Новый мир. № 5, 2003 - Журнал «Новый мир»

Этот новозаветный идеал раннехристианского периода исторически не был реализован в полной мере. В Западной Церкви утвердилось вслед за бл. Августином представление: пол — греховен, через плотскую близость передается первородный грех, — отсюда целибат для всего духовенства и, позднее, догмат о непорочном зачатии не только Иисуса, но и Девы Марии.

На Востоке не дошли до подобных крайностей, однако во всем христианском мире преобладающим оказывается предпочтение воздержания, отношение к браку как терпимому несовершенству, имеющему оправдание лишь в деторождении. У православных постепенно появляется безбрачный, монашеский епископат и возникает практика монашеского пострига на склоне лет или на смертном одре.

Средние века сформировали нормы, не вполне соответствующие Евангелию: грех преследовался законодательно, положение женщины также не отвечало евангельскому идеалу. Кодекс чести рыцарства и так называемую куртуазную любовь тоже нельзя счесть подлинно христианскими. Возрождение приоткрыло возможность для появления христианского гуманизма, но обернулось в итоге возрождением язычества. Наиболее стойким средневековое наследие оказалось в сфере нравов. Заповедь, превращенная в закон, постепенно вырождается в буржуазное ханжество, далее набирает силу волна противодействия, выливающаяся во всеобщее раскрепощение.

11. ХХ век несет с собой переворот: завершается секуляризация как тотальное отступление от христианских норм в том виде, в котором они сформировались в Средние века: «все позволено», «заголимся и обнажимся». Неоязыческое торжество гедонизма стирает рамки допустимого; все, что присутствовало в карнавальной культуре, выходит на поверхность, отменяется всякая иерархичность как в области ценностей, так и в сфере морали; отменяется само понятие греха.

В области нравов совершается шаг назад, в дохристианскую языческую древность: стихия пола, теряя не только личные, но даже различительные половые признаки, ведет к дегуманизации, развоплощению человека. Человек постиндустриального общества становится безличным, одиноким и манипулируемым, он гонится за удовольствием, позволительным в любом виде. Главное — не противоречить системе (производство — потребление — политкорректность) и зарабатывать деньги для удовлетворения потребностей, этой же системой формируемых. Соответственно неотъемлемым элементом обслуживающей постхристианское человечество культуры с неизбежностью становится порнография.

12. Новый виток дегуманизации и развоплощения — виртуализация человеческого существования, что вполне объяснимо с точки зрения христианской: бесы, силясь стереть само представление о богоподобии человека и о поражающем его грехе, пытаются, по мысли Клайва Льюиса, механизировать и уничтожить даже то, что еще остается от «удовольствия».

13. Христианство открыло человечеству перспективу Царствия Божия, но именно оно сделало возможным и Апокалипсис. «Смотрите не ужасайтеся, надлежит бо всем сим быти». Мы, христиане, должны мужественно принимать мир, констатируя деградацию норм общественной морали и черные дыры небытия, стремящиеся охватить и поглотить культуру, тем более что во многих отношениях мы прямо или косвенно несем за это ответственность.

Евангельский реализм должен быть гарантией от тотального отрицания и самоустранения. Мир лежал и лежит «во зле», но Христос пришел, чтобы не судить, а спасать. Мечты о Царстве Божием на земле окончательно рассеялись, и пора, воздавая должное Средневековью за подлинные его достижения, изжить иллюзии и пересмотреть модели христианского присутствия в мире в соответствии с евангельским благовестием.

Отрицая и разоблачая зло и ложь, необходимо уметь усмотреть подлинные ценности и тогда, когда те, кто их созидает, не отдают себе отчета в Истине и даже противятся ей. Добро во всех его проявлениях, творчество, красота и стремление к совершенству онтологически не могут быть не от Бога, то есть имеют ценность богочеловеческую. Христианский универсализм должен подвигать на то, чтобы ценить и целить, очищать и преображать, «невзирая на лица» и не пугаясь новых форм. И при этом не извне, но изнутри пребывая в гуще жизни, в гуще культуры.

