Вечный капитан (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

После сильных морозов резко потеплело. Дороги превратились в кашу из снега и грязи. Наш обоз в день проходил от силы километров десять-пятнадцать. Он значительно вырос, благодаря награбленному. Сотни телег, кибиток, арб и вьючных лошадей растягивались на много километров. Конница вынуждена была не сильно отрываться от обоза, чтобы ни у кого не возникло желание воспользоваться плодами трудов наших праведных.

На полпути до Кракова разведка обнаружила войско численностью около полутумена. Кочевники считать не умели, поэтому прикидывали на глазок: тысяча, четверть тумена, полвина, две трети. Захваченный язык, молодой копейщик, белобрысый и конопатый и так сильно перепуганный, что даже веснушки побледнели, рассказал, что войском командуют сандомежский воевода Пакослав и кастелян Якуб Ратиборович. Интересно, где оба отсиживались, когда мы осаждали Сандомеж?! По моим прикидкам войско было ближе к Байдару, поэтому я послал гонца к нему с предложением уступить их мне. Чингизид согласился и сообщил, что сам нападет на второе войско, которое ведет князь Болеслав. Как рассказал польский копейщик, объединиться эти армии не могли, потому что гонор не позволял. Пленный, кстати, немного пришел в себя, увидев, что перед ним русский князь.

— Предлагаю на выбор: или остаешься пленным и после взятия Кракова тебя отпустим, или вступай в мое войско и получишь долю в добыче после захвата города, — предложил я.

— Лучше в войско, — сразу сказал он и объяснил, почему сделал такой выбор: — Краковчан давно пора наказать!

Кто бы спорил! Я приказал зачислить его в пехоту. Там у нас самая большая убыль и больше всего поляков-добровольцев. Их тоже историки обзовут монголо-татарами.

Оставив пехоту охранять обоз, который медленно полз в сторону Кракова, с конницей пошел на свидание с воеводой Пакославом и кастеляном Якубом. Встретились мы неподалеку от местечка с расслабляющим названием Торчок. Встреча состоялась под вечер, поэтому я решил перенести сражение на утро. Основная часть войска легла спать, а несколько сотен легких пехотинцев, сменяя друг друга, всю ночь беспокоили противника, имитируя нападение. Надо отдать должное воеводе Пакославу, расположил он свое войско грамотно. Они заняли склон холма. Впереди — пехота, а конница — сзади. Перед пехотой вкопали в землю заостренные жерди. С левого фланга из защищал лес, с правого поставили телеги и рогатки. Непонятным оставалось, что он здесь пытается защитить, не считая рыцарской чести? Или просто хотел отсидеться, пока мы не пройдем дальше, а потом вернуться в Сандомеж, но плохо спрятался? Я склонялся ко второму варианту.

Утром я построил свое войско также, как в предыдущем сражении, послав две тысячи всадников обстреливать сандомежцев. Только на этот раз, израсходовав стрелы, они занимали место на флангах, отдыхали и пополняли запас, а те, кто раньше стоял там, отправлялись беспокоить противника. Расходовали плохие стрелы, трофейные, которых у нас было много. Взяли их в том числе и в захваченном Сандомеже и, связанными в пучки по тридцать штук, привезли сюда на нескольких десятках вьючных лошадей. Мои всадники словно бы тренировались на стрельбище. Стреляли с места и на скаку, поодиночке и в «карусели», когда скачут перед противником по кругу, по прямой и навесом. Вреда вроде бы наносили не очень много, но это продолжалось с утра и до второй половины дня. Сандомежцы, не выспавшиеся, уставшие, стояли в строю, прячась за щиты и готовясь к атаке, но на них не нападали, а только обстреливали, медленно и уверенно уменьшая их войско.

Ближе полудню у кого-то из командиров не выдержали нервы и он повел пару сотен рыцарей в атаку. Находившиеся перед ним кочевники отхлынули, не вступая в бой, зато те, что были с боков, приблизились и начали бить тяжелыми стрелами по всадникам и лошадям. Через несколько минут несколько спешенных рыцарей попытались добежать до своей пехоты, но их порубили саблями и покололи пиками. Пехота не пришла на помощь. Они боялись выйти за ограждение из кольев.

