Продам май (сборник) - Мария Фомальгаут

— Того ради… Пламя у меня погасло, что теперь, поми…

— …рать, что ли…

— Иди дальше.

— Чего-о?

— Дальше, говорю, иди… — хозяин машет рукой, прикрывает дверь…

— Ты чего? — впиваюсь в дверь, в последнюю надежду, — я тебе когда в чем отказывал? Слушай, чтоб я с тобой еще телятиной поделился, да не в…

— …да я бы с тобой и телятиной, и Пламенем, и хоть чем… Нету Пламени. У самого сдохло…

— Вот блин… — спохватываюсь, чего ради выругался на чужом пороге, да все уже, слово — не воробей…

— Он самый… главное, и не кимарил вроде, — сокрушается Митюха, — так, прикорнул чуток, и на тебе…

— Ага, ври больше, прикорнул ты чуток… Дрых, как суслик, и вот тебе…

— Да ну тебя, точно говорю…

Некогда мне слушать, что он там точно говорит, раскланиваемся, ухожу — в холод, в снег, в метель, это уже в пятом доме Пламени нет, этак до конца городка дойду, и ни с чем…

Возвращаюсь в дом, лучше бы и не возвращался, что за дом без Пламени, это не дом получается, склеп какой-то ледяной. Так и есть, на окнах изморозь, стены дышат холодом, пробрался-таки проклятущий ветер в дом, свернулся у остывшего Очага, положил на лапы мохнатую морду…

Задолбали с Обледенением со своим…

А в доме без Очага долго ли продержишься, тут одно из двух, или в тридцать три шубы закутаешься, и закоченевай потихонечку, или скачи, пляши по дому, прыг-скок с пятки на носок, да долго ли так поскачешь?!

Пламя… откуда его вообще взять, это Пламя, где оно растет, в каком лесу, на какой ветке… где-то же брали наши предки Пламя, или нигде не брали, или всегда было Пламя, сколько человек был, столько и пламя было. В первые годы, в первые дни горело жарким костром, бросало отблески на стены пещер, факелами пылало на крепостных стенах, ревело в котлах, в турбинах самолетов, в сердце реакторов, и человек становился перед Пламенем на колени, ворошил угли, переводил какие-то рычаги и тумблеры, священнодействовал у очага…

У Очага…

— Кого там нелегкая принесла… нету у меня огня, нету…

Открываю дверь, кажется, сама зима стучит в дом, продрогшая, озябшая, просится на ночлег. Смотрю, и верно зима, седая, патлатая, в белой шубе, с белым посохом…

— Нету огня, нету, — отмахиваюсь от Михеича, что пришел, знает же, нету у меня пламени.

— А я принес, — Михеич заходит, как к себе домой, оглядывается, за ним вбегает ветер, трется о михеичевы валенки, скулит.

— Издеваешься?

— Чего издеваюсь… слыхал же, туго у вас с пламенем… На-ко…

Протягивает мне черепки с драгоценными угольками, еще не понимаю, еще не верю себе — что вижу Пламя. Оно и верно, Михеич, мужик хозяйственный, жена у него умница, детей полон дом, там есть кому за Пламенем уследить…

Падает сердце.

— Спасибо… друг сердечный.

— Да не за что… — Михеич смеется, морщинки бегут по лицу, — не во что.

— А-а, так давай налью, живехонько, мигом…

— Да не-е… пойду я… а ничего у тебя тут, уютненько… хорошо обжился… хозяйки только в доме не видать, вот это худо, что без хозяйки…

— Ну их… Жил тут с одной, та еще змеюка была…

— Настька, что ли?

— Ну…

— А чего, — Михеич испуганно смотрит на меня, — померла?

— Какое… сплюнь. Разбежались. Сейчас уж не знаю, где она…

Михеич качает головой, жду, сейчас начнет читать мораль, эх, молодежь, эх, в наши-то годы, эх, времена… Нет, ничего не сказал, покачал головой, вышел в морозную ночь, и ветер за ним умчался, виляя хвостом.

Не умирай.

Что угодно, только не умирай…

Прошу огонь, молю огонь, не слышит, не понимает, вянет, гаснет, роняет красные лепестки. Бережно раздуваю Пламя, бережно подбрасываю ветви, бережно ворошу угли — Пламя меня не слышит.

Умирает.

И что ему не так, чего ему не хватает в моем доме, в моем очаге? Вроде все при всем, и дом добротно сколотил, и очаг своими руками выложил, изразцами украсил, и решетку у очага сделал, и наличники на окнах, живи в таком доме да радуйся, а Пламени все не живется.

Зазевался, задумался, и вот, нате вам, скакнуло Пламя, скользнуло на половицы, прыг-скок по досточкам, по половичкам, под стол, под кровать…

Да не загорелось, лучше бы загорелось, а то на тебе, прыг-скок пламя — и за порог, и на улицу. Я за ним кинулся, да за пламенем разве угонишься, вон оно, несется на тоненьких ножках, уши торчком, красный хвост только так мелькает, я за ворота выбежал, а его и нет уже…

Закрываю калитку, иду к Михеичу — оделся легонько, ветер свое дело знает, уже бросается мне на грудь, лает, виляет хвостом, царапает горло — ледяными когтями. Ничего, Михеич за три дома живет, доберусь, хотя неловко уже четвертый раз идти, опять Пламя не удержал…

Ну только сбеги у меня, окаянное…

Запер в клетку на замок, ключ себе на шею повесил. Хотя в клетке его тоже не удержишь, это я уже в отчаянии Пламя в клетку запер…

За окнами снег, по улицам ветер гуляет, задувает во все щели, вынюхивает, выискивает чего-то, где бы согреться, да где он, ледяной, согреется. И — темным-темно на улице, ни огонька, ни огонечка, ни огонечечка, и во всех окнах — темень кромешная. Кто-то еще пытается что-то разжечь, растопить, тлеют лучинки — да то разве Пламя, то так, огонек, и не светит, и не греет, самого себя освещает, самого себя согревает.

Как вымерло все на улице.

Не приживается Пламя. Да что Пламя, на таком холоде и человек не приживется, не то, что Пламя. Достали уже со своим Обледенением…

Снова стучится в дверь зима, холодная, голодная, чует живую кровь. И ветер гуляет по комнатам, метет пол снежным хвостом.

Открываю.

— Привет.

— Привет и ты, коли не шутишь… чего на пороге встал, ты уж давай, или туда, или сюда, холоду напустишь…

— Ой, ой, это откуда куда я холоду напущу, с улицы в дом? Уж не наоборот ли? — смеется Антошка, входит в дом, поеживается. — Ничего у тебя, еще терпимо как-то, у меня вообще дубак… Я к тебе чего пришел-то, на допрос пойдешь?

Холодеет душа. Кажется, куда ей еще холодеть, а ведь холодеет…

— На… какой допрос?

— А… не слышал еще? Михеича взяли.

Снова холодеет душа.

— Чего ради?

— Ка-ак чего ради, а чего ради, по-твоему, ни у кого огня в доме нет, не приживается, мерзнем ко всем чертям, а у этого в Очаге Пламя так и пляшет?

— Следить надо…

— А то я не слежу, а то ты не следишь, а то мы все не следим… как вчера родился, ей-богу… все-то мы смотрим, и хоть бы что, хоть бы у кого огонечек прижился, у одного Михеича в доме гори, гори ясно… Так что допрашивать будем, с пристрастием, какого ж черта… Секрет, может, какой знает… вот и жжет у себя пламя, с нас денег побольше собрать хочет…