Прозрение. Том 1 (СИ) - Бэд Кристиан

— Значит, душа смертна, да? Ты так думаешь?

— Ты почему так решил?

— Но ты же говоришь, что…

— Я говорю, что мы не в состоянии сейчас это постичь. Это мы несовершенны, как инструмент познания. И мы не знаем, что там, после смерти. Религиозное учение строится на бездоказательных догмах. Чтобы пустить его в себя — нужно принять несколько положений на веру. Всё остальное может быть сколько угодно логичным, но в основе религий лежит слепая алогичная вера в чудо. А вера — путь для страха перед неизведанным, который словно цемент связывает потом всё в твоей жизни. Верой ты сам впускаешь в себя страх, а потом борешься с ним с помощью религиозного канона.

— И ты не веришь в бога? Совсем?

— Верить можно. Нельзя выстраивать обман из не присущей вере логики. Не нужно объяснять веру. Не нужно заставлять бога пить и есть. Вера — личное миропознание человека. Выстраивание веры на кирпичах логики — ложь. В лучшем случае — самообман, в худшем — мошенничество и обман более глупых. Зачем ты меня об этом спрашиваешь?

— Да потому что ты!.. — лицо наследника вспыхнуло. — Ты!.. Хоть что-нибудь ты не знаешь⁈

— Ничего я не знаю, — невольно улыбнулся Дерен. — Всё, что ты сейчас слышишь, я считал с тебя самого, теми словами, которые ты поймёшь. Все принципы и веры человека — внутри этого человека. Нужно найти их и сонастроить с тем, что ты видишь вокруг. Всё остальное — маски, россыпь лжи на кирпиче слепой веры в чудо.

Я зевнул. Ничего так себе парни принципами мерялись. Понятно, что Неджел просто уснул.

Дерен на экране выдвинул кушетку на середину карцера.

— Давай уже делом займёмся? — сказал он, и начал очищать от листьев ветки из оранжереи.

— Ты не имеешь права меня бить, я наследник крови! — голос Эберхарда звучал неуверенно, но вычленить эту неуверенность смог бы не каждый.

— Это на тебе в каком-то месте написано? — спросил Дерен. — Повернись, я почитаю?

Наследник сделал шаг к стене.

— Боишься спиной повернуться? Алайцы, видимо, были не в курсе — наследник ты или нет?

Эберхард отступил ещё на шаг и упёрся лопатками в стену.

— Я не знаю, для кого ты сейчас наследник, — пожал плечами Дерен. — Может быть, такие люди ещё где-то есть, но здесь — другие правила игры. Ты находишься на военном корабле. За то, что ты сделал, учитывая, что ты не член экипажа, тебя проще вышвырнуть в космос. Я пытаюсь привести ситуацию хоть к какому-то равновесию, иначе тебя придётся держать в карцере. А ты слишком много перенёс у алайцев. И я не уверен, что пребывание в клетке не сведёт тебя с ума окончательно.

— Я ничего не чувствую здесь такого, — пожал плечами Эберхард, оглядываясь.

Провода действительно не торчали.

— Я вполне контролирую тебя, и питание пока отключил, — кивнул Дерен. — Не надо делать вид, что ты этого не заметил. За те полчаса, пока Неджел ходил за орешником, головную боль ты уже заработал. Дальше — будет гораздо хуже.

— Что бы ты понимал в этом! — надулся наследник.

— Учили, что низшее сословье тебе в подмётки не годится? — деланно удивился Дерен. — Сейчас проверять будем. Сам ляжешь, или мне придется бегать за тобой?

— Да кто ты такой, чтобы условия мне ставить?

— А хочешь, я объясню, почему одного могут захватить алайцы, а другого не могут?

— Ну и почему?

— Потому что ты сам этого хотел, — Дерена диалог веселил, но он сдерживал улыбку.

— Я? Я что, чокнутый?

— Вроде того. Вспомни, тебе было больно, страшно. Но было и чувство, что так нужно, верно?

— Нет!

— А чего ты тогда кричишь? Я же знаю, что ты умеешь себя слушать. Вас этому учат. И ты знаешь, что был момент, когда твоё тело готово было подчиняться тому, что с тобой делали.

— Нет, — дёрнул головой Эберхард. — Ты не можешь этого знать!

— Не могу? Повернись ко мне спиной, ну?

Эберхард только плотнее впечатался в стену.

