Самая страшная книга 2016 (сборник) - Гелприн Майк

– Ну что вы, голубчик, – воображаемый психиатр поправил очки. – Не переживайте, ничего страшного не случилось. Бывает, совершили оплошность, никогда не поздно исправить. Вы его еще непременно встретите. И тогда, безусловно, с ним поквитаетесь. Топорик-то есть у вас?

– Есть, – утешил я эскулапа. – Есть топор. Так вы думаете?..

– Безусловно, – заботливо сказал доктор. – Идите и ни о чем не беспокойтесь.

Я стер несуществующего психиатра из памяти и собрался было аналогично поступить с калекой, но внезапно осознал, что сделать этого не могу. Что-то мешало мне, не позволяло забыть этого урода, навязчиво возвращало мысли к нему. Внезапно я отчетливо понял, что вчерашняя оплошность может дорого мне обойтись. Я позвонил знакомому, который уже четвертый год дармоедствовал в раповской аспирантуре.

– Знаю такого, – обрадовал меня несостоявшийся пока ученый криминалист. – Его за глаза все Квазимордой зовут. И морда действительно еще та. В общем, как сказали бы классики – жалкая, ничтожная личность.

Я поблагодарил и попытался сосредоточиться. Мешал Квазиморда, он упорно не шел из головы, мерзко хихикал, кривлялся и строил рожи. Избавиться от мыслей о нем удалось лишь недюжинным усилием воли.

В Свиблово я прибыл ровно в девять. Сделал контрольный звонок и услышал длинные гудки. Что ж, прекрасно, невесты нет дома. Я занял наблюдательный пункт у входа в метро. Обзор отсюда был прекрасным, я никак не мог ее пропустить.

Внезапно я ощутил чувство голода. Огляделся – неподалеку обнаружился неказистый магазинчик, внутри еще горел свет. Туда и обратно займет всего две минуты.

Мне хватило и одной. Колбаса в упаковке, пара сырков, бутылка минералки и лаваш. Я бросил на прилавок три сотни, сказал «сдачи не надо» и поспешил на выход. И, едва выбравшись наружу, нос к носу столкнулся со своей невестой.

– Ой, это вы? Здравствуйте, – Машенька улыбнулась и сразу отвела взгляд. – А я вас помню, не знаю, правда, помните ли вы меня. Вы здесь живете?

Я сказал, что живу, поклялся, что помню, рассыпался в комплиментах и выразил бурную радость по поводу встречи.

– Я непременно вас провожу, – заверил я невесту. – По чести говоря, неприятный район, криминогенный. Вы не спешите? Я сейчас заброшу продукты в машину и сразу вернусь. Договорились?

Туристский портативный топорик лежал под запаской в багажнике. Я сунул его за пазуху, под плащ, и примостил рукоять в специально нашитую для нее кожаную перевязь. Попрыгал на месте, убедившись, что топорище плотно прилегло к телу и не мешает двигаться. Захлопнул багажник и двинулся навстречу своей желанной.

Митю колотило от злости.

Дурак, идиот, клял он себя. Сколько можно делать людям добро и огребать за это? Получил вчера по морде? Поделом, не лезь к принцесскам. Нет, сегодня опять приперся.

Вчерашний день оказался воистину кошмарным. Допрос в прокуратуре, фотографии изуродованных девушек. Идиотские мысли о собственном могуществе и не менее идиотская попытка предупредить Машку.

Когда вчера он увидел ее, замершую в круге света перед рыночком, расхристанную, растрепанную, она показалась ему такой же несчастной, такой же одинокой, как он сам. Сразу вспомнилось: говорили, что отец-генерал постоянно торчит то ли в Судане, то ли в Югославии, что генеральша пьет по-черному. Что Машка от них сбежала к бабушке, ухаживала, пока та болела и умирала у нее на руках.

Он принял Алферьеву за свою. И это было ошибкой.

И надо было ему сегодня вновь переться в Свиблово? Душа, видите ли, не на месте. Да еще этот мужик в кепке на глаза, прикидывающийся спящим.

Мужик старательно делал вид, что Митя его не интересует. Всю дорогу до «Новокузнецкой», через два перехода и вниз по эскалатору не интересует. Из вагона вышел вслед за Митей и сразу куда-то сгинул. Митя пожал плечами и поплелся к лестнице. Поднялся наверх, проковылял по подземному переходу. Одолел его и на выходе нос к носу столкнулся с Машкой. Набор бранных эпитетов, которыми она его наградила, Митю добил окончательно. Он прошаркал к ближайшему грязному, заколоченному торговому ларьку и опустился на заботливо прислоненный к стенке ящик.

