Вице-адмирал Ушаков”. “А вот и вторая подпись. А вот собственноручные записки, еще, еще... Открытие”.