Господи, сделай так… - Наум Ним

Через несколько лет на подмосковной даче друзей меня познакомили с хозяином колонии для малолеток, которого перевели откуда-то из-под Тюмени поближе под крылышко благоволившего к нему начальства. Веселый полковник раблезианских форм, пристрастий и темперамента восхищался “Архипелагом”, закусками и собеседниками, делившими с ним роскошное застолье.

— Мы же ничего не знали, — сокрушался полкан. — Ничегошеньки… Я всю жизнь отпахал, свято веря, что мне присылают на перевоспитание форменных извергов, но и с ними я всегда старался — по-человечески. И перевоспитывал — куда денешься? Любого человека можно исправить — дайте срок…

Я даже поперхнулся от удачной фразы и с одобрением глянул на полкана, но он — не шутил и собственного смачного афоризма не заметил.

— А сейчас как? — попытался я разузнать о сегодняшней службе полковника. — С малолетками как? Может, и там полно невиновных?

— Это не наше дело, — отмахнулся полкан. — Мы — служба исполнения, вот и исполняем. — Полковник назидательно нацелил в меня ополовиненный шампур. — Но им там — чистый рай. Честное слово, это не лагерь, о которых вы все читали, а зона отдыха. Многие и освобождаться не хотят. Да оно и правильно — где им еще будет так хорошо? И кормежка, и крыша над головой, и телевизор тебе, и культурный отдых… А что они знали до того? Босота…

Он отвернулся от меня к хозяйке, продолжая накручивать прерванный мной самохвал о своих достижениях, о золотых руках мастеровитых зэков, которым он всячески потрафлял, рекламируя и продвигая их уникальные изделия.

— Они бы по моему приказу и блоху подковали, — смеялся полковник, — только, увы, блох не было, потому что у меня всегда на первом месте — санитария и гигиена…

— А теперь, — захлопал в ладоши хозяин застолья, отвлекая гостей от зашкаливающего возлияния, благодаря которому все постепенно становились неразличимы, как последние капли водки в опорожненной бутылке…

— Правильно — танцы, — одобрил полкан, вытискивая себя по частям из-за стола.

Но гостям предлагались не танцы, а конкурс в меткой стрельбе из воздушки. Полковник пренебрежительно покрутил махонькую в его руках винтовку и отдал обратно.

— Разве ж это оружие? Баловство одно… Вот у меня была коллекция ружей…

Я смотрел на него и дивился — неужто тот самый, о котором рассказывал Серега? Полкан был красочен и самобытен — как с картинки. А вся эта ситуация была тоже — как с картины Эшера, где гениальный рисовальщик изобразил неразрывное переплетение из белых ангелов и черных рогатых чертей. Посмотришь с одной фокусировкой — белые ангелы на черном фоне, посмотришь с другой — черные черти на белом фоне. И вот я разглядываю реального человека так же, как ту картинку Мориса Эшера: посмотрю одним взглядом — симпатичный добряк, посмотрю другим — законченный душегубец. Может, и все в жизни зависит от нас — от нашего взгляда? Вот же — нормальный человек, но он вполне мог ранее вместе с другими столь же нормальными стрелять по подвалам, а потом они шли домой, целовали детей… С ними всегда надо быть настороже — они как будто сами вживили себе какую-то кнопку для управления извне. Вот он сидит — вроде человек… жизнелюб… а вдруг кнопку сейчас включат — и понеслось… Впрочем, и безо всякой кнопки более всего способны испохабить нашу жизнь именно клинические жизнелюбы.

Серега даже не пытался каким-то иным взглядом увидеть хозяина. Для него тот был последнее мудло — и ничего больше…

Прямо из хозяйского кабинета Серегу укатали в ШИЗО, а следом и в ПКТ, где довели голодом до звонкой прозрачности, но в этом вираже он, по крайней мере, уберегся от костоломных дубинок спецназа. Чуть позже у хозяина вчистую сгорел его роскошный дом с гаражом, машиной, и хорошо еще, что не с домочадцами. Потом в бараки вернули телевизоры, и жизнь зоны постепенно вернулась в привычное русло за одним исключением — воскресная аэробика больше не собирала у экранов своих еще недавно преданных туземных поклонников. Один только хозяин остался по-своему верен ее очарованию и частенько заставлял свою машинистку (а по совместительству — супругу режимника) раздеваться до предпоследней возможности и в грубых шерстяных носках прыгать перед ним под бодрую музычку. Однако это так же мало походило на соблазнительную аэробику, как и нынешнее разнобойное топочение Тимкиных курсисток на клубной сцене разворованной московской фабрики.

