Испытание седьмого авианосца - Питер Альбано

— Твое последнее слово, перед тем как увидишь Аллаха, — проговорил Фудзита.

— Коврик.

Рядовой расстелил на помосте маленькую циновку — татами.

— Это не коврик, — сказал араб с удивившим всех спокойствием.

— Ничего, сойдет.

— В какой стороне Мекка, эфенди?

Фудзита указал на восток. Абу эль Сахди упал на колени, распростерся на циновке и начал громко молиться:

— Аллах Акбар! Слава Аллаху, великому и милосердному, творцу всего живого на Земле, включая человека. Он оказал великую честь человеку, поместив его в центр творения…

— Хватит! — отрезал Фудзита. — У нас нет времени выслушивать все сто четырнадцать сур Корана. Одной молитвы вполне достаточно. — Он махнул охранникам. — Приступайте!

— Чтоб всем вам издохнуть в навозной куче! — послал обреченный проклятие своим палачам. Затем увидел молящегося Бернштейна и разразился новыми воплями: — Японцы и евреи — враги Аллаха и людей. Да сгорят дотла Израиль и Япония!

Его голову приторочили к плите, и крики стали нечленораздельными.

Фудзита взглянул на Ивату. Летчик стоял, опираясь на меч и поддерживая одной рукой сломанные ребра. Брент наконец понял, почему церемонию так долго откладывали. Ивата был слишком слаб, чтобы исполнить роль палача, а старик, видимо, давно пообещал удостоить его этой чести.

С лицом, искаженным от боли, Ивата обратился к нему:

— Простите, адмирал. Боюсь, на второй замах сил не хватит.

— Вас заменить?

Десятки глаз уставились на летчика.

— Да, — задыхаясь, ответил он. — Я знаю, мне нет прощенья.

— Глупости! При вашем самочувствии вы на славу справились с задачей.

Фудзита обвел взглядом горящие азартом лица.

— Можно я сам назначу себе замену? — спросил Ивата.

Адмирал вопросительно приподнял бровь. Ивата скосил глаза на Брента. У американца похолодела спина.

— Пусть меня заменит тот, кто переломал мне ребра.

Вой распростертого на помосте араба отдавал безумием. Приговоренные часто сходят с ума в момент казни. Крики, должно быть, действовали на нервы Фудзите; он, поморщась, распорядился:

— Заткните ему рот!

Охранник затолкал угол татами в рот сержанту и обвязал сверху веревкой.

— Пусть американский самурай разделается с этой падалью, — повторил свою просьбу Ивата.

— Ну и ну! — выдохнул Уиллард-Смит.

— Нет! — хором вскричали Мэйфилд и Уайтхед.

— Я отказываюсь, — заявил Брент.

— Американскому самураю изменила храбрость?

— Я не обязан доказывать подполковнику ни свою храбрость, ни другие свои качества, — отпарировал Брент. — Это уже было сделано здесь, на ангарной палубе.

— Лейтенант Росс, — промолвил Фудзита, — вам оказали честь.

— Знаю, адмирал. Но я однажды уже исполнил почетный долг вот этим самым мечом.

— Вы были достойным кайсяку при сеппуку лейтенанта Коноэ и заслужили его меч. При вашей силе ничего не стоит свершить правосудие еще раз.

— Боже! — воскликнул Уайтхед.

— Это приказ? — спросил Брент адмирала.

— Нет. Просьба.

Брент со вздохом положил руку на эфес меча. Вообще-то в своей жизни он уже обезглавил не одного, а двоих. В восемьдесят пятом — лейтенанта Нобутаке Коноэ, сделавшего себе харакири на этом же помосте, а три года спустя — пилота Йосиро Такии, с которым вместе летал. Такии в бою получил страшные ожоги и, лежа в лазарете «Йонаги», упросил Брента обезглавить его. По праву секунданта — кайсяку — он принял меч Коноэ, но отказался от подобной чести в случае с Такии. Японцы признали, что оба раза он справился отлично: не у всякого самурая такой сильный и точный удар. Мечом Такии он не только снес пилоту голову, но и рассек матрас, врубившись в дерево больничной койки.

— Не надо, Брент! Ради Бога! — взмолился Уайтхед.

— Валяй, командир, разделай его на мясо! — подзадорил Йорк. — А хошь, я с ублюдком разберусь? Истинный Бог, не оплошаю!

— Какая низость! — сморщился Мэйфилд.

— Ты б дырку в заду на всяк случай заткнул, а то как бы в портки не накласть! — фыркнул кокни.

Брент поднял голову. Фудзита, Араи, Кацубе, Ивата, Йосида, Ацуми, Каи, Мацухара, все другие офицеры не сводили с него взглядов. Приятно все-таки, когда тебя уважают, а иной раз даже восхищаются. Он стал своим на «Йонаге», раз и навсегда проникся духом бусидо. Так может ли он разочаровать своих самурайских братьев, может ли покрыть себя позором, отказавшись от чести, которая несмотря ни на что ему поперек горла?.. И он шагнул к помосту.

