Вечный капитан (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Во дворе ко мне подошел старый слуга с заискивающим выражением небритого лица, которое седая местами щетина делала пегим. Несмотря на холодную погоду, он был в холщовой рубахе и штанах и бос. Грязные, разбитые ступни напоминали ласты.

— Вельможный князь позволит к нему обратиться? — осторожно подъехал он.

— Позволяю, — сказал я.

— Мне кажется, епископ не все ценное увез. У него так много было всего, а собирался впопыхах, — начал слуга.

Я понял, к чему он клонит, и предложил:

— Пятая часть будет твоя.

Судя по тому, как слуга улыбнулся, я предложил больше, чем он ожидал. Не знаю, чем насолил ему епископ. Поляка каждый обидеть норовит. Особенно, если поляк этого хочет. А они таки хотят! У поляков что-то типа национального вида спорта — кто чаще и сильнее обидится.

Слуга показал нам потайной ход из винного погреба в большое узкое помещение, заполненное ценными, по его мнению, вещами: книгами, бронзовой посудой, шелковой и льняной материей, разными поделками из камня и дерева. Слуга получил свою долю и осла из епископской конюшни, чтобы было на чем увезти ее. Я поставил на одной из книг оттиск своего перстня. Это будет пропуск верному слуге. Иначе его ограбили бы мои воины. Посоветовал идти в сторону Сандомежа. Мы туда уже не пойдем, потому что там больше нечего взять.

Грабеж Кракова продолжался пять дней. Выгребали все ценное из домов и что-то грузили на телеги и арбы, что-то продавали купцам, которые сопровождали нашу армию. Нашли в городе большие запасы каменной соли. Как нам сказали, неподалеку от города соляные шахты. Каменная ценится дороже поваренной, а у кочевников любая соль ценится очень высоко. Поэтому обоз телег из ста с солью отправили в ставку Чингизидов, которая располагалась, как я понял, где-то на берегу Волги. Забавно было наблюдать, как грабили новенькие воины. Дешевое барахло можно было не сдавать интендантам. Через час у такого вояки был уже большой баул всякой дряни. Когда становилось тяжело таскать баул, а попадалась более ценная добыча, начиналась трагедия. Несчастный грабитель долго перебирал, что выкинуть, а что оставить. Выкидывал чуть ли не со слезами на глазах. Ветераны брали только золото, серебро, драгоценные камни, специи и благовония и какие-нибудь интересные вещички, кому что приглянулось.

Байдар ушел на четвертый день. Мой тумен задержался еще на два дня, упаковывая награбленное. Добычи стало так много, что в экономическом отношении дальнейший поход потерял всякий смысл. Каждый мой солдат нахапал столько, что, при разумном расходовании, хватит на всю оставшуюся жизнь. Но мы продолжили поход на запад. Нас гнало вперед чувство принадлежности к самой сильной и непобедимой армии мира.

41

Через Одер переправились возле Ратибора. Этот маленький городишко сдался без боя. Все богатые давно удрали из него. Тем, кто остался, по большому счету нечего было защищать. Я собирался отдохнуть здесь пару дней, но от Байдара пришел приказ срочно двигаться к Вроцлаву, который он осаждал.

— Поляки собрали армию. Ждут чехов, чтобы дать нам генеральное сражение, — передал мне гонец. — Орду тоже идет к нам.

Где-то я читал, что чехи разбили монгольское войско. Из-за этого у меня появилось плохое предчувствие. Слишком хорошо идет все. Когда-нибудь удача должна отвернуться и от монголов. Оставив пехоту идти вместе с обозом, отправился вместе с конницей к Вроцлаву. С собой взяли только самое необходимое — еду, боеприпасы и сменных лошадей. Теперь у каждого всадника было по пять лошадей. Обычно две тащили долю хозяина. Моя доля составляла несколько телег и арб и плелась в обозе под охраной моих пикинеров и арбалетчиков. Я старался, чтобы они не участвовали с сражениях. Мои дружинники еще пригодятся моим сыновьям. Я чувствовал, что заканчивается мое время в этой эпохе. У меня остался год или два. Привык уже здесь. Так не хочется уходить! Мои починенные приписывают мое плохое настроение комете, которая появилась на небе. У нее длинный хвост. Наверное, состоит из льда. Все уверены, что это дурной знак. Для поляков и венгров — точно. Они связывают нашествие монголов с этой кометой. Причем монголы вторичны, хотя появились раньше.

