Отторжение - Инна Тронина

На рукавах молодых охранников я заметила зелёные нашивки. Один из них сказал несколько слов Хикмету на ухо. Тот сразу обратился ко мне.

— Яха, мы втроём едем в ресторан, тут недалеко. Утром заберём тебя, не волнуйся. Они гарантируют вежливое обращение. Их слово твёрдое, мы знаем.

Охранников и водителя словно подменили. Они, как заведённые, кивали после каждого слова стройных мальчиков. Потом, забравшись в наш «мерс», отбыли в Намит. Я осталась в обществе парней, потрясающих воображение тёмной загадочностью и сдерживаемой силой.

Тот, что стоял ближе, подошёл ко мне и задал вопрос по-турецки. Я и так плохо понимала этот язык, а тут уж и совсем поглупела. Набрав в себя побольше воздуха, я решилась на первый шаг.

— Вы говорите по-русски? Рюс, рашен…

— Тебя как зовут? — с лёгким кавказским акцентом спросил тот же парень.

Я едва снова не упала в обморок. Мне почудилось, что от охранника пахнет прекрасной туалетной водой и крепким ароматным табаком. У него были карие глаза, сросшиеся на переносице брови, горбатый нос. После турецких чужеземцев он показался мне родным — почти братом.

— Оксана, — машинально отозвалась я, забыв и о Дайане, и о Яхе.

А вдруг он подсадной — от Косарева? Ладно, слово сказано, дело сделано. Теперь уже на всё плевать. Да, это кавказцы. Но кто именно? Я не настолько хорошо в этом разбираюсь, чтобы точно определить.

— Оксана? Украинка? — удивился другой парень, подходя ближе.

Он был очень похож на первого, но светлый, рыжеватый.

— Да, да! — Я всхлипнула, не в силах более сдерживаться. — А вы откуда сюда приехали? Очень хорошо говорите. Сулейман сказал, что ваш хозяин из России…

— Мы чеченцы. Меня зовут Махарби, — представился первый. — Его — Хункарпаша, — Это относилось к рыжему. — Я проведу тебя. Уже опаздываем, а тебя хочет видеть Падчах.

Проходя в ворота, я прикусила губу. Последнее слово оказалось до боли знакомым. Его часто произносил Андрей Озирский. Да и Саша Николаев тоже. Неужели тот, что взорвал подземку у финской границы? Правильно, он ведь скрылся в Турции. Не может быть… А вдруг всё не так? Жизнь, сколько можно бить меня? Я не перенесу очередного удара.

— Махарби, как мне к нему обращаться. Так и говорить — Падчах? — Между делом я решила узнать его подлинное имя.

Мы почти бежали через оранжерею, засаженную тюльпанами. Там были и красные, обыкновенные, и похожие на хризантемы. Встречались фиолетовые, шёлковые. А также — нежно-малиновые, белые. Эти последние очень походили на маленькие вазы. Жёлтые с белой и красной окантовкой, благоухали почему-то особенно сильно. Потом я заметила, что цветы высажены не как-нибудь, а в виде ковра.

Ближе к входу в дом тюльпаны стали другими — похожими на спелые персики, нарциссы и розы. Увидела я и мелкие, дикие тюльпаны, о существовании которых даже не подозревала.

— Да, желательно называть его Падчахом.

Махарби вывел меня из оранжереи на свежий воздух. В лицо ударил дождь — кажется, даже со снегом. Белый особняк, увитый виноградом, спрятался за мощными пальмами. На обложенных морскими камешками клумбах летом росли всевозможные розы. Я хотела бежать быстрее, но мешали каблуки. Ведь рядом были не турки, а свои ребята, свои! Ведь моя дочь имеет половину их крови. Значит, я с ними породнилась. Этих парней боятся даже люди Сулеймана. Они богатые, и их хозяин сможет заплатить за меня…

— Падчаху сегодня исполняется пятьдесят два года, — продолжал Махарби, завода меня на крыльцо. — Он пожелал провести ночь с юной красавицей. Сам себе решил сделать такой подарок.

— Я готова, в меру своих скромных сил, доставить ему удовольствие…

Мои губы сами собой шевелились под несмываемой помадой «Макс Фактор». Из глаз бежали горькие слёзы.

— Махарби, можно узнать, как его зовут?

— Его зовут Руслан. Ты должна спросить лично у него, как надо обращаться.

Мы прошли под шикарной австрийской люстрой и золочёной бронзы. Я снова вздрогнула — теперь уже радостно. Точно, это тот самый Руслан Эфендиев. А я называла Сулеймана «эфенди» — господин.

У самого входа в дом мы повстречали ещё двух охранников в такой же чёрной форме. На сей раз они были чуть постарше, и оба бородатые. Жилище Падчаха поражало азиатской роскошью. Мраморный особняк был одинаково прекрасен — изнутри и снаружи. Андрей Озирский переживал за него, не зная, как сложилась судьба Эфендиева после вынужденного отъезда из Питера. Теперь я могу рассказать, если вернусь. Вот шеф обрадуется!