Десять заповедей были и остаются для христиан нравственным основанием. В то же время нельзя подменять их викторианской добропорядочностью, призывая на помощь для ее поддержания закон и его блюстителей. Времена полиции нравов безвозвратно ушли. Фарисейство в конечном итоге дискредитирует изначально благие принципы. Гедонизм и вседозволенность во многом являются реакцией на засилье буржуазной морали, не менее, по своей сути, далекой от Евангелия (мораль друзей Иова и законников, призывавших побить камнями блудницу). Грех не может быть оправдан не только когда он объявлен обществом нормой, но и когда просто терпим как таковой ради социальной стабильности. Однако признаки образа Божия мы должны различать и в последнем грешнике и всегда быть готовы его принять. В явлениях культуры мы не должны пугаться адских глубин, куда подчас она пытается нас низвести. Мы не должны бросать заблудших в этих глубинах, но уметь вывести из них на свет. Другое дело — сознательное служение злу и растление «малых сих». Здесь нужна непримиримость. О таких сказано, что «лучше бы им повесить себе на шею мельничный жернов» и утопиться. Анафемствовать иногда столь же неизбежно, как быть всепонимающими и видеть малейшую возможность света в камере обскура современности.

Татьяна Чередниченко

Теленовости

Чередниченко Татьяна Васильевна, музыковед и культуролог, доктор искусствоведения, постоянный автор и лауреат премий «Нового мира», продолжает этим эссе свой цикл «Мелочи культуры» (см. «Новый мир», 2002, № 5, 9, 11).

В традиционной культуре новость — событие надолго. Прочное событие, памятное годами и даже столетиями — как в летописях (а ведь тоже хроникеры работали — лишь в газетную эру понятие хроники смодулировало из летописного масштаба в репортажный). Ныне информационные поводы освещаются в электронной и печатной прессе с такой плотной дробностью, что превращаются в мелочь, которой СМИ рассчитываются с публикой за ожидаемые рейтинги. В старинных хрониках о мелочах не упоминалось. Теперь все, что упоминается, фатально мельчает.

Впрочем, иногда масштаба заведомо нет. На телеэкране события уравнены в качестве единиц хронометража, поэтому пустые позиции можно заполнить всякой всячиной. Тут и бизнес, и политики поспевают. Что угодно и кто бы ни был, хоть пара слов от потерявшего влияние олигарха, хоть странноватая Партия жизни: попал в новости — получил вес. Мелькание утяжеляет. Пиар, статус, рост числа продаж. Если большое в ряду прочих новостей разменивается, то малое растет в цене. Получается взвесь из примерно одинаковых информационных частиц, текущая в (или скорее сквозь) наше сознание.

Мелкими единицами времени сыплется поток новостей. Компьютер включен, телевизор работает. Можно не вчитываться и не всматриваться — шуршание фраз и мелькание картинок все равно задевает. Время ин-форматировано — форматировано информацией. А информация, хотя и принято жаловаться на ее переизбыток, на сайтах Сети и в телепрограммах повторяется, словно случающегося не хватает на многоканальное время, которое необходимо заполнить.

Впрочем, подчас хватает, еще как. Одно событие (катастрофа подлодки «Курск», теракт 11 сентября, катастрофа башкирского самолета в небе над Германией, захват заложников на Дубровке) поглощает все информационное время. Оно предстает сверхкрупным, как исторические вехи в летописях. Правда, крупность на современном телевидении достигается особым, «мелким» способом: в течение суток, двух суток и более повторяются одни и те же микросюжеты с места событий, разбавляемые беседами в студии, приглашенные участники которых жаждут пиаровски засветиться на фоне масштабного горя. В сущности, так называемые эксперты, в роли которых выступают чаще люди, профессионально к проблеме никак не причастные, оттягивают на себя информационный повод и сами становятся новостями внутри большого трагического известия. Которое тем самым и растет по времени непрерывной трансляции и дробится-разжижается внутри себя.

Так или иначе, фактом остается то, что новостей парадоксально мало — иногда даже просто одна — на множество выпусков новостных программ. Когда грандиозных неприятностей нет, записанный на пленку компактный набор новостей просто повторяется (как в появившихся в текущем сезоне ежечасных пятиминутках «Сегодня» на НТВ, как в более редких федеральных «Вестях», как в программе «Вести-Москва», как в чередовании новостных передач разных телеканалов). А «Евроньюс» катают на протяжении всего эфира один и тот же информационный блок, и просто удивительно, для чего им три-четыре часа трансляции. Создается впечатление скудости жизни, в которой, несмотря на планетарную глобальность, случается всего-то не более пяти достойных внимания событий в день.