Когда мы подошли к Вроцлаву, он уже был взят. До прихода монголов здесь собиралось войско со всей Польши. Говорят, что на помощь прибыли немецкие рыцари и даже французские тамплиеры. Командовал этой армией Генрих, князь Великопольский. У этого прозвище Благочестивый. Он не решился защищать город, отступил на северо-запад, чтобы дождаться чешского короля Вацлава. Наверное, чтобы вместе помолиться. Вроцлав расположен на берегу Одера, где в него впадает несколько притоков, поэтому город состоит из нескольких частей, огороженных деревянными стенами. По количеству мостов он не дотягивал до Венеции, но мог поспорить с Вилково, какими я знал эти города в двадцать первом веке. На одном из островов находился замок, наполовину деревянный, наполовину каменный. Сейчас он горел. У Байдара аллергия на замки. Уничтожает их при каждой возможности. Если бы мы постояли во Вроцлаве дольше, он бы приказал пленным сравнять оставшееся после пожара с землей.

— Князь Генрих сейчас в дневном переходе от нас, а чешский королю Вацлаву идти до него дня три. Войска у него примерно, как у нас, может, чуть больше. К нему постоянно подходят подкрепления. У чешского короля примерно столько же, — рассказал Байдар последние разведданные.

Мы, три командира туменов, сидели в его шатре, ели горячую говядину, запивая ее красным вином, скорее всего, итальянским. Представляю, сколько дней оно добиралось сюда. Меня поражало, что монголы до сих пор оставались неприхотливыми в еде и одежду. Не смотря на то, что мы захватывали много скота и других продуктов, они всегда возили с собой высушенное кислое молоко. Утром отламывали кусок, клали в бурдюк, заливали водой и возили до вечера. К тому времени образовывалась густая кисломолочная каша. Ее и ели прямо из бурдюка. Иногда добавляли в кашу кровь лошади. Вскроют вену на шее запасного коня, нацедят крови, а потом ранку заделают какой-то жвачкой. Лошади после этого чувствовали себя вполне сносно. Одевались монголы в дубленки из овчины и кожаные штаны, под которые, правда, надевали шелковые халаты, рубахи и штаны, но только для борьбы с вшами и клопами.

— Надо перебить их, пока не объединились, — сказал я. — Придется действовать теми силами, какие есть под рукой. Моя пехота придет сюда только завтра к полудню.

— Моя тоже не успеет, — сообщил Орду.

— Обойдемся без пехоты, — отмахнулся Байдар. — Выступим рано утром. К вечеру надо быть возле армии Генриха, чтобы он не начал отступать. Бой дадим на следующий день. Предупредите воинов, что преследовать будем только до вечера. Может быть, на следующий день придется биться с чехами.

— А если потягать чехов за собой пару дней, пока войско отдохнет? — предложил я.

— После сражения с поляками решим, — подвел итог Байдар.

На этом военный совет и закончился. Байдар рассказал нам и другие новости. Армия Бату разбила передовой отряд гуннов возле горного перевала, который называется Русские ворота. Половцы, срывавшиеся у гуннов, узнав об этом, побежали в Болгарию. Во время переправы через Дунай болгарский царь перебил большую их часть. Остальных прикончили гуннские магнаты.

— Ты ведь знаешь этого царя, — обратился ко мне Байдар. — Он сильный полководец?

— Не столько сильный, сколько удачливый, — ответил я.

— Лучше быть удачливым, чем сильным, — произнес Орду.

Наверное, и себя имел в виду.

— Если запросить не много и пообещать помощь в войне с ромеями, он согласится стать вашим вассалом, — подсказал я.

— Может быть, так и сделаем. Везучего лучше иметь на своей стороне, — сказал Байдар.

Надеюсь, Иван Асень запомнил, что послов убивать нельзя. Иначе ему не позавидуешь.

Утром мы пошли к городу Легница, на поле возле которого расположилась армия Генриха, князя Великопольского. Стояла сырая погода. Климат в этой части Польши теплее, чем в юго-восточной, но дождливее. На берегу Одера расположен морской порт Щецин, в котором я бывал. К порту надо идти несколько часов по Щецинскому заливу. На островках в заливе стоят голые, высохшие высокие и толстые деревья, покрытые в верхней части зеленовато-белыми подтеками. В последние годы деревья облюбовали вороны, расплодившиеся на городских свалках, и так загадили, что те погибли. Экологи никак не могли решить, вороны важнее или деревья? Поэтому ничего не предпринимали. О Щецине мне многое сказало то, что, когда гулял в темное время по улицам, особенно в малолюдных местах, все старались обойти меня стороной. От поляков я ничем не отличался, но в зимней куртке выглядел достаточно громоздким, вызывающим опасения. И это в две тысячи втором году, когда их «лихие восьмидесятые» давно уже были в прошлом.