Искатель. 1978. Выпуск №4 - Александр Буртынский

— Через четверть часа буду в управлении. Пусть ждет! Пусть непременно меня дождется!

Майор проработал в милиции около пятнадцати лет, и весь его следовательский опыт свидетельствовал о том, что, если в управление в десять часов вечера приходит женщина, которая хочет дать показания, это всегда означает открытие каких-то новых фактов. Женщине больше невмоготу сохранять тайну, ей нужно поскорее снять тяжесть с души, и она прибегает в милицию именно вечером, украдкой, чтобы никто ее не заметил.

— …Вы ко мне? — Майор указал женщине на кресло.

Она присела на самый краешек и не знала, как начать.

Майор помог ей:

— Вы работаете в типографии?

Женщина утвердительно кивнула.

— Вы знаете журналиста Грычера?

— Потому-то я и пришла.

— Откуда вам известно о преступлении в гостинице «Сьвит»? — Он хотел это выяснить, поскольку милиция старалась по возможности не привлекать внимания к расследованию алиби Грычера.

— Я узнала случайно, от соседки. Ее знакомая работает в «Сьвите».

— Понятно. Продолжайте, пожалуйста.

— Она рассказала мне об убийстве неделю назад. А я… А я, пан майор, сказала неправду! — с отчаянной решимостью призналась женщина.

— Кому? — Майор притворился удивленным, хотя уже обо всем догадывался.

— Я работаю в типографии вахтером…

Майор принял это к сведению.

— Меня вызывали в отдел кадров. Уже давно… И спрашивали обо всех, кто вечером 15 мая входил и выходил из типографии. Я тогда ни о чем понятия не имела… Ни о преступлении в гостинице, ни о том, что Грычер там был… — Женщина очень волновалась, ей не хотелось подводить журналиста, и в то же время она боялась, как бы ее не привлекли к ответственности за ложные показания. — Я тогда сказала, что он никуда не отлучался. А на самом деле он…

— Грычер? — уточнил майор Кедровский.

— Грычер… Он вышел около девяти и отсутствовал целый час.

— Почему же вы об этом умолчали?

— Да ведь, думалось, зачем болтать лишнее, у человека будут неприятности… Я знаю, ну, он изменяет жене. И встречается с той, с другой, во время дежурства. А он, оказывается, был в гостинице. В тот самый вечер.

— Вам придется подписать протокол, — предупредил майор.

Женщина уже не сдерживала слез, она плакала открыто, не таясь. Кедровский успокаивал ее, уверяя, что никто об этом не узнает. Он поспешно записывал ее показания.

— Часто Грычер выходил, когда был дежурным редактором?

— Нет, изредка. Но его девушку я знаю в лицо. Она иногда ждет его у проходной…

Итак, Грычер утаил, что отлучался на целый час. В типографии никто его не выдал. Может быть, для дела этот факт не имеет ровно никакого значения. А может быть?… Сын крестьянина из-под Быдгощи, Грычер, в то время еще мальчик, всю оккупацию прожил в деревне, у отца. Только за год до освобождения его отправили в Познань на завод, тот самый, где впоследствии работал Кошух… Однако парень появился там в последний раз накануне вступления поляков в Познань. Он добровольцем пошел в армию, участвовал в боях на Западных землях, дошел до Одера. После демобилизации сдал в Торуни экзамены на аттестат зрелости, там окончил юридический факультет и к ним, в портовый городок, приехал уже журналистом. Никогда его жизненные тропы не пересекались с тропами Кошуха. Один лишь раз, в больнице, вне всякого сомнения — случайно. «Но не встречались ли они в нашем городе раньше? — думал майор Кедровский. — Не была ли встреча в больнице случайным продолжением давнего знакомства? Что в действительности связывало Грычера с Кошухом? Почему он утаил от следствия этот час? Почему? Из джентльменских побуждений, чтобы уберечь даму сердца от неприятных расспросов, а также для самозащиты, чтобы не нарушать домашний покой?»

Он пододвинул женщине протокол на подпись,

Вызванный к майору Левандовский взбежал по лестнице, прыгая через три ступеньки. Еще бы, обнаружен четвертый! Спрашивают, что с ним делать.

— Поступайте как сочтете нужным. Мы можем взять его, а можем и понаблюдать. Нельзя только допустить, чтобы он ускользнул или понял, что нам о нем кое-что известно. Наши люди с него глаз не спускают.

Майор Кедровский представил поручику широкие полномочия, и тот стал энергично готовиться к поездке. Он вызвал портье из «Сьвита» и медсестру воеводской больницы. Они понадобятся для опознания четвертого гостя Кошуха. Но каждый из них поедет отдельно.

Три легковые машины двинулись в путь. Через полтора часа они должны быть на месте. Надо объехать широкий залив, чтобы добраться до города, стоящего на самом берегу моря. Оттуда сегодня сообщили, что найден четвертый мужчина — человек со шрамом на носу. Левандовский в головной машине подгонял водителя.

— Все равно доедем быстрее, чем на моторке, — успокаивал его шофер. — А вертолета у нас нет.

В местном управлении милиции подготовили основные данные. Александр Лубий — имя и фамилия соответствовали фотоснимку, хотя это далеко не всегда бывает, — по всем правилам оформлен и работает шофером на автобазе, временно прописан в общежитии, постоянно в Кошалине. Ездит Лубий на «зубре». Все совпадает. Донесение поступило вчера во второй половине дня, вечером собрали информацию. Лубий ведет себя спокойно, за последнее время ничего особого за ним не замечено. Сейчас Лубий пьет в «Балтийской».

В «Балтийскую» Левандовский зашел сначала один. В битком набитой, дымной, темной, третьеразрядной пивнушке он разглядел наконец человека, лицо которого знал по фотографии. Плечистый мужчина в кожаной куртке, со шрамом на кончике носа, сидел, опершись о стенку, лицом к залу, боком к своему собутыльнику, и громко разглагольствовал. Это ли убийца мнимого Анджея Кошуха? Знающий прошлое того, кто называл себя Анджеем Кошухом? Когда-то в суде, дав присягу, он свидетельствовал, что знаком с Анджеем Кошухом много лет. Известно ли ему все то, что хотелось бы узнать поручику Левандовскому?

Левандовский вышел на улицу, к машине, где его ждал портье «Сьвита», и подробно объяснил тому, что следует сейчас делать. Они вместе сядут за столик поблизости от Лубия. Пусть портье к нему присмотрится. Его ответ будет записан в протокол.

— Пива, две кружки.

Портье, исполненный сознанием своей высокой миссии, выцедил всю кружку и медленно, значительно покивал.

— Этот? — спросил Левандовский, как только они вышли из ресторана.

— Этот! Наверняка.

— Протокол подпишете?

— Подпишу. С чистой совестью подпишу.

Лубий был занят разговором с собутыльником. Поручик ввел в ресторан медсестру. Она не отличалась яркой внешностью — никто и не обернулся.