Мастерство режиссера - Н. Зверева

В доме прохладно… Не надо ли накинуть что-то на плечи? И, наверно, надо взглянуть на секунду в зеркало, поправить галстук, пригладить волосы. Вероятно, нельзя не посматривать время от времени в окно, не прислушиваться и т. д. Ну и, конечно, надо собраться с мыслями, попытаться представить себе, как произойдет встреча, не упуская при этом той бытовой атмосферы, которая окружает Лопахина, и простой схемы его физического поведения.

Поправку актера к логике существования Лопахина, предложенной режиссером, можно понять. Ему надо «подобраться» к роли через свои, наиболее близкие ему обстоятельства. Прошлые взаимоотношения с Раневской ему лишь теоретически ясны, и он ищет свой простой реальный ход к сегодняшнему бытию Лопахина в данной конкретной сцене. Режиссер, понимая это и не желая сковывать творческую инициативу артиста, соглашается с ним. Разбирается логика поведения других действующих лиц. Затем следуют этюды… Актер постепенно обретает свободу… Овладевая простейшими физическими действиями и элементами физического самочувствия, он избегает наигрыша, но его существование в сцене вяло, инертно, ему почти не удается (и он сам понимает это) подвести себя к тому лихорадочному волнению встречи, которого ждет режиссер. Шаг от себя к чеховскому Лопахину - его мышлению, самочувствию, устремлениям, темпераменту - не сделан.

Режиссер и актер в своих поисках топчутся на месте, отрывок не развивается, не выстраивается, пока педагог не подсказывает им основную ошибку. Оба студента еще не охватывают пьесы и характера в целом и потому не отделяют в сцене главного от второстепенного. Удивительно, что оба они совершенно не касаются важнейшего обстоятельства, так многое определяющего в предстоящей встрече Лопахина с Раневской: Лопахин не просто приехал встретить Раневскую, он привез проект спасения ее вишневого сада. Проект неожиданный, смелый, с его точки зрения, блестящий!

Ведь если Лопахиным движет потребность как-то соотнести свою жизнь с жизнью владельцев вишневого сада, то сделать это было непросто, потому что Лопахин и они существовали как бы в разных измерениях. Теперь же, когда хозяева вишневого сада волею обстоятельств вовлечены в ту деловую сферу, в которой они так беспомощны, а Лопахин чувствует себя так уверенно и свободно, он может, наконец-то, показать, на что он способен и на что готов ради них.

Не потому ли, бросив множество дел, которые заставят его уехать почти сразу после встречи, он вырывается буквально на несколько часов, чтобы не просто встретить, но главное - успокоить, утешить и одновременно поразить, предложив свой великолепный, достойный благодарности и восхищения проект.

Среди разнообразных многочисленных фактов жизни Лопахина это обстоятельство составляет важнейшее, ведущее звено. Оно лежит на линии сквозного действия Лопахина и является событием, определяющим характер восприятия других обстоятельств и остроту их оценок. Миновать это событие - значит лишить себя активных эмоциональных побуждений к действиям. Оно не исключает полностью высказанных режиссером и актером предположений, но делает их более конфликтными и острыми. Что такое для Лопахина «проспал» и каково ожидание встречи в преддверии данного события?

В связи с этим событием неожиданное значение для актера приобретает в разбираемом эпизоде еще один не отмеченный им раньше, не показавшийся существенным факт: заснувшего Лопахина не разбудили, просто-таки не взяли с собой встречать Раневскую. Он, специально для этого приехавший, бросив дела, нелепо уснул, а его не стали будить… Видимо, ни Варя, ни Гаев не сочли это необходимым… А это может - сейчас более, чем когда-либо - ранить, может вызвать грустные и беспокойные мысли. Может заставить почувствовать себя неловко, увидеть себя со стороны неожиданно трезво и зло: «Только что вот богатый, денег много, а ежели подумать и разобраться, то мужик мужиком…» И не только потому «мужик», что «читал вот книгу и ничего не понял, читал и заснул», но и потому, что ему нечаянно напомнили об этом, не взяв на станцию с собой. И совсем не случайна реплика Лопахина Дуняше: «Очень уж ты нежная, Дуняша. И одеваешься, как барышня, и прическа тоже. Так нельзя. Надо себя помнить». Он говорит не столько о Дуняше, сколько о себе - надо и ему помнить свое место.

Действительно, как бы ни определялась в зависимости от замысла режиссера и индивидуальности артиста сущность характера Лопахина, обойти вниманием при разборе сцены этот пусть некрупный, но существенный конфликтный факт нельзя. Можно по-разному на него реагировать, но пропускать его не стоит.

