Последняя звезда - Рик Янси

– Подожди.

– Вы, инвазированные куски дерьма, я ничего вам не скажу.

– Ладно. Тогда я тебе скажу. Мы не инвазированные. Нет никаких инвазированных. – Я зря теряю время. С тем же успехом я мог сказать ему, что он – горшок с геранью и ему снится кошмар. – Подожди-ка секунду.

Я оттаскиваю Сэма в конец прохода и шепотом говорю:

– У нас проблема.

Сэм яростно трясет головой:

– Нет никакой проблемы. Его надо убить.

– Никто никого не убьет, Сэм. С этим покончено.

– Мы не можем оставить его здесь, Зомби. Что, если он наврал про отделение? Может, он вовсе и не ранен? Мы должны убить его, пока он не убил нас.

Сэм смотрит на меня снизу вверх. Его глаза сверкают от ненависти и страха.

«Убить его, пока он не убил нас».

Иногда, не часто, но иногда, я думаю: ради чего умерла Кэсси? Тигр вырвался из клетки, и невозможно загнать его обратно. Как мы восстановим то, что было утеряно? В заброшенном магазине перепуганная девчонка убивает ни в чем не повинного человека лишь потому, что ее вера была подорвана. Только так можно узнать наверняка, только так можно спастись.

«Ты в безопасности. Здесь ты в полной безопасности».

Эти слова постоянно меня преследуют. Потому что это ложь. И это было ложью еще до их прибытия, и остается ложью сейчас. Нельзя быть в полной безопасности. Ни один человек на Земле не может и не мог быть в безопасности. Жить – это значит подвергать свою жизнь опасности. Рисковать всем, включая собственную жизнь. В противном случае ты ходячий труп. Зомби.

– Он такой же, как мы, Сэм. Это никогда не закончится, пока кто-то из нас не опустит оружие.

Но я не пытаюсь забрать у него пистолет. Это решение он должен принять сам.

– Зомби…

– Я что тебе говорил? Меня зовут Бен.

Сэм опускает пистолет.

И в тот же миг в конце прохода заканчивается поражением еще один бой. Солдат соврал. Он был вооружен. И в оставшееся время он воспользовался своим оружием – приставил пистолет к виску и нажал на курок.

Марика

Сперва я сказала ему, что это плохая идея. Он продолжал настаивать, и тогда я попросила подождать до завтра. Время было далеко за полдень, а до супермаркета – три мили пути. Они могли не успеть вернуться затемно. Но все равно пошли.

– Завтра Рождество, – напомнил мне Бен. – Мы пропустили прошлое, и это было последнее Рождество, которое я намерен пропустить.

– Что такого важного в Рождестве? – спросила я.

– Все важное. – Он улыбнулся, как будто его улыбка могла на меня подействовать.

– Только Сэма с собой не бери.

– Как раз ради Сэма я туда и пойду. – Бен посмотрел через мое плечо на Меган, которая в тот момент играла возле камина. – И ради нее. – Он помолчал и добавил: – Но самое главное – ради Кэсси.

Бен пообещал, что они скоро вернутся. Я смотрела им вслед с веранды. Они шли к мосту. Сэм тащил пустую тележку; Бен, пользуясь своей хромотой, шел налегке. Их тени, одна длинная, другая короткая, напоминали стрелки часов.

Плач, как всегда, начался с заходом солнца. Я сидела в кресле-качалке, она сидела у меня на коленях. Она только что поела, так что я точно знала, что хнычет она не от голода. Я погладила ее по щеке, и этого было достаточно, чтобы я поняла, чего она хочет.

Бен. Она хотела, чтобы Бен был рядом.

– Не волнуйся, – сказала я. – Он вернется. Он обещал – значит вернется.

Зачем ему понадобилось идти в такую даль? На этом берегу реки дюжины домов, где на чердаках можно найти завалявшуюся рождественскую елку. Но нет, ему была нужна новая, и при этом искусственная. Больше никаких смертей. Теперь это – его кредо.

Небо затянули облака, с реки дул холодный ветер. Я старательно укутала ее одеялом. Свет камина проникал в окна и освещал доски веранды у меня под ногами.

Эван Уокер вышел из дома и приставил к перилам винтовку. Он проследил за моим взглядом. Изучил мост и дома на другом берегу.

– Еще не вернулись?

– Нет.

Мельком глянул на меня и улыбнулся:

– Они вернутся.

Уокер первым увидел, как они волокут к мосту красную тележку с зеленой поклажей. Он улыбнулся:

– Похоже, они нашли, что искали.

Потом он закинул винтовку на плечо и вернулся в дом.

С порывом ветра я почувствовала запах пороха. Когда Бен шел по тропинке к дому и улыбался от уха до уха, как первобытный человек, который притащил в пещеру добычу, мне очень хотелось треснуть его по затылку.

«Неоправданный риск ради идиотского искусственного дерева».

Я встала. Он же, как только увидел мое лицо, сразу остановился. Сэм не рискнул выйти вперед.

– Что? – спросил Бен.

– Кто стрелял и почему?

– Ты услышала выстрелы или почуяла запах пороха? – с усталым видом поинтересовался Бен. – Знаешь, я порой реально ненавижу эту двенадцатую систему.

– Не увиливай, Пэриш.

– Обожаю, когда ты меня так называешь. Я уже говорил тебе об этом? Это так сексуально. – Тут он меня поцеловал. – Стреляли не мы. Остальное – долгая история. Идем в дом. Здесь холодно.

– Здесь не холодно.

– Хорошо, здесь прохладно. Идем, Салливан. Будем готовиться к вечеринке!

Я пошла за ними. Меган оторвалась от своих кукол и радостно завизжала. Это искусственное дерево и вправду пробирает. Уокер вышел из кухни и помог установить елку. Я стояла у двери, качала на бедре малышку, а она не переставала хныкать. Бен наконец обратил на нее внимание, забросил елку и взял крошку на руки.

– Что такое, малышка-поденка? А? Что с тобой такое?

Малышка двинула кулачком Бену в нос, и он рассмеялся. Он всегда смеялся, когда она его колотила или делала что-нибудь такое, что совсем не радует. Например, она каждую секунду просилась на ручки. С момента своего рождения, когда он взял ее крохотный пальчик, она стала его полновластной хозяйкой.

Эван стоял в другом конце комнаты. Его передернуло, когда он услышал то, что сказал Бен.

«Поденка».

Это слово проникает ему в сердце. Для него оно уже никогда не будет просто словом. Порой я задавалась вопросом: может, нам стоило оставить его в Канаде? Возвращать ему память было жестоко. А для него это было настоящей пыткой. Но выбирать было не из чего. Либо убить его, либо опустошить и оставить только оболочку, в которой нет места для воспоминаний о ней. Оба варианта совершенно безболезненные. Но мы выбрали боль.

Боль необходима. Боль это жизнь. Без боли нет радости. Этому меня научила Кэсси Салливан.

А она все хныкала и хныкала. Даже Бен со своим всепобеждающим обаянием Пэриша не мог ее успокоить.

– Что с ней такое? – спросил он, как будто я могла знать ответ.

Но я все равно сказала:

– Ты ушел. Нарушил ее режим. Она этого не любит.

Как же она похожа на свою тезку. Плачет, дерется, требует чего-то, что ей до смерти необходимо. Может, представление о реинкарнации не такое уж глупое? Беспокойная, вечно неудовлетворенная, чуть что – сразу злится, упрямая и дьявольски любопытная. Это все – Кэсси. Она давно назвала себя – человечество.

Сэм убежал по коридору в свою комнату. Я решила, что ему надоело слушать ее плач. Но я ошиблась. Он вернулся. Встал рядом.

– Хотел подождать до завтра, но… – Он пожал плечами и показал то, что все это время прятал за спиной.

Этот мишка немало повидал на своем веку. Он потерял ухо, облез, перепачкался, весь штопан-перештопан, Франкенштейн рядом с ним отдыхает. Где он только не был, и все равно он с нами. Он с нами.

Бен взял у Сэма мишку и продемонстрировал Кэсси мишкин танец. Похлопал короткими лапками. Повертел туда-сюда ножками – одна короче другой. Малышка поревела еще минуты две, все не хотела успокаиваться, но потом весь негатив утек, как в песок, и она протянула ручки к игрушке.

«Дай, дай, дай».

– Ну надо же, – сказал Бен и посмотрел на меня.

Его улыбка была настолько искренней! В ней не было расчета, не было никакой суетности, было только одно единственное желание. И я не сдержалась, да я и не хотела больше сдерживаться.

Я улыбнулась.

Эван Уокер

Каждую ночь, от заката до рассвета, он караулил на веранде с видом на реку. Каждые полчаса он обходил дом, потом возвращался и сидел там же, пока все спали. Сам он спал мало, час или два днем. Просыпался всегда в панике, как вынырнувший утопающий.

Если ему и снились сны, то он их не помнил.

Один, в темноте, пока все спят, в это время он чувствовал себя спокойнее, чем в любое время суток. Он предполагал, что это передалось ему по наследству от отца и от деда, от фермеров, которые охраняли свою землю и оберегали свой скот. Кормильцы и защитники. Это должен был унаследовать Эван Уокер. Но вместо этого он стал охотником. Убийцей, который выслеживает жертву. Он – бесшумный охотник. Его жертва – человек. Сколько же он убил, прежде чем наткнулся на нее в тот осенний день? Ему даже не вспомнить. Его использовали, но он не думает, что это освобождает его от наказания. Он такая же жертва, как и те, кого он убивал, но ему нет оправдания. Он убивал, и всегда убивал издали. Всегда издали.