Тайные войны спецслужб - Игорь Атаманенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возникнет вопрос: «А что делал начальник департамента министерства внутренних дел, ответственный за контроль за иноподданными, на вилле австрийского доктора?
В холодильнике найдут брикеты с гашишем, затем полезут в сейф Шармы, где обнаружат досье на доктора-афериста, разыскиваемого Интерполом. Это-то и явится логическим объяснением присутствия начальника «непальского ОВИРа» на вилле Гольдмана…
Все! Круг замкнется — доктор будет задержан, туда ему и дорога, а я тем временем разберусь с бумагами, которые в саквояже…
В моем теперь уже, черт возьми, саквояже!!.
Так, это все, конечно, хорошо, но видел ли меня кто-нибудь сегодня вечером с Шармой? По-моему, нет. Это не в интересах моего агента. К сожалению, уже покойного, н-да…
Если что-то и видели случайные свидетели, то лишь номер машины Сэлли, хотя я и поставил ее в квартале от злополучной виллы…
А у Сэлли полное алиби — в американском посольстве сегодня прием по случаю дня рождения посла. Там сегодня такой праздник, виски и шампанское будут литься рекой…
Сэлли по этому поводу даже не стала садиться за руль… А я для нее, как обычно, на дежурстве… То есть то, что я взял ее машину, ей вряд ли в голову придет…
Так, теперь надо быстренько попасть в резидентуру, разобраться с бумагами и… дорогой Фогель, вы — у меня в кармане! А то, что в саквояже на вас, герр консул, компромата вагон и маленькая тележка, в этом я не сомневаюсь! Если же там еще и материалы, дополнительно компрометирующие Гольдмана, то тем лучше — переправим их в Центр…
Уж если Чангу не довелось орденок за задержание международного афериста отхватить, может, он мне обломится?!»
В течение двух минут Полещук не мог попасть в щель замка зажигания — одеревеневшие руки то тряслись, то вообще отказывались повиноваться.
Наконец разведчик, откинувшись на спинку сиденья, закрыв глаза, сделал несколько дыхательных упражнений, медленно просчитал до пятидесяти — и… мотор завелся с пол-оборота…
Ожидания Полещука были вознаграждены сполна — не докторский саквояж, а ящик Пандоры, как и сейф покойного Чанга.
Прежде всего разведчик наткнулся на лежащую сверху фотографию, на которой два господина в смокингах (один из них — Фогель!) играли в настольный теннис, а Гольдман лежал на столе в чем мать родила, изображая сетку!
Судя по всему, фотографию или недавно положили в саквояж, или ее часто рассматривали…
Остальное пространство портфеля занимали пакетики с героином, из чего можно было сделать вывод, что основным занятием Гольдмана в Катманду было все-таки не криминальное абортирование и врачевание состоятельных аборигенок, а переправка в Европу наркотиков.
Именно в Европу, потому что доктор скрупулезно вел бухгалтерию, неизменно указывая не только пункт назначения отправляемого героина, но и адрес получателя и обязательно сумму, полученную или причитающуюся.
«Стоп! — осенило Полещука. — Но ведь Гольдман может переправлять героин в Европу только с помощью консула… Да, скорее всего, так оно и есть.
Фогель по дипломатическому каналу переправлял зелье своим подельникам в МИД ГДР или Штази, а там уже оно, как жидкость по капиллярам, расходилось по всей Европе…
А деньги за переправку героина Гольдман вручал консулу под видом карточного проигрыша… И свидетели имелись: польский и чешский дипломаты… Все очень естественно! Проиграл — расплатись…
А вот и ведомость, сколько денег в течение последнего года Фогель получил от Гольдмана…
Стоп! А что это за пачка писем? Пожелтевшие… Лет им, по крайней мере, двадцать… А! Переписка между Гольдманом и Фогелем.
Надо же, адрес получателя — Фогеля — один и тот же: Берлин. А приходили они, бог мой! И из Амстердама, и из Монако, и из Парижа, и… Да ну их к черту, этих влюбленных «голубых»!.. Неужели может быть так крепка любовная связь между двумя гомосексуалами?!
Ладно, пусть Штази и Интерпол разбираются… Завтра прилетает из отпуска «резак», полковник Тимофеев, вот я его и огорошу…
Жаль, конечно, Чанга, но, с другой стороны, на войне как на войне… Если не в результате закулисных интриг коллег, товарищей по оружию, падешь, то станешь добычей ползучих гадов! В буквальном смысле слова, н-да…»
Через полгода в непальскую резидентуру пришла депеша из Центра.