Махарби снял с меня шубку, отдал бородатому. Я, покрывшись «гусиной кожей», на цыпочках двинулась по мягчайшим коврам. Потом поднялась по лестнице из розового мрамора. На узорчатых стенах горели настоящие факелы. Пахло пряностями, кипарисовой смолой, розовым маслом и мускусом. «Прямо «Тысяча и одна ночь!» — подумала я, заходясь от восхищения и волнения.

Тяжёлые золотые серьги с бриллиантами оттягивали мочки моих ушей и хлестали по щекам. Каблуки то и дело подворачивались, хотя раньше я свободно на них ходила. Перила и дверные ручки были инкрустированы золотом. Чуть позже я убедилась в наличии на вилле драгоценной сантехники. В этом бесподобном доме мне довелось прожить несколько дней. До тех пор, пока Руслан Эфендиев, двоюродный дядя Октябрины, не увёз меня через Батуми в Москву…

Махарби отворил одну из дверей — видимо, с большим трудом. Золотые блики заплясали в моих глазах. Охранник сделал мне знак подождать, а сам вошёл в комнату. Я переминалась с ноги на ногу, сжимаясь от холода, обхватив себя руками за плечи. Охранник вернулся минуты через две, но мне они показались часами.

Надо сказать Падчаху, что я знаю и Андрея Озирского, и Сашу Николаева, и остальных. Может быть, он согласится мне помочь? А вдруг он обиделся на Россию и на всех, кто там живёт? Ему ведь пришлось год назад спешно уехать, бросив в Питере дом и работу, а также другие свои дела. Но он, похоже, любит женщин. Ему трудно будет не показать себя джентльменом. И к Ковьяру Падчах уж точно никакого отношения не имеет. Плевать он хотел на разных там мелкотравчатых браконьеров типа Гуляева.

Да и вообще, какое дело Падчаху до приморской «братвы»? Для него существуют только свои люди, свои интересы. Мне дан шанс, и я буду последней дурой, если им не воспользуюсь.

— Заходи, — пригласил Махарби, выглянув из-за двери. — Твои приедут только под утро. Не беспокойся — за всё заплачено.

Как только я увидела Падчаха, дыхание остановилось. Не поддержи меня Махарби, упала бы замертво. Это был тот мужчина, о котором я думала всё время, с тех пор, как отдалась ему. И теперь будто бы не было никаких клиентов, никакого Гуляева — только он один. Но всё-таки передо мной сидел другой человек, только очень похожий на того. Кроме внешности, у них одно имя, один год рождения, даже месяц. Только вот числа разные…

Падчах сидел на низком диване — почти вровень с полом. С лазерного диска лилась тихая, нежная мелодия. В её сопровождении трепетно горел огонь внутри медных плошек. От них волнами распространялись пронзительные, экзотические ароматы. Кругом пестрели всевозможные ковры и подушки. Блестела старинная чеканная посуда.

На богатой скатерти, прямо на полу, были расставлены вазы. В них горами лежали фрукты и ягоды. Бросился в глаза виноград — особенно «Изабелла» и «Дамские пальчики». Были тут и персики, и финики. На огромном подносе стоял необычайный кофейный сервиз фарфора «Боне Шина». Вообще-то он на шесть персон, но тут были только два прибора. Забегая вперёд, скажу, что ела я в тот вечер золотыми ложками и вилками. Чашечки казались настолько хрупкими, что я боялась раздавить их пальцами. Падчах с ласковой усмешкой попросил меня не стесняться.

Но это произошло потом, уже тринадцатого ноября. А сейчас, стоя на коленях, я подняла глаза к лицу этого человека в белом костюме. Как это всё могло произойти? Наверное, неспроста. Он в силах подарить мне свободу, если только захочет.

Танцующие блики пламени маскировали страшные шрамы на щеке Падчаха, способные испугать кого угодно — только не меня. Я слышала и его голос из-за двери — точь-в-точь тот самый. Но такого шрама тогда не было. Господи, я схожу с ума…

— Ну, здравствуй, здравствуй! — Падчах явно наслаждался произведённым эффектом. — Иди сюда, садись, потеряшка…

— Это сказка! Невероятно… — пробормотала я, будучи не в силах даже пошевелиться.

Потеряшка! Значит, он в курсе дела. Тогда и просить незачем. Значит, ребята нашли меня. Они связались с Падчахом, зная, что тот живёт в Турции и много что может.

Сейчас он был весь в белом. Не только костюм с золотыми пуговицами, но и носки, и туфли. Галстук — шёлковый, в пестрину — выделялся на общем фоне. Чёрные волосы лежали в литой, безукоризненной причёске. Что же у него с лицом-то, ужас какой! Кроме больших рубцов, есть ещё и маленькие шрамы, и глубокие морщины. Неужели при этих-то средствах не сделать хорошую пластику?…