Так далеко, так близко... - Барбара Брэдфорд

Когда-то я считала, что единственный выход из моего мучительного положения – это смерть. Тринадцатилетним ребенком, Вивьен, я обдумывала самоубийство, вот в чем суть трагедии. Понимаете, у меня не было детства.

Но за месяцы в Лондоне я вышла из тупика. Я убедилась, что могу стать совершенно новым человеком, обрести новую личность, начать все сначала.

Летом Бронах с помощью одного их своих друзей нашла мне работу. Я устроилась танцовщицей в кабаре в Вест-Энде.

Я стала отменной танцовщицей, благодаря моему росту и фигуре.

Мне все это очень нравилось – сценические эффекты, костюмы, публика, огни рампы. Я нашла себе дело по душе. Сцена была моим призванием. Она стала для меня всем. Целым миром. Смерть и разбитое сердце я оставила в прошлом, я тянулась к жизни.

Уж если теперь я живу в новом мире, решила я, мне нужно новое имя. Отбросив имя Мэри Эллен Рафферти, которое только напоминало мне о горе и унижении, я придумала себе другое. Зоэ Лайсли. Вот кем я стала. С новым именем я стала новым человеком. Зоэ никто никогда не касался, никто не причинял ей боли: она была чиста, целомудренна, нетронута. И каждый раз, когда я выходила вечером на сцену в своем одеянии, я рождалась заново. Я воспаряла.

Я скучала по матери, беспокоилась о ней, и по временам грустила о своем младенце, который умер при рождении. Но эти мгновения быстро улетучивались. Мне было всего шестнадцать лет! Я начала жизнь сызнова… как Зоэ. Я всегда смотрела вперед, а не назад.

Я ничего не слышала о моем муже и радовалась, что он не дает о себе знать. Приехав в Лондон, я боялась, что он, в конце концов, вернет меня в Америку. Но прошло лето, от него не было никаких вестей, и напряжение мое ослабевало.

Потом в сентябре 1939, началась война. Мир перевернулся. Годы войны, которые я провела в Лондоне, были необыкновенным временем, полным трудностей и опасностей из-за постоянных воздушных налетов. Но я пережила все это относительно безболезненно.

Когда в 1941 году Америка вступила в войну, американские войска наводнили Англию. Всякий раз, как я видела,[14] я боялась глянуть ему в лицо – вдруг это мой отчим. Но в Лондоне он не появился, хотя я и знала от мамы, что Томми воюет в американской армии.

Что же до моего мужа, я не знала, что с ним случилось. Он продал ферму в Сомерсете, развелся со мной и, по настоянию Бронах, прислал мне в 1940 году все документы. Больше о нем я не слышала.

У меня было много поклонников, и с некоторыми из них я встречалась. Но я всегда была осторожна, всегда начеку, решив, что никогда больше не допущу, чтобы мужчина причинил мне вред.

Но в 1943 году я познакомилась с одним английским офицером. Это был Хэрри Робсон, армейский капитан, сын английского лорда. Его отец был женат трижды, и последняя жена, мать Хэрри, была американкой, наследницей состояния, сделанного на железных дорогах. После ее смерти в 1940 году все унаследовал Хэрри.

Мне был двадцать один год, когда мы с Хэрри стали встречаться. Ему – двадцать восемь. С первой же нашей встречи Хэрри был захвачен мною, а я увлеклась им. У него была располагающая внешность и манеры. Это был первый добрый мужчина, которого я встретила, если не считать Джонатана Сен-Джеймса.

С одобрения Бронах и Джонатана я приняла предложение Хэрри. В 1944 году мы поженились. Он настаивал, чтобы я ушла со сцены, и я с удовольствием сделала это. Я привыкла, что мужчины заигрывают со мной. Но, честно говоря, где-то внутри у меня появился страх, когда я чувствовала, что привлекаю внимание человека, которым трудно управлять. Забавно, что я никогда не скучала по сцене, хотя очень любила ее.

Так началась моя третья жизнь, Вивьен. Нам с Хэрри было отпущенно пять лет. Это были славные годы. Я была предана ему. Я знала, что со мной он счастлив: он даже дал мне безопасность, защиту и много любви.

Хэрри переходил Оксфордскую улицу, когда его сбил двухэтажный лондонский автобус. Спустя неделю ое умер от тяжелых внутренних травм. Я была сражена горем. На свой лад я любила его и знала, что мне будет не хватать этого благородного, щедрого человека, который был так добр ко мне.

После похорон я надела траур, уединилась и задумалась: что же мне делать с моей жизнью. Мне двадцать семь лет, Хэрри сделал меня богатой. Я была его единственной наследницей.

Никакого желания возвращаться в Америку у мены не было. Меня там никто не ждал. Моя мать умерла вскоре после того, как я вышла замуж за Хэрри. Через год после смерти мужа я решила съездить в Париж. Почти сразу же я поняла, что поселюсь здесь. Так я и сделала и навсегда исчезла с лондонских подмостков.

