Макиавелли - Жан-Ив Борьо

Только в конце мая он смог прибыть в Рим и представить папе Клименту VII свою «Историю». Как его приняли, нам неизвестно, но мы можем предположить, что вполне благосклонно, поскольку Макиавелли, воспользовавшись обстоятельствами, предложил папе, обеспокоенному явными успехами императора, удобное и недорогостоящее решение проблемы формирования войска – создание ополчения. Получив одобрение от папского совета (в который входил и Сальвьяти), 10 июня он отправился в Фаэнцу, где тогда находился Гвиччардини, с посланием от папы и поручением обсудить проект. Гвиччардини, предупрежденный не только о его приезде, но и о содержании послания, тепло принял Макиавелли и дал ему возможность изложить свои соображения, что тот и сделал со всем пылом и красноречием. Но Гвиччардини был прагматик; он прекрасно знал своих соотечественников и, восхищаясь красотой замысла (который, будь он осуществлен, стал бы «одним из полезнейших и наиболее достойных похвалы свершений Его Святейшества»), в своем письме папе перечислил конкретные трудности, препятствующие реализации плана Макиавелли. Первая, и наиболее существенная из них заключалась в том, что предполагаемая приверженность народа к церкви в реальности далеко не так сильна; и без того обедневшие коммуны вряд ли согласились бы взять на себя бремя финансовых расходов, связанных с формированием ополчения. Но, продолжал Гвиччардини, это не значит, что сама по себе идея вооружить народ плоха. Так или иначе, он полностью доверяет мудрости папы, которому и предстоит принять единственно верное решение. Папа ответил, что должен подумать, а пока пусть Макиавелли побудет в Фаэнце, рядом с другом. Время шло, императорские войска продвигались вперед, Гвиччардини слал в Рим гонца за гонцом, но дело не сдвигалось с мертвой точки: папа все еще размышлял. Макиавелли, утомленный ожиданием, решил 26 июня вернуться во Флоренцию: Климент VII знает, где его искать, и, как только он понадобится папе, немедленно прибудет, куда ему укажут. Нам неизвестно, покидал ли он Фаэнцу с чувством разочарования (он не ошибся в своих догадках: папа действительно отверг его план), поскольку никаких упоминаний об этом в сохранившейся переписке нет, но скорее всего, так оно и было, хотя всякие иллюзии относительно папской власти у него давным-давно рассеялись.

Он также не затаил обиды на Гвиччардини, в честности и порядочности которого не сомневался, и переписка между ними возобновилась, тем более что у обоих появилась новая тема для беседы: дама Малискотта, на которую Макиавелли произвел во Флоренции сильное впечатление. 3 августа он пишет другу: «Получил ваше послание, в котором вы говорите о том, сколь благосклонно отнеслась ко мне Малискотта, – это наполняет меня гордостью как ничто другое!» Гвиччардини, любовными похождениями которого восхищался Макиавелли, в ответном письме делится своими заботами и сетует на трудности, связанные с замужеством его семи дочерей, – ведь каждой из них надо было дать достойное приданое…

Во Флоренции Макиавелли приятно проводил время в обществе Барберы. Друзья над ним подшучивали. Но это его мало волновало: он получил официальное разрешение предлагать свою кандидатуру на занятие государственных должностей. В Риме о нем не забыли, подтверждением чему стало данное университету распоряжение выплачивать ему по 100 золотых флоринов, иначе говоря, его «зарплата» увеличилась почти на 40 %. Ему по-прежнему дают кое-какие поручения, правда, с точки зрения высокой дипломатии малозначительные. Так, 19 августа ему предлагают отправиться в Венецию разбирать жалобу двух флорентийских купцов, которых моряки венецианской бригантины не только обобрали до нитки, но и подвергли содомии. Макиавелли соглашается: срочный характер дела дает ему возможность встретиться в Венеции с нунцием, а по пути провести несколько дней в гостях у Гвиччардини, который намерен в дни карнавала 1526 г. показать жителям Фаэнцы постановку «Мандрагоры». Макиавелли беспокоится, сможет ли Барбера избавиться от назойливых поклонников и принять участие в представлении, ведь он специально для нее сочинил несколько новых канцон! Этому плану не суждено было осуществиться, поскольку Гвиччардини вызвали в Рим. Тем не менее в феврале 1526 г. «Мандрагору» с триумфом показали в Венеции (спектакль был сыгран дважды, и публика оценила его выше «Двух менехмов» Плавта – знаменитой античной комедии, которая в те же дни шла в городе).

