Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 3 - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, Безмо не сомневался, что оба приказа — и об аресте и об освобождении — были собственноручно написаны королем. Король же утруждал себя писанием подобных приказов лишь в исключительных случаях. Все это было весьма интересно и столь же загадочно для Безмо, но так как все это было совершенно ясно для Арамиса, то последний не придавал этому событию такого значения, какое видел в нем почтенный комендант. К тому же Арамис редко когда беспокоил себя без достаточных оснований, а он не успел еще сообщить Безмо, ради чего он побеспокоил себя в этот раз.
Итак, в тот момент, когда Безмо дошел до центрального пункта своих рассуждений, Арамис, внезапно прервав его, произнес:
— Скажите, дорогой господин де Безмо, неужели у вас в Бастилии нет других развлечений, кроме тех, свидетелем которых мне довелось быть раза два или три, когда я имел честь посетить вас?
Это обращение было столь неожиданным, что комендант осекся на полуслове, напоминая собою флюгер при внезапном порыве изменившегося направления ветра.
— Развлечений? — переспросил комендант, пораженный этим вопросом. — Но они идут одно за другим, монсеньор.
— Слава богу! А в чем они состоят?
— О, у меня бывают самые разнообразные развлечения.
— Гости, наверное?
— Гости? Нет. Гости не часто посещают Бастилию.
— Все же это случается не так уж редко?
— Очень редко.
— Даже если говорить о людях вашего общества?
— А что вы называете моим обществом?.. Моих узников?
— О нет! Ваших узников! Я знаю, что вы посещаете их, но не думаю, чтобы они отвечали вам тем же. Я зову вашим обществом, дорогой господин де Безмо, общество, членом которого вы состоите.
Безмо остановил на Арамисе пристальный взгляд; затем, решив, что мелькнувшее у него подозрение совершенно неосновательно, он сказал:
— О, у меня теперь очень небольшой круг знакомых. Признаюсь вам, дорогой господин д’Эрбле, что квартира в Бастилии представляется светским людям чаще всего мрачною и унылою. Что касается дам, то они никогда не приезжают сюда без содрогания, которое мне очень нелегко побороть. И впрямь, как им, бедняжкам, не ужасаться при виде этих громадных унылых башен, при мысли, что в них заперты несчастные узники и что эти несчастные узники…
По мере того как глаза Безмо всматривались в бесстрастное лицо Арамиса, язык добрейшего коменданта ворочался все медленнее и медленнее и под конец вовсе оцепенел.
— Нет, вы меня не поняли, дорогой господин де Безмо; нет, не поняли. Я не говорю об обществе в широком смысле этого слова, я говорю об особом обществе, короче, об обществе, членом которого вы состоите.
Безмо едва не выронил полный стакан муската, который он поднес было к губам и к которому уже собрался приложиться.
— Состою, — пробормотал он, — я состою членом общества?
— Ну конечно, я говорю об обществе, в котором вы состоите, — повторил Арамис с полным бесстрастием. — Разве вы не состоите членом одного тайного общества, мой дорогой господин де Безмо?
— Тайного?
— Тайного или, если угодно, таинственного?
— Ах, господин д’Эрбле…
— Не отпирайтесь.
— Но поверьте…
— Я верю тому, что знаю.
— Клянусь вам!
— Послушайте, дорогой господин де Безмо, я говорю: состоите; вы уверяете: нет; один из нас, несомненно, говорит правду, другой — без сомнения, лжет. Сейчас мы это выясним.
— Каким образом?
— Выпейте ваш мускат, дорогой господин де Безмо. Но, черт подери, у вас совершенно растерянный вид!
— Нисколько, нисколько!
— Тогда пейте вино.
Безмо выпил, но поперхнулся.
— Итак, — продолжал Арамис, — если вы, вопреки моему утверждению, не состоите в тайном или таинственном, если угодно, обществе (эпитет не важен), если вы не состоите в обществе этого рода, то не поймете ни слова из того, что я собираюсь сказать, вот и все.
— О, будьте уверены наперед, что я ровно ничего не пойму.
— Отлично.
— Попробуйте, прошу вас об этом.
— Вот это я и намерен проделать. Если же, напротив, вы — один из членов этого общества, вы сразу же подтвердите это, так, что ли?
— Спрашивайте! — ответил, содрогаясь, Безмо.
— Ибо вы согласитесь со мной, дорогой господин де Безмо, — продолжал Арамис тем же бесстрастным тоном, — что недопустимо состоять в каком-нибудь тайном обществе и пользоваться предоставляемыми им преимуществами, не налагая на себя обязательства оказывать ему, в свою очередь, кое-какие незначительные услуги.
— Разумеется, разумеется, — пробормотал Безмо. — Вы правы… конечно… если бы я состоял…
— Так вот, в этом обществе, о котором я только что говорил и в котором вы, очевидно, не состоите…
— Простите, я отнюдь не хотел сказать этого в столь решительной форме.
— Существует одно обязательство, налагаемое на всех комендантов и начальников крепостей, являющихся членами ордена.
Безмо побледнел.
— Вот обязательство, которое я имею в виду, — произнес Арамис твердым голосом. — Вот это самое обязательство.
— Послушаем, дорогой господин д’Эрбле, послушаем вас.
Тогда Арамис произнес или, вернее сказать, прочитал на память нижеследующую статью орденского устава. Он сделал это с такими интонациями, как если бы читал по написанному.
— Названный начальник или комендант крепости обязан допустить к заключенному, буде в этом встретится надобность и этого потребует сам заключенный, духовника, принадлежащего к ордену.
Он умолк. На Безмо было жалко смотреть, до того он побледнел и дрожал.
— Текст обязательства точен? — спокойно спросил Арамис.
— Монсеньор…
— А, вы, кажется, начинаете понимать.
— Монсеньор! — воскликнул Безмо. — Не потешайтесь над моим бедным разумом; в сравнении с вами я — мелкая сошка, и если вы хотите выманить у меня кое-какие тайны моего учреждения…
— Нисколько! Вы заблуждаетесь, дорогой господин де Безмо. Меня отнюдь не интересуют тайны вашего учреждения, меня интересуют тайны, хранимые вашей совестью.
— Пусть будет так! Пусть вас занимают тайны, которые хранит моя совесть. Но проявите хоть немножечко снисходительности к моему несколько особому положению.
— Оно и впрямь необычно, мой любезный господин де Безмо, — продолжал неумолимый епископ, — если вы принадлежите к тому обществу, которое я имею в виду; но в нем нет ничего исключительного, если вы не знаете за собой никаких обязательств и ответственны только перед его величеством королем.
— Да, сударь, да! Я повинуюсь лишь одному королю. Кому же еще, господи боже, должен, по-вашему, оказывать повиновение дворянин французского королевства, если не своему королю?