— Банзай! Тенно хейко банзай! — грянул неистовый хор.

Как в трансе, Брент взошел по ступенькам и остановился. Абу эль Сахди захлебывался блевотиной. Лицо посинело, жилы на лбу и на шее так набухли, что вот-вот лопнут.

— Вытащите кляп! — приказал Фудзита. — А то этот пес подохнет прежде, чем мы его казним.

Матрос убрал затычку изо рта араба. Подполковник Такуя Ивата не покинул помоста. Просто вложил в ножны меч и отошел подальше.

Брент встал слева от приговоренного. Из глотки араба лились перемешанные рыдания, проклятия, молитвы; в этом потоке Брент то и дело различал: «Аллах Акбар!»

Сжимая инкрустированный серебром эфес, он без малейшего усилия вытащил трехфутовый меч из усыпанных драгоценными камнями ножен. Закаленная сталь будто сама рвалась осуществить свое предназначение. Выкованный в пятнадцатом веке мастером-оружейником Ясумицу меч изготовлен из одиннадцатикратно прокатанного металла, отшлифован как алмаз, остер как бритва. Брент медленно завел лезвие над правым плечом и обеими руками ухватился за рукоять.

Гробовую тишину нарушало только невнятное бормотание араба. Бренту показалось, что весь мир затаился. Он посмотрел вниз на шею, почерневшую от солнца или грязи, а может, от того и другого. Два позвонка выпирали, как узловатые корни; меж них он и нацелил удар.

Силы, точно по волшебству, удвоились; рот наполнился слюной. Он размахнулся; меч описал кривую дугу в воздухе со свистом, напоминающим судорожный всхлип женщины в минуту оргазма. Пронзив плоть и кость, лезвие ни на миг не замедлило скорости.

Вопли резко оборвались, и голова аккуратно скатилась в корзину. Тело несколько раз дернулось и замерло.

Тяжело дыша, Брент выпрямился и опустил окровавленный меч.

— Банзай! Банзай! — неслись по кораблю громовые раскаты.

Матрос подал ему полотенце, и он тщательно вытер лезвие.

Ивата подошел к нему и шепнул на ухо:

— Вы будете моим бортстрелком, лейтенант.

Брент взглянул в плоское, неподвижное лицо. Узкие глаза глядели недобро, но что-то новое мелькнуло в черной глубине, что-то похожее на уважение. Американец кивнул, убрал меч в ножны и пошел прочь с помоста.

12

День, когда «Йонага» и эскорт покидали Токийский залив, выдался на редкость ненастным. Эсминец кэптена Файта шел перед авианосцем, два по левому борту, два по правому, два далеко впереди производили разведку. Оперативное соединение медленно выплыло из пролива Урага во вздымающуюся муть Тихого океана. Темные грозовые тучи обложили весь северо-восточный горизонт; под ними стелилась завеса ливня и бесновались валы. Шторм надвигался с севера, а прямо над головой ветер разгонял свинцовые облака, точно испуганных овец. Утреннее солнце не выдерживало такого натиска и слабеющими лучами лишь окрашивало тучи в цвет разжиженной крови.

Стоя рядом с адмиралом Фудзитой, старшим помощником Митаке Араи, который исполнял также обязанности штурмана, контр-адмиралом Уайтхедом, телефонистом на мостике Наоюки и полудюжиной впередсмотрящих, Брент Росс держался за ветрозащитный экран, поскольку огромный авианосец уже испытывал на себе мощь штормовых волн.

— Специальная ходовая вахта по правому борту! — отдавал приказания Фудзита. — Готовность плюс два.

Наоюки заговорил в микрофон, и команда разнеслась по судну. Брент увидел, как забегали вокруг своих орудий на галерейных палубах и на фор-марсе одетые в зеленую форму артиллеристы. Со скрежетом уходили в казенники пятидюймовые снаряды, заправлялись пулеметы, нацеливались в небо трехствольные зенитные установки. Противник, несомненно, знает о выступлении: такую гору не скроешь. С берега за ними следят сотни враждебных взглядов, поэтому Фудзита принимает меры предосторожности.

— Готовность плюс два, господин адмирал! — доложил Наоюки.

Капитан первого ранга Араи склонился над маленьким столиком с навигационными картами, а рулевой первого класса Кинити Кунитоми смотрел на репитер гирокомпаса и диктовал координаты относительно ориентиров на суше:

— Нодзимазаки два-семь-ноль, Ирозаки ноль-пять-пять, южная оконечность Осимы один-один-ноль!

Араи щелкал параллельными линейками и перемещал карандаш по карте. Наконец он обернулся к Фудзите.