Выйдя замуж за Эдуарда, я начала свою четвертую жизнь, но об этой жизни вы уже много знаете, и знаете, что случилось со мной в эти годы. Как я уже рассказала, Сэм Лоринг появился в Париже в 1983 года и получил от меня сто тысяч долларов, поскольку знал о моем романе с Джо Энтони, точнее, с Себастьяном Локом. Я заплатила ему потому, что хотела защитить свою семью, хотя и знала, что это рискованно – Лоринг мог в любой момент вернуться и потребовать еще денег.

После того, как я расплатилась с Лорингом, меня встревожило другое обстоятельство, которое могло повлечь за собой гораздо более серьезные осложнения, чем шантаж. Я решила поехать в Америку, кое-что проверить. Я сказала Эдуарду, что должна побывать там по семейным делам, и он предложил мне ехать без него. В восемьдесят шесть лет ое уже не был склонен к путешествиям.

Прилетев в Нью-Йорк, я прямиком направилась в отель «Пьер», где и заняла номер. На следующий день я наняла частного детектива, чтобы он выполнил мое поручение. Ему не потребовалось много времени. Через сорок восемь часов он доставил мне сведения, которые меня интересовали.

Все, чего я боялась, оказалось правдой. Несколько дней я пребывала в шоке и никак не могла привести свои мысли в порядок. Но когда потрясение несколько улеглось, я пришла в страшную ярость. впервые в жизни мне захотелось убить человека…

Я больше не могла говорить. Чувства нахлынули на меня, и опять меня охватила та страшная ярость, которую я испытывала двенадцать лет назад. Во мне все задрожало.

– Эта ненависть, эта ярость все еще живет во мне, – сказала я наконец, глядя на Вивьен, впившуюся в меня взглядом, – и желание убить этого человека тоже не исчезло.

– Какого человека? Кого вы имеете в виду, графиня?

– Сиреса Лока.

– Сиреса! Но почему? Из-за Лоринга? Из-за того, что Сирес послал Лоринга следить за Себастьяном тогда, много лет назад, когда вы встретились с ним в Каннах?

– Нет, вивьен, Лоринг здесь ни при чем, В каком-то смысле мне повезло, что он задумал меня шантажировать. Он помог мне, сам того не подозревая, помог предотвратить страшную трагедию.

Вивьен посмотрела на меня в замешательстве.

– Простите, графиня Зоэ, но, боюсь, я ничего не понимаю.

– Ничего не понимаете, – повторила я и замолчала. Горло у меня вдруг сдавило, на глаза навернулись слезы, я задрожала.

Потом, глубоко вздохнув, я стиснула руки, чтобы успокоиться, но голос у меня все же дрожал, когда я проговорила:

– Сирес Люк – владелец той фермы в Нью-Джерси. Это тот человек, который унижал меня, который изнасиловал меня, пятнадцатилетнюю, сделал мне ребенка, женился на мне, а потом выбросил, как ненужную тряпку. И украл у меня ребенка. Он сказал мне, что ребенок умер, но это неправда. Мой сын был жив. Мой сын Себастьян.

Как только я произнесла это имя, слезы хлынули у меня из глаз. Я поднесла дрожащие руки к лицу, а слезы текли и текли, и я не могла сдержать их.

Вивьен подошла и села рядом со мной. Она обняла меня, привлекла к себе, пытаясь успокоить.

А я рыдала, как рыдала в ту ночь, когда узнала правду. Мне казалось, что сердце у меня опять разбивается, как разбилось оно в ту ночь.

35

Наконец я отодвинулась от Вивьен, нащупала в кармане носовой платок и высморкалась.

Потом посмотрела на нее.

Лицо ее побелело, в глазах была боль. Я коснулась ее руки.

– Благодарю вас, – сказала я и продолжила, прежде чем она успела что-либо спросить: – Мне бы хотелось закончить свой рассказ, Вивьен.

– Вы должны это сделать, – отозвалась она.

– Когда у меня появились сведения, принесенные Сэмом Лорингом, я обратила внимание на возраст Джо Энтони, и у меня зародились кое-какие подозрения… – я перебила самое себя, – я привыкла думать о нем как о Джо, а не о Себастьяне. ему было двадцать два, а мне тридцать восемь, когда мы познакомились в Каннах. Шестнадцать лет разницы. Мысли мои помчались галопом. Мой ребенок родился 3 июня 1938 года. Он умер в тот же день, если верить Сиресу Локу и акушерке, принимавшей роды. Если бы мой ребенок остался жив, ему тоже было бы в 1950 – двадцать два.

Вряд ли Сирес Лок мог стать отцом двоих законных сыновей в 1938 году? Нет, только моего сына, решила я. Особенно, если учесть, что официально он женился во второй раз только через несколько лет.