Сучка. Нет, за такое поведение надо наказывать. Митя закрыл глаза. Перед внутренним взором предстало пустое нутро недостроенного магазина. Вот Машка входит в дверь. Где там двойник-доцент? На месте, умничка, погнали. Для начала принцесску легонько придушить. Потом оттащить в бытовку, уложить на знакомый матрац, одежду снять… нет, разрезать! Скальпелем на узкие полоски. Голую Машку зафиксировать скотчем, рот залепить пластырем, чтоб не орала. Конечно, это лишает процесс некоторой пикантности, но неподалеку жилые дома. Что люди подумают?

Митя зажал руки дрожащими коленками. Так – пора бы Машке прийти в себя. Вот, глаза разлепила, задергалась. Теперь мы, девочка, тебя немножко порежем. Разрез сбоку вдоль груди, на глубину кожи.

Неуловимо запахло кровью.

Проехала машина, мазнув фарами по глазам. Митя моргнул, выходя из транса, и вдруг осознал: ведь если он об этом думает, значит, Машку сейчас убивают! Митя вскочил и заметался. Ноги сами понесли вдоль торговых палаток, вглубь спящего рынка.

У павильона, где вчера горел свет, он остановился. Что-то не давало двигаться дальше, властно удерживало на месте. Митя обошел павильон по кругу. Сарай как сарай. Окно, забитое фанерным щитом. Митя с трудом оттянул конец фанеры и прислушался. Изнутри донеслись тихие невнятные звуки, то ли бормотание, то ли всхлипывание. Митя метнулся к входной двери, споткнулся, едва не упал, потянул дверь на себя. Она неожиданно поддалась, и Митя ввалился вовнутрь. В подсобное помещение вела другая дверь, полуоткрытая, звуки доносились оттуда. Митя осторожно заглянул в щель.

Доцент – живой и настоящий – стоял, склонившись над деревянной лежанкой, накрытой полосатым матрацем, и водил скальпелем по Машкиному животу. Принцесска дергалась, всхлипывала, по ее телу текли и капали на пол тонкие струйки крови.

Митя на мгновение растерялся. Потом решительно рванул дверь на себя.

Он не слишком уверенно ходил, абсолютно не умел драться и вряд ли бы удержал в руках палку от швабры. Но замечательно умел падать. Сказывался большой опыт. И еще повезло, что доцент стоял со спущенными штанами, и это сковывало его движения. Услышав звук, он повернулся к Мите, ахнул, присел и взмахнул скальпелем.

И тогда Митя сделал то единственное, что мог: упал прямо на доцента.

Резко обожгло бок, но Митя в запале не обратил на это внимания. Доцент рухнул на пол, они, сцепившись, покатились по грязным доскам. Митя извернулся и двинул коленкой туда, где все еще бесстыдно торчал длинный розовый член. Доцент взвыл от боли, выронив скальпель. Митя лихорадочно огляделся и увидел топорик с петлей на рукояти. Раз – продеть в петлю руку, два – захватить рукоять хоть как-нибудь. Три – правильно попасть, над переносицей, в основание черепа.

Митя размахнулся и что было сил саданул доценту обухом в лоб. Противно хрустнуло, доцент дернулся и обмяк. Из уха его покатилась капелька крови.

– Я тебя породил, я тебя и убью, – пообещал Митя.

Он попытался встать и охнул. Правый бок отозвался острой болью. Куртка, распоротая вдоль ребер, быстро набухала темной кровью. Голова закружилась, перед глазами поплыли разноцветные круги. Митя подвинулся к кушетке и, держась за матрац, опустился на колени.

– Дура, – проникновенно сказал он Машке, которая выкатившимися от ужаса глазами смотрела то на Митю, то на неподвижного доцента на полу.

Он поднял вторую руку, оказалось, топор еще висит на запястье. Машка увидела, замычала, забилась на матраце.

– Не крутись, – приказал Митя.

Придерживая топор левой рукой, он лезвием разрезал скотч, которым Машка была затейливо примотана к лежанке, отлепил пластырь. Девушка тяжело задышала, приподнялась на локтях и снова упала на матрац. Она попыталась что-то сказать, но не могла, только страшно, горлом, икала.