Имперский граф - Серг Усов

Ты не понял, Агрий, — покачал головой Олег, — Эти векселя поддельные. И обменивать их надо в разных банках за пределами Винора, не более одного векселя в каждом банке.

Начальник разведки с недоумением смотрел на своего шефа.

— Но векселя…, — растерянно произнёс он, — Они ведь родовыми магическими Знаками защищены, а в каждом банке, даже самом мелком…

— Имеется маг, — продолжил его мысль Олег, — Не проблема. Ноу проблемс. На эти поддельные векселя тоже наложены родовые Знаки Шитора. Я их скопировал. Не смотри на своего повелителя, как на сумасшедшего. У тебя был повод усомниться во мне хоть раз?

— Ннет, я..

— Ну, раз нет, то спасибо за доверие, и пошли завтракать, это убери к себе в сумку. С Клейном обговорим, каких торговцев, не из наших, можно будет втёмную использовать. А, может, кого и в долю взять можно будет.

Глава 18

Собик распотрошил крысу и принялся снимать с неё шкуру. Сделать это ножиком из дряного мягкого железа было непросто, и он основательно помучился.

Гнус, наблюдавший за мучениями своего подручного, только презрительно ухмылялся — он-то крыс жрать не станет, как бы тяжело им сейчас не было. Ну, впрочем, если уж станет совсем голодно, то, всё же, заберёт мясо у Собика.

— Хватит возиться с ней, — сказал Гнус, — Потом дочистишь. Вытри руки и морду и слазь наверх, посмотри, ушли псы или всё ещё торчат.

В норе, которую они использовали, чтобы иногда прятаться от своих конкурентов — таких же, как они, мелких воришек и грабителей, в этот раз они оказались, скрываясь от облавы, устроенной псами, как называли стражников комендатуры все серьёзные пацаны районов возле Вонючки.

Как назло, именно возле люка, ведущего в их схрон, на перекрёстке недалеко от кабака Жгута, псы поставили сменяемый пост, по-сути, заперев банду Гнуса в её логове.

— А чё там смотреть? — Собик не удержался и оторвал зубами кусок сырого крысиного мяса. За четыре дня, что они сидели в этой норе, он основательно оголодал, а главарь своей долей честно поделенных сухарей и орехов, не делился. Хорошо, хоть вода была в избытке. Именно из-за подземного ручья, протекающего вдоль стены заброшенного и полузасыпанного подвала, они и выбрали это место себе под укрытие, — День ещё. Не уйдут они никуда.

Гнус не стал ничего говорить. Вскочил и молча ударил вторую половину своей банды ногой в бедро.

Вскрикнув от боли и обиженно посмотрев на своего главаря, Собик медленно пополз по когда-то засыпанной пологой лестнице, вдоль которой они прорыли лаз, укрепив его палками.

Малыш Гнус, хотя теперь никто не имел права называть его Малышом — он отказался от первой части своей клички, теперь считал себя главарём банды, пусть даже пока в банде их было всего двое.

— Ну что там? — спросил он вернувшегося с вылазки Собика.

— Стоят, всё также. Их там даже теперь четверо. Видимо, смена, чё, — шмыгнул носом тот, — Может рискнём ночью, а?

— Придётся.

Гнусу тоже надоело уже тут торчать. К тому же, его запасы еды, которые, в отличие от напарника, он не стал жрать в один приём, всё же подходили к концу, а уподобляться Собику и ловить крыс, он не собирался.

Впрочем, в этом полузасыпанном подвале ему было гораздо лучше, чем в подвале у Кастета, где он, вместе с Тупицей, этой здоровенной отбитой идиоткой, провёл больше декады.

В этом подвале, где он укрывался сейчас, его хоть не били. Даже наоборот, он теперь бил. На правах более сильного. Более сильного не телом, тут, как раз, Собик мог бы ему и навалять, а характером, позволившим Гнусу подчинить себе более рослого парня.

— Слышь, Гнус, а нас твои бывшие главари не найдут? — спросил его мучающийся от безделья напарник, — Не по понятиям, кажись, мы свою банду создали.

— Заткнись, трус. Мы больше никому ничего не должны отстёгивать. Мы теперь сами скоро начнём пацанам свои условия ставить, — обдал презрением своего товарища Гнус, — А найти нас мои бывшие паханы не смогут. Нет их больше.

Малыш тихо и довольно засмеялся, вспомнив, как ходил на казни своих бывших наставников и хозяев.

Это было очень увлекательно смотреть, как корчились и орали от боли те, кто раньше часто бил его и отбирал всё, честно им украденное. Как смешно дёргали они ногами и облегчали кишечник и мочевой пузырь, когда эти дёрганья затихали.

А ещё, наслаждаясь видом казней, вместе с толпами горожан, рабов и даже приехавших из соседних деревень невыкупившихся до сих пор сервов, Гнус не забывал и о своей работе, ловко в давке подрезая кошельки у ротозеев.

Тот день был, наверное, самым счастливым и удачливым в его жизни. Тогда он поднял больше восьми рублей, если сложить вместе всё содержимое срезанных им кошельков.

В основном, в них были медные солигры и тугрики, которые он и прикопал здесь в подвале. Но было и три рублёвые и одна лигровая серебрянные монеты. Их он закопал за городом, недалеко от хутора, которым когда-то, до жёлтого мора, убившего его родителей и двух сестёр, владела его семья.

— Я слышал, что тех паханов нет, но другие появились, — жуя сырое жёсткое мясо сказал Собик, — Они…

— Плевать на них. Понял? Я твой пахан, и всё. А надо мной больше не будет никого.

Гнусу, как и его единственному соратнику, ещё не исполнилось и семнадцати лет. Но он считал, что больше не нуждается ни в наставниках, ни в начальниках, ни в хозяевах.

Идти куда-то работать или кому-то служить он не хотел категорически. До чего доводит работа, он видел на примере своих родителей и тётки.

Его родители, свободные поселяне-арендаторы, выращивали скот и птиц, которых поставляли в замок Пален. Туда же они продавали молоко, масло, сметану и сыр, которые производили сами. И, при этом, еле сводили концы с концами.

Барон Пален, не нынешний, а ещё бывший, постоянно поднимал арендную плату за землю, пользуясь тем, что бросить с таким трудом построенные дома, амбары, сараи и налаженное хозяйство, арендаторы не решались, а баронский управляющий, тоже бывший, всё время норовил обмануть в рассчётах и задержать оплату.

Когда родители и сёстры умерли от жёлтого мора, оказалось, что за хозяйством числится огромный долг. Поэтому всё имущество родителей забрал себе барон. Самого Гнуса, тогда ещё шестилетнего мальчишку Ковика,