— Ну как тебе? — спросил Тимка, подсаживаясь рядом и кивая на сцену.

— Это же гиблое дело, — отозвался Серега. — Вдохнуть жизнь в этих закаменевших баб? Смеешься? Открывай начистоту — в чем фишка?

— Гляди на ведущих. Хороши, правда? Это их последняя обкатка на данном этапе. Потом у них — другие занятия… А два месяца назад они были такими же несграбистыми клушами.

— Не может быть… Ну, ты гений!

— А то, — скромненько согласился Тимка. — В придачу мне с помощником повезло…

— Все равно не понимаю, за что тут зацепилась братва? Неужто за обучение дерешь миллионами?

— Не миллионами, но — прилично.

— Сколько?

— От одной до двух штук в месяц… Зелеными…

Серега чего-то поперемножал да поскладывал, но ни к чему путному не пришел.

— Для братвы — не добыча. Может, на тебя сели какие-то самодельные отморозки?

— Вроде нет… Знаешь, у всех этих теток — бабок немерено. Так их и отбирал со своих сайтов знакомств: переписка, вопросики разные, уточнения, ну и — нюх… В общем, в делах они не петрят, бабки хранят где-то под матрацами и ждут, когда какой-нибудь собственный шофер их обчистит догола… Если кто в чем соображает — так в челночных делишках. Вона, видишь жилистую дылду — в этом она спец… Короче, если они кому доверятся, то уговорить вложить бабки во что-нибудь стоящее — плевое дело. Еще и благодарны будут… Может, эти твои… ну как их? — твои коллеги… Может, они как-то прознали про мои планы? Но как они могли прознать? Ума не приложу.

— Ну, теперь хоть ясно, из какой задницы ноги растут, — успокоился Серега.

— Получится? Защитимся? — волновался Тимка.

— Видно будет… Подождем…

Братки появились к вечеру. Серега кивком поманил их за собой — за сцену, на которой приходили в себя обессиленные вповал Тимкины ученицы. Все впятером, друг за другом они вышли в забитый хламом узкий коридор, где и двоим разойтись было внапряг. По крайней мере, здесь разом не налетят — только по одному, а это давало кое-какие шансы (а для Сереги — и немалые), если вдруг понесет по кочкам. В нормальных понятиях ничего такого случиться не могло. Даже при неудачном раскладе самое большее, на чем могли бы настоять эти бычки, — это “забить стрелку”, где мало кто Серегу бы перемог. Но все это — по правилам, а у Сереги не было никакой уверенности в том, что топающие следом братки уважают или хотя бы знают честные правила честных людей.

Откуда они вообще повылазили, эти молоденькие бычки? Совсем не мелкий ростом Серега доставал каждому из них не выше подбородка (как раз для резкого удара головой в зубы — наповал)… И ведь как на подбор — один в одного. Не похоже, что эти шкафы могут появиться на свет обычным способом. Может, они каким-то почкованием размножаются друг от друга — и пожалте: еще один шкаф в такой же куртке, вязаной шапочке и трениках…

Серега повернулся, достал губами из пачки ловко выщелкнутую сигарету и поджидал, кто поднесет огонек зажигалки. Никто к этому не шевельнул. Бычок, стоящий перед Серегой, пощелкивал четками зоновского изготовления, следующий за ним — покачивался на пятки-носок, не вынимая рук из карманов куртки, а дальше — не разобрать… Зоновские четки обнадеживали, но все остальное — напрягало.

— Ты откуда нарисовался, такой красивый? — попер бычок с четками.

Серега опустился на корточки и несколько секунд так и сидел, прикрыв веки, с прямой спиной, мирно пристроив кисти рук на коленях.

— Эту судорогу, — Серега неопределенно мотнул головой, — я крышую, — вместо ответа снисходительно сообщил Серега, не выпуская из губ незажженную сигарету.

Его на первый взгляд проигрышная позиция на самом деле при Серегиных навыках давала исключительные преимущества для убойного отпора. Удар ногой легко перехватить, а у нападающего в этот момент равновесие — ни к черту, а чтобы вмазать рукой — надо наклониться, и если вовремя вскочить навстречу этому наклону, то удар получится хоть и малой массой, но на два ускорения — и наповал… Однако Серега рассчитывал не только на это. Оттуда, сверху, сейчас хорошо читалась наколка воровского перстенька на безымянном пальце его левой руки, а в распахе ворота можно было углядеть рукоять кинжала от воровского же портака на груди. Но все это, конечно, только для грамотных — кто умеет читать…

Браток с четками зацепился. Не то чтобы он сильно рубил в людских понятиях, но что-то где-то слышал…