За проявленную инициативу в работе и чекистскую бдительность капитану Полещуку приказом Председателя КГБ СССР было досрочно присвоено звание майора.
А в качестве пилюли, которая, по замыслу Секретариата КГБ, должна была подсластить разочарование разведчика, — ведь он надеялся на получение какого-нибудь орденка, очень подробно описывалось то, какой экзекуции был подвергнут полковник Фогель.
Оказывается, после проведенных дознания и следствия полковник Курт Вольфганг Фогель был подвергнут офицерскому суду чести со смертельным приговором.
В парадной форме, при всех регалиях за более чем двадцатилетнюю службу, его вывели во внутренний двор Штази и в присутствии старших офицеров разведки министр госбезопасности Восточной Германии Эрих Мильке сорвал с него погоны. После чего Фогеля тут же расстреляли…
К резиденту на поклонПотерпев очередное фиаско в скорее воображаемом, нежели в реально приносящем прибыль предприятии «Гольдман — Фогель», Полещук понял, что надо срочно сменить вектор поиска денег.
Он пришел к мысли, что нужную сумму можно заполучить только в какой-нибудь солидной организации, и чем претенциозней она будет называться, тем лучше. А что здесь, в Катманду, может быть весомее КГБ и ЦРУ?
Однако оперативная касса родной резидентуры уже опустошена, значит, остается второе… У него даже есть к кому обратиться — второй месяц кряду с ближайшего горизонта не сходит Джон Беллингхэм, чьи потуги выдать себя за «чистого» дипломата вызывали у Полещука лишь скептическую улыбку, потому что его принадлежность к противоборствующему разведсообществу была для новоиспеченного майора совершенно очевидна.
«Только вот в чем вопрос, — размышлял Полещук, — кто он, этот Джон? Рядовой вербовщик-привлеченец или «охотник за скальпами», наделенный руководящими полномочиями?
Впрочем, какая, к черту, разница! Не может Беллингхэм не откликнуться на просьбу советского дипломата.
Дать мало ему не позволит профессиональная гордость, а чем больше даст, значит, тем выше летает. Да и вообще, чем больше просишь, тем больше дают…»
Для начала Полещук решил проконсультироваться у Сэлли. Наивный! Несмотря на откровения доктора Гольдмана, подслушанные им в казино, он продолжал искренне верить, что Сэлли влюблена в него бескорыстно и безусловно.
«Как знать, — рассуждал Полещук, — может быть, дисциплинированный ум американки функционировал независимо от ее души, и она тоже влюблена в меня? Влюбляются же врачи в своих пациентов… А в том, что я доя нее — пациент, а она — мой куратор, сомнений нет!»
Чтобы не потерять вес в глазах любовницы, Полещук не стал распространяться о своих финансовых трудностях, сослался на некоего сотрудника советского посольства, у которого якобы родился сын, и ему поэтому позарез нужны деньги.
Как бы невзначай спросил, кто из американских дипломатов может дать взаймы сумму в несколько тысяч долларов.
Сэлли, не задумываясь, ответила, что самый богатый человек в посольстве — это Джон Беллингхэм.
«Это значит, — подумал Полещук — что мой постоянный партнер на теннисном корте не просто вербовщик-привлеченец, а собственной персоной резидент…
Что ж, была не была! Я вас, чертей, все равно переиграю! Я от дедушки (Комитета госбезопасности) ушел, а от бабушки (ЦРУ) и подавно уйду!
В общем, вперед, Леонид, действуй, как учил покойный отчим: «От суммы не зарекайся!»
Авантюрист по натуре, Полещук никогда не терял азарта и нахальства. Однако на этот раз, предприняв рискованный, но, как ему казалось, спасительный шаг, он пожертвовал благоразумием. Вместе с тем он продолжал свято верить, что в конце концов победа будет за ним, а победителей, как известно, не судят…
При первой же встрече с Беллингхэмом на теннисном корте Полещук обратился к нему с просьбой одолжить денег.
Цэрэушнику только это и было нужно, ибо он давно уже с Помощью Грэйвс разобрался в психологии русского разведчика.
Впрочем, как профессионал, Беллингхэм был несколько озадачен — не слишком ли быстро «птичка» угодила в клетку? Да и не угодила — сама запросилась!
По прикидкам американца, Сэлли должна была «выставить» русского на крупную сумму месяца через два, а Тут… Ну что ж, так тому и быть!..
— Сколько, Леонид? — коротко спросил Джон.
Полещук, в тон американцу, так же односложно ответил:
— Много, Джон.
Полещук не склонен был торговать собой по дешевке, поэтому сразу попросил десять тысяч долларов.