Исповедь сталиниста - Иван Стаднюк

Группа автоматчиков вышла из-за гребня и осторожно начала спускаться к дороге. Проходила в нескольких шагах от нашего кустарника. Мы уже понимали, что оказались на маршруте бродячего немецкого "котла": какая-то вражеская часть пытается пробиться в зону, занятую американцами, и там сложить оружие. И понимали главное: если нас заметят, достаточно будет одной автоматной очереди...

"Нужны мне были те негры!" - в смертном страхе мысленно корил я себя.

Свою машину мы не видели из кустарника, но слышали хлопанье ее дверц, крышки капота.

- Накрылась моя фотоаппаратура, - прошептал Саша.

- Молчи, а то и мы накроемся, - зло зашипел я в ответ, видя, что немцы рассматривают своего убитого соотечественника и обшаривают его карманы.

Послышалась с дороги какая-то команда, ее сдублировали на гребне, и мимо нас потекла нескончаемая масса вооруженных людей в гитлеровской форме. Мы накрылись с головой. Я понял, что нас пока спасал мертвый немецкий солдатик. Видимо, его приняли за водителя "мерседес-бенца"... Хотя бы Яберова черти не принесли!..

Время, казалось, приостановило свой бег. А рядом с нами, под сотнями сапог и ботинок, шуршала трава, скрипела полукаменная почва, гудели горы... Вскоре шум послышался и по другую сторону кустов боярышника...

Но вот все постепенно начало стихать. Только раздавались редкие голоса и доносились редкие шаги одиночек; это шли, как мы потом поняли, раненые.

Вдруг по холсту нашей плащ-палатки ударила струя. Мы почувствовали запах мочи. Напряглись до зубовного скрежета, понимая, что вот-вот будем замечены. И действительно, послышался испуганный голос:

- Wer ist da versteckt?!{5}

Отмалчиваться не было смысла. Приподняв над головой палатку, увидели стоящего у кустарника пожилого немецкого солдата. Одну ногу, забинтованную, он держал подогнутой, опираясь на винтовку, перевернутую стволом вниз. И этот его испуг будто подсказал мне, что делать. Я выпростал из-под палатки руку и, скорчив жалкую рожу, прижал указательный палец к губам, что везде означало: "Молчи!"

- Gut, gut!{6} - откликнулся немец после некоторой паузы и, застегнув ширинку, поковылял к дороге.

Мы с Сидоренко так и не поняли, принял он нас за своих дезертиров, не желавших идти в американскую зону, что вернее всего, или не захотел проливать нашу кровь...

Некоторое время мы продолжали отлеживаться в терновнике, приходя в себя. Даже начали похихикивать над своим страшным испугом, как вдруг услышали шум машины. Из-за поворота дороги показался американский "додж" с несколькими нашими солдатами в кузове. Среди солдат разглядели и шофера Яберова.

Выбравшись из укрытия, мы вяло побрели вниз. Увидели, что наш "мерседес" лежал на боку, а на его открытом моторе тлела холстина - немцы пытались поджечь машину.

"Додж" подъехал к перевернутой машине прежде, чем мы успели спуститься к дороге.

- Вы что, с ума сошли?! - заорал на нас Яберов, ставя на асфальт две канистры с бензином и кидаясь к дымившейся на моторе тряпке. - А поджигать зачем?!

Мы с Сидоренко, кажется, еще не верили в свое спасенье. Наступила странная реакция: нас начал бить озноб, хотя предзакатное солнце кидало жаркие лучи.

Из кабины "доджа" вышел молоденький лейтенант с артиллерийскими погонами на линялой гимнастерке и с удивлением уставился на опрокинутый "мерседес".

- Во упились товарищи корреспонденты! - с хохотом обратился к нему Яберов. - Ничего себе шуточки: перевернули машину! - И опять к нам с изумлением: - Но зачем поджигать?!

Было не до объяснений. Далеко в долине еще виднелся жидкий "хвост" бродячего "котла" немцев. А Саша Сидоренко стоял у перевернутого "мерседеса" и матерился; вся его фотоаппаратура была унесена, как и мой трофейный автомат.

Лейтенант-артиллерист, услышав о "котле", кинулся к "доджу":

- Я должен немедленно доложить начальству о немцах!

- Помогите сначала поставить нашу антилопу на колеса, - попросил я его.

Все вместе мы взялись за край днища "мерседеса", но приподняли машину чуть-чуть. Пришлось перекидывать через нее металлический трос, крепить его к днищу и подцеплять к "доджу", вставшему поперек дороги.

35

Сергея Смирнова мы с трудом разыскали в резиденции бургомистра Граца; был уже поздний вечер, на улицах кое-где горели электрические фонари, в некоторых домах светились окна. Это было так непривычно, что мы с опаской прислушивались к небу.

Сергей Сергеевич сидел под ярко горевшей люстрой в застолье среди группы наших офицеров, был, как и все, навеселе. Увидев меня и Сашу Сидоренко, он поднялся навстречу, развел руками и с упреком спросил:

- Что ж вы вчера не приехали?! Американцы погостили у нас и вернулись в свою зону.

- А негры? - с тающей надеждой спросил я.

- И негры с ними!

- Так зачем мы приехали?!

- Как зачем? - удивился Смирнов и захохотал.--В Граце сегодня загорелся свет! Раньше всех городов Европы! Впервые за годы войны!.. Я приказал бургомистру дать свет! Вы понимаете, что это значит?! - Сергей Сергеевич был в неописуемом восторге. - Так и напечатаем в "Мужестве": "Европа зажигает огни!.."

Радость в избытке, неумеренный восторг наносят ущерб не только сердцу, но и памяти. Казалось, мы были на грани сумасшествия: война закончилась! Не сказочный ли это сон?! Мы оглядывались в отгремевшие огнем и железом годы и не понимали, как могло случиться, что остались живы. А во мне особенно остро запульсировали события 41-го. Пощадил он очень немногих. Как удалось вырваться из Западной Белоруссии, устоять под Смоленском и у стен Москвы?.. А сколько было еще безысходности, непередаваемой тоски перед лицом очевидной смерти?

Чувства запоминаются больше, чем породившие их события... А тут ураган чувств: закончилась война! Разобраться в них невозможно, как невозможно сосчитать колоски на созревшем поле. Все вместе они сливались в вопль души: скорее домой, на родину!..

На меня счастье обрушилось еще одной сказочной новостью. Закончив 13 мая бои с противником в горах юго-западнее Вены, войска 27-й армии получили приказ совершить своим ходом марш на Украину - в районы Винницкой и Проскуровской областей. Штаб армии будет располагаться в самой Виннице - в двадцати пяти километрах от моей Кордышивки! Это же с ума можно сойти! 27-я армия идет в мои родные края!.. Такое и не снилось. В Виннице мы должны быть не позже 15 августа, преодолев около двух тысяч километров.

...Стрелковые полки и дивизии шли по Европе в пешем строю, при развернутых боевых знаменах, при орденах и медалях, с песнями и сдерживаемыми рыданиями. Позади оставались тысячи могил наших воинов-побратимов...

В каждом городе, в каждом селении армию-освободительницу встречали и провожали цветами, непритворной любовью. Гремели оркестры, звучали песни и страстные речи на митингах.