Кровь и пепел - Наталья Павлищева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что, баб Матрена, больно сделали? Чего же ты молчала, пока тащили?!
– Нет, я так… Есть на свете добрые люди…
Чтобы скрыть собственные слезы, я заторопилась обратно.
Вроде времени прошло немного, но когда в вернулась в соседский дом, то застала Маню ревущей посреди комнаты. Ребенок решил, что ее бросили теперь уже все! Ни еда на столе, ни теплая печь не в счет, в доме не было никого из взрослых!
– Маня, не плачь! Мы просто бабу Матрену в наш дом переносили. Я за тобой пришла. Одевайся или давай я тебя просто закутаю и перенесу к нам. Там теплее, вкусно пахнет, есть игрушки…
Я уговаривала ее, кутая в большой плат, в котором пришла сама, а ребенок стоял, намертво вцепившись в мою одежду и захлебываясь слезами.
– Пойдем ко мне на руки, малышка.
Она обхватила мою шею тоненькими ручками, прижалась мокрым лицом и наконец выдала:
– Я… а… думала… все ушли-и…
– Мань, ну разве я могла тебя бросить?
Дома девочка категорически отказывалась оставаться даже с Оленой, чтобы я смогла сходить за оставленной едой и поворошить в печи. Она не просто не отходила от меня, а сидела, все также вцепившись в одежду и периодически всхлипывая. Идти к соседям пришлось Олене.
Та отсутствовала довольно долго, а вернулась злая как собака. Мне махнула рукой:
– Потом скажу.
Тетка действительно рассказала, но только когда убедилась, что Матрена заснула.
– Вот ведь гады, а?! Оставили еды только на день, воды чуть. Я думала, может, где чего припрятано, так ведь нет! Вот съели бы они этот каравай, и что?! Дальше хоть ложись и помирай с голоду.
– Олена, Матрена бы умерла от холода. Топить-то кому, Мане? Да и Манька замерзла бы где-нибудь в сугробе.
От лавки, где лежала Матрена, раздался тихий голос:
– А может, так и надо бы? Не то теперь вам со мной возиться? Да и сиротинушка кому нужна? Ненужные мы с ней люди, обуза…
– Ты, баба Матрена, мне такие речи прекрати! Обуза – это твоя Свара. Живи, пока живется, в тепле, в сытости. А и вернутся твои, мы вас не отдадим!
– Да мне уж недолго осталось…
– Чего?
– Чую, скоро уже…
На лице у бабки блуждала улыбка, словно возможность окончить жизнь не брошенной в холодной избе, а в тепле и заботе была самым большим подарком для нее в конце жизни.
Так и случилось, Матрена умерла через два дня. Отвезти ее на кладбище помог сосед с другой стороны улицы. Все было просто, поп, торопясь на морозе, отпел быстро, закопали тоже. Получив плату за свою нехитрую работу, мужики крякнули:
– Помянуть бы…
На что Олена твердо ответила:
– Не время, вот прогоним татар и помянем. А пока вот вам еще, – и добавила монетку.
Видно, добавленного хватило, чтобы помянуть Матрену, мужики остались довольны. Мы сами тихо посидели, повздыхали, решив, что, может, и к лучшему, что так спокойно померла… И правда, на лице у Матрены застыло столь благостное выражение, что отпевавший поп усомнился:
– Чего это она вроде улыбается?
– Значит, в рай попала!
Священник только покосился на меня, не став объяснять, что она пока еще никуда вообще не попала, душа только отлетела. Это я помнила и без него, но настойчиво повторила:
– Она свое отмучилась на земле, теперь только в рай!
Все это время Маня ходила за мной хвостиком, держась для верности за подол. Олена смеялась, а я все сильнее привязывалась к девочке.
И все больше чувствовала, что уже нет той озорной девчонки, которая с визгом каталась по сену на сеновале или чудила с Лушкой. Во мне окончательно взяла верх взрослая Настя из двадцать первого века. Я просто не замечала иной окружающей обстановки, вообще не задумывалась над разницей в быту. На моих руках был ребенок, которого надо спасти, хотя что буду делать с Маней потом, не представляла. Но в те дни главным было совсем другое – придут или не придут татары. Этим вопросом жили не одни мы с Оленой, не только посад, в напряженном ожидании замер заметно опустевший город.
Временами начинало казаться, что все хлопоты пустые, что уже все прошло, но…
Мороз в ту ночь был особенно крепким, к утру бычьи пузыри на окнах только что не полопались, звенели, словно кожа на барабане, если дотронуться. Я едва не испортила все, по привычке попытавшись «протереть стекло», хорошо, что не нажала сильно. Олена сзади завопила:
– Настя, осторожней, продавишь, останемся без окна!
Без окна мы остались и так, от него слишком тянуло холодом, даже закрытая ставня не спасала. Где вы, стеклопакетики, ау? Я предложила заткнуть подушкой, помогло, стало теплее, правда, совсем темно.
У Олены вовсю торчал живот, потому я старалась не давать ей поднимать тяжести и носила воду сама, мы решили, что татары татарами, а баню истопить не мешает, и я с раннего утра принялась носить воду. Маня ожидала меня на крыльце, словно я могла куда-то деться. Олена отправилась к Авдотье, обещая вернуться скоро. Я несла очередную пару ведер, когда увидела… возвращавшихся соседей! Возы Терентия и Свары въезжали в их ворота. Чего это они, не все забрали или испугались, что их схроны разорят соседи? Не за Маней же с Матреной вернулись?
Оставив ведра перед баней, я метнулась к своему дому. Там Маня, нельзя, чтобы ее забрали! Девочки, привычно ожидавшей меня на крыльце, не было. На мгновение я замерла. Терентий только подъезжал, они еще не видели Маню, зато сама малышка успела увидеть. Убегавшую девочку я заметила бы, значит, с крыльца она могла деться только в дом. Так и есть, на зов «Маня, покажись, это я», ребенок высунул зареванную мордашку из-за печки.
– Чего испугалась?
Спросила просто так, прекрасно понимая, чего именно – Свара поручила ей Матрену, а та умерла, дом не топлен и вообще закрыт. Но я не собиралась отдавать Сваре с Терентием Маню, она теперь моя!
– Послушай меня, ты не хочешь возвращаться к Сваре?
– Нет! Нет!
– Значит, будешь жить со мной. Согласна?
– Да, – всхлипнула Маняша.
– Ну вот и договорились. Сиди дома, пока не выходи.
Я отправилась к соседям.
Соседское крыльцо все занесено снегом, понятно, что никто в последние дни не выходил. Я спокойно ожидала, как они спросят об участи оставленных родных. Уже занесла воду в баню, отправилась набирать дров для печи и только тут услышала, что зовут.
– Настасья…
Я стояла с поленьями в руках и спокойно смотрела на здорового, сильного, зажиточного мужика, бросившего собственную мать умирать от холода и голода.
– Ну?
– Ты это… Матрена померла, что ли?
– Что ли! – гаркнула я, с этим паразитом даже разговаривать не хотелось.
– Похоронили?
– Нет, оставили у вас в бане!
Он даже чуть побледнел, почти метнулся к бане проверять, я поморщилась: