Графиня Шатобриан - Генрих Лаубе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бюде воспользовался этой минутой, чтобы шепнуть графине Шатобриан, что участь Семблансэ решается в Париже и старому верному слуге грозит смертная казнь. При этом Бюде невольно упрекнул молодую женщину, что она не хлопотала у короля о несчастном человеке, который должен погибнуть вследствие ее забывчивости. Она не забыла этого, но трудно выбрать более неблагоприятную минуту как для Семблансэ, так и для самой просительницы, чтобы обратиться к королю с ходатайством о помиловании.
Франциска, следуя порыву своего доброго сердца, не обратила на это никакого внимания и, едва Бюде и Флорентин вошли в лодку, кротко напомнила королю о его милостивом обещании пощадить Семблансэ.
– Если я решаюсь снова просить вас, – добавила Франциска, – то делаю это по необходимости. Бюде только что сообщил мне, что Семблансэ находится в большей опасности, чем когда-либо.
– Графиня, – прервал ее король, – вы, может быть, замечательно талантливы во всех других вещах, только не в дипломатии, которая предписывает делать все вовремя и сообразно обстоятельствам. Не велика заслуга веселиться, когда другие веселы, быть не в духе, когда другие скучны, и, подняв паруса, плыть по ветру, – на это у всякого хватит ума. Также я считаю крайне недипломатичным с вашей стороны вмешиваться в запутанные и опасные дела, где вы ни в каком случае не можете рассчитывать на успех.
– Я не понимаю вас…
– Мне кажется, я говорил достаточно ясно.
– Но вы отклонились в сторону и упрекнули меня в недостатке дипломатических способностей, так что мне не совсем понятно, что вы хотели сказать.
Этим способом было всего легче вывести из терпения короля Франциска. Ему казалось, что он сделал слишком достаточно, высказав свое неудовольствие в таких умеренных выражениях, и он не ожидал, что кто-нибудь осмелится сказать ему, что он выражается неясно. Мы раздражаемся всего сильнее в тех случаях, когда по собственной вине портим хорошие отношения и стараемся заглушить упреки совести, приписывая свою вину другим. Король ничего не ответил и мысленно подбирал самые резкие и ядовитые слова, чтобы поразить Франциску в самое сердце, так как принадлежал к тем несдержанным натурам, которые безразлично изливают свой гнев на всех, кто попадется им под руку, и всего более стараются оскорбить любимых людей.
Но прежде чем король успел сказать что-либо, Флорентин поспешил вмешаться в разговор, так как видел опасность, грозившую Франциске, и направил гнев короля на себя, или вернее сказать, на Бюде. Он красноречиво описал положение Семблансэ, невинного как новорожденный младенец, и предстоящее юридическое убийство, добавив, что слышал все это от Бюде, который вероятно подтвердит его слова. Тактика эта удалась вполне. Гроза королевского гнева тотчас же обрушилась на канцлера в виде вопросов и оскорбительных упреков, которые быстро следовали одни за другими. Но Бюде, обыкновенно робкий и нерешительный, всегда твердо, хотя и сдержанно отстаивал правду, и его оппозиция большей частью ставила короля в затруднительное положение. Это случилось и теперь. Франциск не мог уступить, потому что зашел слишком далеко в своих возражениях канцлеру, и в то же время имел основание опасаться, что если он помилует Семблансэ, то через это обнаружится слишком много погрешностей его матери и его собственного легкомысленного правления. Король при своем теперешнем настроении считал это совершенно неуместным и все более и более утверждался в мысли, что он должен покончить одним ударом с тяготившим его вопросом и принудить к молчанию своих собеседников.
– Довольно! Прекратим этот разговор! – воскликнул король. В этих немногих словах, в сопровождавшем их повелительном жесте и нахмуренных бровях выразилась такая бешеная ярость, что Бюде и Флорентин невольно отодвинулись от короля, а у Франциски вырвался легкий крик испуга. Наступила мертвая тишина. Никто не решался нарушить ее, потому что запальчивость короля производила подавляющее впечатление на людей, близко знавших его. Сидевшие в лодке ожидали услышать нечто худшее от грозного повелителя, который пристально глядел на воду и на черневший вдали Венсенский лес и как будто хотел притянуть его к себе, чтобы скорее избавиться от поездки и тяготившего его общества.
Наконец они причалили к берегу. Король вышел молча из лодки, сел на лошадь и уехал в сопровождении небольшой свиты. Графиня Шатобриан долго смотрела ему вслед. Когда Флорентин напомнил ей о желании короля, чтобы она ехала через Париж, то Франциска указала ему рукой на Венсенский замок, который виднелся вдали среди дубовых и буковых деревьев, и медленно пошла вперед с поникшей головой. Бюде и Флорентин охотно последовали за ней, потому что ослепительное летнее солнце невыносимо жгло на открытом берегу.
В то время как друзья Франциски осаждали ее вопросами относительно загадочного поведения короля и давали советы, как поступать с ним на будущее время, король Франциск приехал в Париж в самом мрачном настроении духа. Депеши, полученные им в Мелёне, извещали его, что Бонниве, как прежде Лотрек, скоро объявит ему о гибели целого войска и что неприятель под предводительством Бурбона и маркиза Пескера идет прямой дорогой на Прованс. Он должен был принять решительные меры, чтобы составить новое войско из рассеянных остатков старого и, встав во главе его, восстановить честь французского оружия. При таких обстоятельствах, требовавших быстрого способа действий, король менее всего был расположен обращать внимание на других или чувствовать сожаление к умирающей женщине. Он нашел королеву Клавдию в таком положении, что не только разговоры, но и всякая помощь были неуместны, и поспешно удалился от зрелища человеческой немощи, которое было для него неприятно даже в обыкновенное время, а теперь тем более показалось ему невыносимым. Он велел позвать к себе Дюпра и занялся приготовлением приказов в разные города своего королевства. Он составил их под впечатлением негодования на Франциску и ее друзей и в том же настроении сделал все существенные распоряжения относительно управления страной в свое отсутствие, которое было теперь окончательно решено.
– Я хочу задать тебе один вопрос! – сказал король, обращаясь к входящему Дюпра. – Скажи мне, кто, по твоему убеждению, пользуется наибольшим уважением в стране и кому я мог бы передать правление в случае моей смерти или отсутствия?
– Парламент, ваше величество!
– Ты не понял меня! Я спрашиваю, кто лучше всех может управлять парламентом.
– Ваша мать, герцогиня Ангулемская!
– А ты ее главный помощник, как в правом, так и в неправом деле! Пергамент, который ты держишь в руке, вероятно, не что иное, как смертный приговор Семблансэ, необходимый для моей матери.