Между тем политическая обстановка осложнялась. Папа, как всегда, колебался с выбором союзника. Гвиччардини получил тайный приказ и 20 января, отменив показ «Мандрагоры», прибыл во Флоренцию. Ширились слухи о том, что император и король Франции готовы заключить соглашение, но оставалось неизвестным, станет ли Франциск I соблюдать его условия. Макиавелли шлет в Рим письмо за письмом – и Гвиччардини, и Строцци, – и эти письма нередко зачитывают папе, который их с удовольствием комментирует. Наконец приходит новость: Франциск I освобожден за колоссальный выкуп: он отдает Бургундию и все свои итальянские владения, что открывает пути к осуществлению императорских амбиций.

Война казалась неизбежной. В Тоскане и других государствах Папской области распространялись панические настроения. Жители Флоренции озаботились укреплением фортификаций, тем более что квартал Ольтрарно, раскинувшийся на левом берегу реки, не был ничем защищен. Папа и кардинал бросили клич о помощи всем, кто хоть немного разбирался в военном строительстве, в том числе призвали видного кондотьера, инженера и мастера по возведению (и подрыву!) крепостных сооружений Педро Наварро. Но он был испанцем, и наверху рассудили, что для пущей надежности к нему надо приставить кого-нибудь из флорентийцев. Выбор пал на Макиавелли, чью кандидатуру горячо поддержал Гвиччардини. 4 апреля Макиавелли получает официальное назначение, а уже 5-го вместе с Наварро отправляется на место проведения работ и почти сразу составляет для папы отчет. Поскольку прежде он ничем подобным не занимался, то требует немедленного создания особой комиссии и, добившись своего, возглавляет ее в должности управляющего и секретаря, взяв себе в заместители сына Бернардо. Папа, который внимательно следит из Рима за подготовкой Флоренции к обороне, едва ли не ежедневно получает от Макиавелли пространные письма, изобилующие техническими подробностями.

Но у папы есть и другие заботы, в первую очередь – вероятность заключения нового альянса, направленного против Испании. Для Италии это был вопрос жизни или смерти: у Карла V отныне были развязаны руки в Северной Италии, а его планы относительно Неаполитанского королевства ни для кого не были секретом. Между этими территориями как раз и лежали Тоскана и Папская область. Этим и объяснялась необходимость широкой коалиции между всеми, кто имел основания опасаться императора. В кои-то веки переговоры не затянулись, и уже в середине мая Франция, папа, Флоренция и Венеция подписали в Коньяке военный договор. Главнокомандующим войсками, которым предстояло влиться в объединенную армию, был назначен Гвиччардини – близкий и верный друг Макиавелли.

Войско Гвиччардини быстрым маршем подошло к Лоди и, заручившись поддержкой горожан, двинулось дальше, к Милану. Герцог Урбино, командовавший венецианским войском, впервые всех подвел, не явившись к месту встречи, и армии пришлось стать лагерем под стенами города. В конце июня или начале июля сюда прибыл и Макиавелли, временно оставивший строительные работы (и, по всей видимости, препоручивший надзор за ними сыну Бернардо). Делать во время осады было нечего, и Макиавелли проводил досуг за приятными беседами с Гвиччардини, а также с главнокомандующим папской армией Джованни делле Банде Нере. Этот профессиональный вояка и знающий себе цену наемник вместе с тем был весьма образованным человеком, знакомым с «Искусством войны» Макиавелли. В один прекрасный день он предоставил последнему три тысячи воинов и предложил выстроить их в боевые порядки по своей методе. Легенда гласит, что едва Макиавелли принялся отдавать приказы, как в рядах солдат поднялась невообразимая сумятица, справиться с которой было решительно невозможно. От этого анекдота явственно отдает жестокой насмешкой, но, в сущности, он не так уж важен: разумеется, Макиавелли не обладал практическим опытом военного командира и вряд ли мог блеснуть в новом для себя качестве. Банде Нере, насладившись – но в меру – чувством собственного превосходства, призвал себе на помощь барабанщиков, которых расставил в нужных местах, и быстро навел в рядах порядок, после чего все отправились ужинать.

Все это время Макиавелли постоянно слал в Рим донесения, по своему обыкновению сопровождая их разнообразными советами. Как доверенное лицо Гвиччардини, он регулярно совершал инспекционные поездки по боевым частям и докладывал о ходе проводившихся операций. Милан в конце концов пал, но на Рим двинулось войско традиционного союзника императора Колонны, и папа Климент VII был вынужден отказаться от всех своих завоеваний в Ломбардии, сведя на нет успехи Гвиччардини. Тот нехотя, но подчинился папской воле и, по-прежнему в сопровождении Макиавелли, укрылся в Пьяченце. Дорога для Карла V была свободна, и вскоре его армия подошла к берегам По, 28 ноября осуществив переправу через реку. В довершение всех бед 30 ноября пушечное ядро сразило бесценного полководца Джованни делле Банде Нере.