— Ты сам стараешься себя наказать. Разорвать пополам. Часть тебя боится, другая часть — хочет насилия. Ты знаешь, что был неправ. И хочешь реакции мира на эту неправоту. Если ты не перешагнёшь это состояние — будешь мучиться в нём всю жизнь. И мучить других. Тебе нравится, когда кому-то больно, верно?

Дерен сел на кушетку, продолжая чистить прутья. Интересно, где остальное «наследство» Дарама? Кто-то ещё в обитаемой Вселенной умеет так же, как он, пользоваться бичом?

— Человек неравновесная сумма сознательного и бессознательного. Там, где ты себя не осознаешь, нет и вранья себе. Но сознательно ты врёшь себе каждую минуту. Ты думаешь, что ты — наследник дома Аметиста, на самом деле ты ничего не решающий мешок с голубой кровью. И тело твоё знает это. Хочешь, расскажу, что ты чувствовал на алайском корабле? Тебе было страшно, да? Но ты и хотел, чтобы…

— Нет!

— Зачем так орать?

— Ты… Ты провокатор! Я прикажу тебя повесить за твой проклятый язык!

— Я сильнее тебя, мальчишка. Мне повторить ещё раз? Или сам расскажешь? Дядя говорил с тобой о своих планах в отношении других наследников, да? Он говорил с тобой так, словно ты заранее с ним согласен. Восхищался твоим умом и зрелостью? Он говорил, что семя зла следует вырывать вовремя? Ведь так положено в постулатах вашей религии? И ты кивал, соглашаясь. Хотя ты сам был из того же семени, что вырвут другие неравнодушные к власти. Ты ничем не лучше других. И твоё тело знает это. В том, что случилось на Асконе, ты виноват так же, как и твой дядя. И ты знаешь это. Когда тебя захватили алайцы, тебе было больно, страшно… но и равнодушие к происходящему тоже появлялось, правда? В какой-то момент ты понимал, что с тобой делают то, что надо. То, что ты заслужил. Сознание сворачивалось от ужаса, а тело хотело ещё?

— Не надо со мной так, пожалуйста, — тихо сказал Эберхард. Лицо он спрятал, опустив голову.

— Не бойся того, что я говорю. Так бывает со всеми. Главная проблема человека — раздвоенность. Он всегда хочет и не хочет сразу. И действует не по своей воле, а по воле инстинктов, моральных запретов, шор, иллюзий закона. Когда эти шоры не совпадают с истинным положением вещей, которое спрятано глубоко в подсознании, человек начинает мучиться и страдать. Наказывать сам себя за то, что он не такой, каким должен быть. За ложь самому себе. Легче всего в такой игре — самым слабым. Слабый — не обучен понимать себя, не обучен выбирать. Он может довольно искренне верить в своё враньё. Солдатом быть легче, чем генералом, рабом — легче, чем господином. Хочешь ты или нет, но твое тело знает это. И заставляет тебя страдать. Оно хочет, чтобы тебе было больно. Наказывает тебя за враньё самому себе. И это легко доказать.

Дерен закончил работу и встал.

— Щас, разбежался, — отозвался Эберхард.

— Думаешь, я не в состоянии с тобой справиться и потому уговариваю? Кто ты для меня? Давай смотреть правде в глаза? Наследника больше не существует. Он погиб, его похитили алайцы. Остался мальчишка. Я хочу узнать, в тебе есть какая-то собственная ценность? Если нет — ты сломаешься здесь, сдохнешь. Потому что социальное наполнение личности уже умерло. Ты сейчас никто. И я вожусь с тобой только потому, что вижу в тебе человеческое. Общее с нашей породой. Чтобы выпороть тебя, мне понадобилось бы минут пятнадцать. Понимаешь?

— Нет! Я вообще не понимаю, чего ты от меня хочешь!

— Во-первых, перестань меня бояться, я не алаец. Во-вторых, ложись на живот. Сам. Я буду с тобой разговаривать. Если не будешь врать самому себе — больно тебе тоже не будет. Ложись.

Эберхард замер.

— Страшно? — спросил Дерен. — Если не врешь себе — чего тебе бояться?

— А если кто-то увидит?

— Стыдно, что ли? Вряд ли тут кто-то способен смеяться над тобой. Мы все этот урок проходили, в той или иной степени. Смеяться никто не будет. Скорее наоборот, на корабле к тебе относятся, как к выродку, потому, что ты не способен к элементарному самоконтролю. Любой нормальный боец, совершая проступок, принимает наказание за него. И нет в этом ничего стыдного или смешного. Нельзя всё делать правильно. Если ты будешь вести себя не как наследник без наследства, а как мальчишка — относиться к тебе будут лучше.