Мечи и черная магия - Фриц Лейбер

За дверью не раздалось ни звука – если не считать шороха, столь слабого, что друзья не были уверены, что он им не померещился.

Фафхрд наморщил нос:

– Откуда-то тянет дымом.

Мышелов снова ударил кулаком в дверь. Безрезультатно.

Фафхрд отодвинул приятеля в сторону, намереваясь вышибить дверь своим могучим плечом.

Но Мышелов покачал головой и несколькими ловкими движениями вытащил кирпич, который, казалось, весьма прочно сидел в стене рядом с дверью. Затем он просунул в отверстие руку, послышался скрежет одной задвижки, потом второй, потом третьей. Мышелов вытащил руку назад, и дверь распахнулась от легкого толчка.

Но они с Фафхрдом не бросились внутрь, как только что намеревались: вместе с дымом, чуть тошнотворным ароматом чего-то женского, но только не духов, и прокисшим звериным запахом из комнаты потянуло чем-то неизвестным и крайне опасным.

Комната была освещена лишь оранжевым мерцанием, исходящим из приоткрытой дверцы печки, однако дверца была неестественно перекошена: печку явно кто-то опрокинул к задней стенке камина.

Одна маленькая деталь несла в себе весь ужас перевернутой вверх дном вселенной.

В оранжевом мерцании виднелись странно вздыбившиеся ковры с черными кругами с ладонь величиной, разбросанные под полками свечи, кувшинчики и шкатулки и прежде всего – две непонятные черные бесформенные груды, одна у камина, вторая частью на кушетке, частью на полу.

Из каждой груды на Мышелова и Фафхрда смотрело множество пар крошечных, широко посаженных красных глазок.

На ковре по другую сторону камина серебряной паутинкой блестела клетка, но попугайчики в ней больше не чирикали.

Внезапно послышался тихий металлический скрежет: Фафхрд проверял, свободно ли выходит из ножен Серый Прутик.

И словно этот тихий звук был условным сигналом к атаке, друзья одновременно выхватили мечи и, осторожно пробуя перед собою пол, вошли в комнату.

При звуке вынимаемых мечей горевшие красным огнем глазки замигали, забегали, а когда друзья начали приближаться, рассыпались на пары, каждая из которых находилась в передней части небольшого, длинного безволосого туловища с длинным хвостом, – и скрылись в черных дырах, зиявших в коврах.

Дыры эти были без сомнения крысиными норами, прогрызенными совсем недавно, а красноглазые существа – черными крысами.

Рыча и сыпля проклятиями, Фафхрд с Мышеловом бросились вперед и принялись рубить и колоть направо и налево.

Но атака оказалась почти бесплодной. Крысы разбегались со сверхъестественной быстротой, и большинству из них удалось юркнуть в норы у стен перед камином.

К тому же после первого яростного удара Фафхрда пол проломился под его мечом, а на третьем шагу он и сам с оглушительным треском провалился чуть ли не по пояс. Мышелов хладнокровно пролетел мимо него.

Не обращая внимания на царапины, Фафхрд вытащил застрявшую в полу ногу; он тоже не замечал, что половицы продолжают потрескивать. Крысы исчезли. Северянин подошел к товарищу, который бросал в печь растопку, чтобы в комнате стало хоть немного светлее.

Самое ужасное было то, что хотя крысы и разбежались, две продолговатые груды остались лежать, став, впрочем, гораздо меньше. В желтом свете пламени, прыгавшего за перекошенной черной дверцей, груды эти изменили свой цвет: они не были больше черными и усеянными огненными точками, а представляли собою смесь множества цветов – блестящего черного, темно-коричневого, тошнотворного пурпурно-синего, фиолетового, бархатисто-черного и белоснежного – груды окровавленной плоти и костей, алевшие пятнами крови и красных чулок.

Руки и ноги девушек были обглоданы до костей, тела прогрызены до сердец, но лица остались нетронутыми. И это было страшное зрелище: сине-фиолетовые трупные пятна, зубы оскалены, глаза вылезли из орбит, все черты искажены дикой болью. Только все так же сияли черные и каштановые волосы, да зубы, ослепительно белые зубы.

Не в силах отвести глаз от возлюбленных, друзья, несмотря на вздымающиеся в них волны ужаса, горя и ярости, заметили вокруг горла каждой из девушек черную петлю, конец которой, редея, скрывался в распахнутой двери – две петли ночного смога.

Внезапно пол посреди комнаты с треском просел еще пяди на три, однако тут же вновь на какое-то время обрел устойчивость.

В воспаленном мозгу каждого из друзей запечатлевались отмеченные краем глаза подробности: кинжал Вланы с серебряной рукояткой, пригвоздивший к полу крысу – хищник, очевидно, подошел слишком близко, прежде чем черный туман сделал свое страшное дело. Кошелек и пояс Вланы исчезли. Шкатулки из голубой эмали, инкрустированной серебром, куда Ивриана положила причитающуюся Мышелову долю похищенных драгоценностей, тоже не было.

Мышелов и Фафхрд подняли друг на друга белые перекошенные лица: кроме дикой ярости, на них были написаны понимание происшедшего и решимость. Не было нужды обсуждать с другом, что произошло, когда в резервуаре Христомило затянулись две черных дымных петли, или почему Сливикин подскакивал от радости, или что означали слова: «….чтобы сотрапезники были отделаны как надо», «не забудь про добычу» и «дело, о котором мы говорили». Фафхрду не было нужды объяснять, зачем он снял с себя балахон с клобуком или зачем выдернул из пола кинжал Вланы, стряхнул с него крысу и сунул его за пояс. Мышелову не было нужды говорить, зачем он отыскал с полдюжины горшочков с лампадным маслом, разбил три из них перед пылающей печью, потом подумал и засунул остальные в мешок у пояса вместе с оставшейся растопкой и горшком с плотно завязанным горлом и полным тлеющих угольев.

Затем, все так же молча, Мышелов обернул руку тряпкой и, сунув ее в камин, опрокинул печурку вперед, так что та упала дверцей прямо на пропитанный маслом ковер. Перед камином тут же запрыгали желтые языки пламени.

Друзья повернулись и бросились к двери. И тут с оглушительным треском под ними стал проваливаться пол. Отчаянно карабкаясь по вздыбившимся и заскользившим вниз коврам, друзья добрались до двери, и тут вся комната – с печью, пылающими циновками, дровами, свечами, золоченой кушеткой, со всеми столиками, шкатулками и баночками, с немыслимо изуродованными телами их первых возлюбленных – все это рухнуло в пыльную и затканную путиной комнату этажом ниже, и пламя не то очистительного, не то погребального костра взметнулось к небесам.

Друзья кинулись вниз по лестнице, которая оторвалась от стены и разлетелась в темноте на кусочки, как только они оказались на земле. В переулок Скелетов им пришлось пробираться через обломки.

Теперь уже узкие, как у ящерицы, языки пламени лизали тьму, вырываясь из-за ставен мансарды и через забитые окна нижнего этажа. Когда друзья, несясь во весь дух, добежали до Чумного Подворья, в «Серебряном Угре» уже вовсю били пожарную тревогу.