Для актера же в данном случае это конкретное обстоятельство внезапно становится тем мостиком, который он перекидывает от себя к роли, от своей человеческой индивидуальности к чеховскому Лопа-хину. Именно оно с неожиданной легкостью «присваивается» актером и становится важным эмоциональным импульсом, определяющим его, Лопахина, поведение и самочувствие, заставляющим его после неожиданного, незаслуженного «оскорбительного щелчка» заново пристально вглядеться в себя, испугаться желаемой встречи, а затем попытаться справиться с испугом и волнением.

Нельзя в решении отдельной маленькой сцены не учитывать важнейшего событийного для всей роли Лопахина обстоятельства: у него есть блестящий и спасительный план, который будет предложен Раневской. Осуществление этого «блестящего» плана сразу наталкивается на препятствия, сначала небольшие, потом более значительные, и, наконец, совсем непреодолимые. Они находятся в неразрывной взаимосвязи со сверхзадачей всей роли.

Определяя поведение действующего лица даже в самом маленьком отрывке, необходимо найти обстоятельства, питающие главную цель роли, на них прежде всего обратить внимание студента.

Сверхзадачу роли недостаточно «знать» и «понимать», ее надо «ошутить» через образную конкретность каждой отдельной сцены - и в этом и заключается главный, решающий, самый трудный момент сближения себя с ролью.

Как вообще познаем мы в жизни смысл и логику существования другого человека, такие загадочные для нас? По-разному… И всегда с трудом… Человек живет рядом с нами: к чему-то стремится, что-то отвергает, чем-то возмущается, совершает поступки. Мы смотрим на него со стороны: недоумеваем, снисходительно пожимаем плечами, протестуем или терпеливо-равнодушно соглашаемся… Лишь в какие-то минуты нам неожиданно открывается его душевная жизнь во всей ее пугающей или привлекающей обнаженности. В какие мгновения это происходит? В тот момент, когда мы неожиданно остро осознаем удивительное единство его и своих устремлений, целей, задач? Или в тот, когда случайное, казалось бы, незначительное обстоятельство вдруг делает малопонятное для нас, чужое существование осмысленным, предельно ясным, единственно возможным?

Так или иначе, но внутренний мир человека приоткрывается нам, когда между главной жизненной целью, к достижению которой он стремится, и обстоятельствами этой жизни возникает некая всеобосно-вывающая и всеоправдывающая взаимосвязь. До тех пор, пока эта взаимосвязь не выявлена, мир другого человека скрыт от нас, далек, чужд.

Поэтому и в работе над ролью так важно установить живую конкретную взаимосвязь между сверхзадачей и предлагаемыми обстоятельствами - это главный этап на пути «присвоения» актером действий и поступков роли. Естественно, что для каждого актера эта взаимосвязь имеет свои лично-интимные особенности и нюансы, возникающие как следствие своеобразия его жизненного и эмоционального опыта.

Особая сложность в работе над первыми отрывками нередко состоит в том, что начинающим актерам особенно трудно освоить и «присвоить» себе логику поведения действующего лица, когда дело касается так называемого «отрицательного» персонажа. «Взаимоотношения актера с отрицательными персонажами складываются подчас очень сложно, - писала О. Андровская. - И все же, ненавидя их, надо суметь проникнуться их мыслями, увлечься их целями, найти в образе какой-то азарт, как бы свое обаяние, чтобы появилось желание говорить и действовать от его имени. И чем убедительнее, последовательнее будут действовать эти персонажи, тем глубже будет их разоблачение. В сущности, оно в них самих, в их психологии, образе мысли и действии» [54].

Но молодого актера, тем более студента, смущает несоответствие его жизненной позиции поступкам и устремлениям человека во многом неприятного, иногда отталкивающего, враждебного. Он возражает против каких-либо ассоциаций и параллелей с собственным опытом, они его коробят и даже пугают. «Я» и Кабаниха… «я» и Свидригайлов… «я» и Присыпкин… - это кажется несовместимым. Все не про меня, не обо мне, не мое.

Однако у актеров, писателей, людей творческих опыт эмоциональный, как правило, значительно богаче опыта жизненного. Их нервная система чутко откликается на всякое серьезное жизненное явление, рождая цепь сложных образных ассоциаций, а гибкое, подвижное воображение развивает их, преобразует и надолго сохраняет затем в кладовой эмоциональной памяти.