Такая быстрая расправа над грозными рыцарями сломила дух сандомежцев. Самые стойкие продержались еще пару часов. Они стояли в первых шеренгах и, видимо, не сразу заметили, что задние поодиночке и группами отделяются от строя и, ускоряя шаг, устремляются к краю леса, который рос выше по склону. В какой-то момент, без команды, все вдруг развернулись и побежали. Это случилось так неожиданно, что мои воины растерялись, заподозрив ловушку. Я понял, что у поляков кончился гонор, и приказал бить решительный штурм. Мы гнали их до вечера, перебив процентов восемьдесят.

В конце дня меня нашел гонец от Байдара и сообщил, что второе войско тоже разбито.

— Их князь Болеслав перед самым сражением трусливо удрал. За ним побежали и другие знатные. Те, что остались, попались на обычную нашу уловку — погнались за якобы убегающими от них и были перебиты. Остальные, увидев это, устремились следом за своим князем, — рассказал гонец.

У князя Болеслава прозвище Стыдливый. Жена ему не дает якобы по религиозным соображениям, а любовницу стесняется завести. Поэтому не имеет детей. Наверное, правильнее было бы называть его Трусливый. Женщины это тонко чувствуют и обращаются соответственно. Зачем ей рожать трусов?!

Мы с гонцом стояли возле холма, на котором пленные сандомежцы собирали для нас трофеи и наши стрелы. Оказывается, не так уж и мало врагов перебили мои лучники, обстреливая в течение нескольких часов. Сами потеряли всего несколько человек. Слишком мало хороших лучников и арбалетчиков оказалось у воеводы Пакослава и поставил их далеко, позади копейщиков. Европейцы уже позабыли, как надо бороться с конными лучниками. Для этого нужна такая же легкая конница и хорошие лучники и арбалетчики, а еще лучше — артиллерия, которая, как я слышал, уже есть у арабов, но пока в зачаточном состоянии.

— Хан сказал, чтобы ты после того… — продолжил гонец и запнулся, потому что «того» уже случилось. — Иди на Краков, Байдар тоже туда направляется, — закончил он.

40

Краков под стать Чернигову. Не тому, разрушенному и сожженному, как сейчас, а тому, каким был пару лет назад. Впрочем, вскоре и Краков будет ничем не лучше. Стоит он на высоком левом берегу Вислы. Говорят, с этого места река судоходна. Городские стены деревянные, высотой метров шесть, а башни и воротные арки каменные. Рядом с городом на холме Вавель находится большой каменный замок — резиденция князя. Замок тоже никто не защищал. В таком можно было бы пересидеть осаду монголов. Не смотря на наличие мощных осадных орудий, некоторые крепости кочевникам так и не удалось захватить. Но защищают не столько крепкие стены, сколько крепкие парни. Благородный рыцарь Болеслав, князь Малопольский, не из таких. Он сбежал от своего войска, из своего замка, из своей столицы, бросив их на произвол судьбы. Вместе с ним чухнули и богатые горожане. В городе осталась одна беднота, которая открыла ворота, не выдвигая никаких условий.

— Знал бы, не шел сюда! — сказал огорченный Байдар.

Поэтому, наверное, сразу же и приказал разграбить и сжечь замок. Первую часть приказа выполнили, а вторую не очень. Камни плохо горят. С городом получилось лучше. В нем каменные дома были только в центре. Большинство этих домов имело стеклянные окна. Весь центр и главные улицы, ведущие к воротам, вымощены булыжником. На центральной площади был фонтан в виде большой рыбы, из пасти которой в теплое время года лилась вода. Самым шикарным домом была резиденция епископа, который лучше других знал, что на бога не стоит полагаться, поэтому удрал вместе с князем. Дом был трехэтажный, прямоугольный, с внутренним двором. Внутри вдоль верхних этажей были галереи. На первом этаже располагались хозяйственные помещения: кухня, кладовые, конюшня. На втором первое длинное крыло занимала большая приемная, первое короткое — кабинет и библиотека, второе длинное — банкетный зал, второе короткое — спальня епископа. Во всех комнатах стены расписаны библейскими сюжетами, работали над которыми явно не мастера эпохи Возрождения. Никакого представления о перспективе они не имели. Да и лица получились немного карикатурными. Спал епископ на большой квадратной кровати под пурпурным балдахином. Стойки, поддерживающие балдахин, были в виде позолоченных ангелов. Рядом со спальней располагалась комнатушка с маленьким, застекленным окошком под высоким потолком, в которой стоял табурет с круглой дырой в центре. Для прочих на каждом этаже, друг над другом, находились сортиры — небольшие холодные помещения с тремя дырками в полу, которые вели в наклонные желоба. На третьем этаже жили помощники и обслуга епископа. Здесь все было намного скромнее.