Городской роман - Ольга Дрёмова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему? Просто я не хочу идти в первом заходе, – пожала плечами Ксюха. – Как наши отстрелялись?
– Фигово, одни трояки почти, – поддержала ее другая, тощая высокая деваха в уродливой юбке, подметающей бахромой пыльные полосы паркета. – Только у Смирнова пятерка, да еще штук шесть-семь четверок, а остальные срезались на три. Говорят, там не препод, а зверь какой-то сидит, – покачала головой она, – валит всех без разбору. У тебя шпоры есть?
– Какие шпоры? – ответила Оксана. – Буду я себе еще жизнь осложнять.
– Действительно, откуда в помойке валюта? – встрепенулась третья, стоявшая до этих пор молча. – Могли бы и не спрашивать. Зачем ей писать, у нее муж на кафедре, он и так все нарисует, если в нужную минуту зачеточку сунуть. – Глаза ее ядовито сверкнули, и в них появился завистливый блеск. – Слушай, может, я тоже смогу подсуетиться? Ты меня познакомь. – И она нервно хмыкнула.
– Зависть не лучшее человеческое качество, Дарья, она разъедает мозги, – отрезала Оксана. – Если бы можно было подсуетиться, я бы здесь не стояла, это во-первых, а во-вторых, тебя знакомь-не знакомь – все равно толку не будет.
– Это еще почему? – моментально вскинулась та.
– Мужики не собаки, на кости не бросаются, а у тебя только что и есть, что сто граммов костей да маленькая кружечка крови, да и та желчью отравленная!
– Девочки! – ахнула самая маленькая и толстенькая из них, сосредоточенно читавшая учебник. – Нашли время ругаться! Сейчас препод высунется и выгонит всех нас! Замолчите сейчас же!
Будто услышав ее слова, из дверей показалась взъерошенная голова молодого человека. Глаза его счастливо сияли, а в руках он держал зачетку с заветной четверкой.
– Сказали всем, кто остался, заходить, – радостно произнес он.
Все, кроме Ксюхи, испуганно переглянулись и нерешительно потянулись к дверям аудитории. Одна Бубнова вошла в кабинет без дрожи и боязни. Спокойно прикрыв за собой дверь, она уверенно обвела взглядом помещение, но тут же ее улыбка сползла с лица, уступив место недоумению и растерянности: вопреки ее твердой уверенности Анатолия в кабинете не оказалось.
* * *
От мысли, что коллеги избавили его от неприятной обязанности принимать экзамен у собственной жены, Анатолию было уютно и радостно. Получив листок с номерами групп, где ему предстояло трудиться, он с беспокойством пробежал списки глазами и, убедившись, что Ксюхина группа у него не значится, вздохнул с облегчением.
На самом деле он был благодарен Кленову за его тактичность и чуткость, потому что, присутствуй он на экзамене у жены, куда ни кинь, всюду вышел бы клин. Сдай Оксана экзамен хорошо – те же студенты станут перешептываться, что муж, дескать, пропасть не дал, балл завысил. Сдай плохо – опять беда: до того девочка бестолковая, что даже муж помочь не в состоянии, ну просто полный ноль, да и только.
То, что Ксюха справится и без него, Анатолий не сомневался, правда занималась она совсем мало, но голова у нее на плечах есть, да и умом бог не обидел, ничего, как-нибудь осилит, зато никому обязана не будет.
Покончив с экзаменом, он отправился в библиотеку, чтобы немного проработать материал, необходимый к следующему триместру. Насчет семинарских занятий он был спокоен, а вот за курс лекций на историческом факультете волновался. Конечно, историки и литераторы близки, но все-таки у каждого своя специфика, поэтому лекции необходимо было подкорректировать. Конечно, ничего страшного в новом назначении не было, студенты они и есть студенты, независимо от факультета, но будет лучше, если он явится на новый факультет во всеоружии.
В институтской библиотеке было пусто. Оно и понятно, одно из непреложных студенческих правил гласит, что в день сданного экзамена каждый уважающий себя учащийся просто обязан расслабиться, независимо от того, какой балл ему выставлен, хотя бы даже и неудовлетворительный. Несмотря на то что половина дня оставалась свободной, строгие студенческие порядки предписывали только спать, гулять и безобразничать, ни в коем случае не хватаясь за учебник, иначе все следующие экзамены пойдут наперекосяк.
Откуда взялся этот неписаный кодекс – неясно, но в такие дни время, ценившееся в сессию буквально на вес золота, транжирилось с небывалой щедростью, и веселые студенческие компании можно было встретить повсюду: в кабаках и парках, в кинотеатрах и скверах, – везде, только не в читальных залах. И пусть лучше на подготовку к очередному экзамену не хватит ровно половины дня, но заниматься в день сдачи – дело немыслимое, это знал каждый.
Воспользовавшись тем, что в читалке никого не было, Анатолий выбрал уголок подальше и сел, уютно устроившись за громоздким стеллажом с книгами, закрывающим обзор, но и не позволяющим посторонним любопытничать. Отрешившись от внешнего мира, он ушел с головой в работу, забыв о времени и растворившись в блаженном мире строк.
Тишина, редкий шелест страниц и полное уединение настолько его поглотили, что он не заметил, как с другой стороны книжного стеллажа появились еще двое читателей, судя по всему так же, как и он, считавших, что они находятся в зале одни. Разложив бумаги на столе, они какое-то время работали молча, но, услышав, что каблучки библиотекаря застучали в направлении двери и затихли, один из них прервал молчание.
– Знаешь, у меня сегодня Толина жена экзамен сдавала, – негромко проговорил он. Вздрогнув от неожиданности, Анатолий замер. По голосу он узнал профессора Станского, который принимал сегодня экзамен в сто восьмой группе, где училась Оксана.
– И что? Как она тебе? – хотя второй голос звучал приглушеннее, Анатолий без труда узнал Игоря Никитина, молодого человека лет тридцати пяти, работающего у них на кафедре недавно, чуть больше года, но подающего большие надежды.
Его Анатолий знал неважно, они как-то не сошлись, и общения не получилось, а вот со Станским он был знаком сто лет и считал его человеком не только справедливым, но и исключительно умным. Первым побуждением Анатолия было обнаружить свое присутствие, выйти к коллегам и присоединиться к общему разговору, но желание услышать о своей жене добрые слова оказалось сильнее. Он напрягся, улыбаясь и заранее предвкушая удовольствие от услышанного. Анатолий усмехнулся, подумав о том, что все мы не без греха и от тщеславия не застрахован никто, и он в том числе, и не такой это страшный недостаток, если он, конечно, не выходит за рамки разумного.
– Знаешь, – голос Станского зазвучал напряженно, – это была картина маслом. Мало того что она явилась последней, она еще и ничего не знала.
– Совсем ничего? – поразился Никитин.