Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

примостился на одном низком подоконнике, а ноги закинул на другой; при виде ректора он, как и все, встрепенулся, но небрежный жест д’Эстаона его утихомирил, и он остался, как был, только разве что отложил гитару. Катлина следила за полузарытыми в песке джезвами, обсуждая вполголоса с Ксандером достоинства кардамона. Говорила она спокойно, но глаза у нее сияли.

Одиль не стала им мешать, только забрала чашечку Беллы, которую фламандец уже наполнил, и украдкой ему подмигнула, прежде чем отойти.

– Я здесь для того, чтобы поздравить вас с вашими первыми каникулами. Точнее, – добавил ректор тут же, поскольку, судя по несколько ошарашенным переглядываниям, его слова были явной новостью, – почти каникулами. Праздником. И этот праздник у вас завтра.

– Вы нас отпустите домой на Тосантос?! – от восторга Алехандра под конец сорвалась почти на взвизг.

– Отпущу, – улыбнулся ректор. – Почему бы нет? Но, конечно, будут небольшие условия.

– Например, то, как мы туда доберемся, – буркнула Леонор, оторвавшись от своего учебника латыни, который она штурмовала с мрачной решимостью в любую свободную минуту.

Лицо у нее осталось серьезным, а брови даже немного нахмурились: похоже, ее такая перспектива не очень-то радовала. В этом она была разительным контрастом воцарившемуся в столовой настроению. Возглавляли его иберийцы, Алехандра даже захлопала в ладоши и подскочила к Катлине, которая хоть и чуть вздохнула, но восторгу сеньоры поддалась и разулыбалась; пятерка же парней стала оживленно обсуждать, должно быть, план будущих действий, столпившись вокруг Мигеля. Мишель, довольная ненамного меньше Алехандры, расточала улыбки в своем небольшом кружке, и, насколько можно было судить по доносившимся словам, там Франсуа и Клаус наперебой то пытались решить, кто куда поедет, то объясняли смысл предстоящего далекому от подобных традиций Францу. Оттиснутый от прекрасной галлийки Джандоменико пожал плечами и направился к их углу.

– Вы как, в Венецию? – поинтересовался он у Адриано.

Адриано лениво потянулся и глянул на Одиль.

– А вот это как сестра скажет.

– Предпочту сначала узнать те самые условия, – отозвалась она, стараясь звучать тоже небрежно.

Ректор как раз подтвердил догадку Леонор благосклонным кивком.

– Действительно, – сказал он, чуть повысив голос, так, что шум переговоров слегка примолк. – С отправкой все будет так. Каждый из вас уже должен знать символ своего дома, а значит, его вы и нарисуете, а профессор Баласи посмотрит, как это у вас выйдет. Ваше первое путешествие. Считаю, это символично…

– Особенно то, что оно в День мертвых, – буркнул себе под нос Адриано.

– …и будет хорошей проверкой овладения вами начальными знаниями, – безжалостно закончил ректор.

– Вы сказали, что условий несколько, господин ректор, – уточнил Ксандер.

– Верно, их всего три, – отозвался тот, опершись на свою трость, которая было зажужжала, но он ее слегка погладил, и она угомонилась. – Второе сложнее. День всех святых – время не только общения с мертвыми, но и гуляний среди, в том числе, вилланов, и ваша задача – не выдать себя. Делать можете что угодно, я вас никак не ограничиваю, но не желаю наутро прочитать в вилланских газетах про «необъяснимый инцидент», учтите это. Вы почти взрослые, пора учиться действовать соответственно.

– Вы же сами говорили, господин ректор, что они если и увидят, то не поверят? – Марта, как всегда, выглядела так, будто готова с конспектом в руке доказать, что с памятью у нее все в порядке.

– Говорил, – не стал отпираться ректор. – Но вы не поверите, моя дорогая, как внезапно люди могут обрести веру.

– А третье условие? – тихонько спросила Катлина.

– О, вот тут я поиграю в фею-крестную и скажу, что вы должны все вернуться… нет, не к полуночи, это было бы уже слишком, но до рассвета.

– Отвечаем своей головой?

Ректор чуть прищурился.

– Я бы мог сказать, что скорее чем-то более ценным для вас, чем голова, господин Мочениго, но я в курсе некоторых ваших особенностей и поэтому просто скажу, что это вызов. Знаете, как в сказках? Вернуться в срок, кто бы ни пытался удержать?

Адриано с энтузиазмом кивнул. Одиль, знавшая этому энтузиазму цену, подавила вздох.

Следующий день, как тоже не преминул им сообщить ректор, был вовсе свободен от уроков, поэтому спать было можно – а учитывая предстоящие ночные бдения, и нужно – сколько влезет. В Одиль влезало немного, поэтому она проснулась на уже ощутимо запаздывающей осенней заре, некоторое время повалялась, но потом заскучала, решилась и сбежала купаться в бодрящей, но еще не ледяной воде озера – на задворках, подальше от глаз.

Возвращаясь к мосту и зябко кутаясь в шаль поверх липнущей к телу рубашки – полотенце-то забыла, – она увидела издалека пшенично-светлую голову Ксандера, тоже шедшего к замку, только со стороны донжона. С этим цветом густой копны волос и белой кожей, с которой уже исчез легкий летний загар, в ненавидимой им, наглухо застегнутой иберийской одежде он походил на черную свечу.

Она остановилась, чтобы подождать его у входа на мост, и, увидев ее, он с легкой улыбкой махнул приветственно рукой.

– Как завтрак? – поинтересовалась она, как только он подошел на расстояние, которое не понадобилось бы перекрикивать.

– Как и ожидалось, – кивнул он. – Минхеер ректор хотел уточнить, что у нас мирно, спокойно и больше никто не задумывает ничего ужасного.

– М-м. Как и тогда.

– Точно.

«Тогда» было через два дня после дуэли. Одили тогда казалось, что злосчастную драку обсуждает вся Академия, даже старшекурсники периодически о чем-то спорили, немедленно замолкая, когда их четверка проходила мимо, и провожали их взглядами. На их собственном курсе все было ничуть не лучше: пятерка недавних оппонентов Ксандера и Адриано старательно их избегала, где не могла избегать – игнорировала, впрочем, взаимно, а остальные судили и рядили в зависимости от той разновидности правды, которую им удалось узнать.

И едва не все шарахались от Беллы и нее, Одили: по смутным рассказам, долетевшим до ее ушей, выходило, что каждая из них была страшнее школьной мантикоры и могла такое, что… в общем, совершенно неописуемое могла. Масла в огонь подливало и то, что благородные идальго молчали, как устрицы, и только строили многозначительные рожи. Что с этим делать, она решительно не понимала, а посоветоваться было не с кем. Одиль легко могла предугадать, что любой взрослый скажет просто не обращать внимания и ждать, пока все само образуется, а если бы кто и решил вмешаться активно, поход к нему за советом был бы слишком близок к жалобе.

А спустя два дня Ксандеру сообщили, что на следующее утро его ждет к себе на завтрак ректор.