Флагман в изгнании - Дэвид Вебер

Заявление было очень мягкое, но оно прорвало стену молчания Ключей, и с тех пор выступило еще несколько землевладельцев – лорды Келли, Майклсон, Сюрте и Уотсон. Как и у Мюллера, их выступления были слишком сдержанными, чтобы их можно было назвать атакой, но сама эта сдержанность придавала их словам опасный оттенок продуманности аргументов. Те, кто вовсе не собирался присоединяться к бессмысленной враждебности к переменам, куда скорее могли прислушаться к этим новым выступлениям и задуматься, тем более что исходили эти заявления от землевладельцев, которых на Грейсоне традиционно уважали.

По крайней мере, Церковь держалась твердо, но даже тут Пакстон нашел первые признаки расхождения. Преподобный Хэнкс и Ризница ясно выразили позицию Церкви, и никто из низшего духовенства не выступил против дисциплинарных мер, примененных к Маршану. Но, как указал Пакстон, существовала большая разница между поддержкой Ризницы и отсутствием оппозиции. Значительное количество священников сохраняли сдержанное молчание. Прослеживались многозначительные совпадения между расположением их церквей и поместьями землевладельцев, так спокойно и рассудительно поддерживавших демонстрантов.

Хонор чувствовала себя виноватой из-за того, что офицер разведки флота тратит столько времени на то, что никак не относится к военной ситуации. Она надеялась, что он излишне пессимистичен, но выводы Пакстона ее тревожили. По опросам, подавляющее большинство грейсонцев все еще поддерживали Протектора, но вот в отношении ее самой рос процент сомневающихся. В конце концов, нет дыма без огня…

Равновесие смещается, подумала она, глядя в иллюминатор. Не внезапно, но медленно, постепенно. Не прослеживалось ничего явного, ничего, на что можно было бы указать пальцем – или с чем можно было сразиться, – но опасность ощущалась, как гроза за горизонтом. Хонор отчаянно надеялась, что они с Пакстоном просто зря тревожатся.

Бенджамин Мэйхью и его семья ждали ее в той самой столовой, где маккавеи пытались всех их убить. Хонор уже не первый раз с того памятного дня обедала здесь, но все равно каждый раз, входя в комнату, чувствовала холодок. Залитый кровью ковер заменили, изрешеченные пулями стены починили, но мебель была прежняя, и она привычно подивилась, как Мэйхью справляются с воспоминаниями, обедая здесь каждый день.

Наверное, они уже и подзабыли многое. Прошло почти четыре года, и даже у самых болезненных воспоминаний время рано или поздно стачивает острые края. Вот и ее собственные приступы депрессии слегка пошли на убыль. Впрочем, думать об этом времени не было, потому что ее с улыбкой окликнула миниатюрная хозяйка:

– Хонор!

Кэтрин Мэйхью, первая жена Бенджамина, бросилась ей навстречу, начисто забыв о протоколе. Конечно, визит был неофициальным, и сам Бенджамин подчеркнул это в приглашении, но Хонор все же оставалась вассалом Протектора. Когда она с ним встречалась, полагались определенные церемонии.

Но всем было наплевать. Бенджамин, не вставая, помахал ей с другого конца комнаты – грубейшее нарушение этикета для грейсонского мужчины, который совсем не так обязан отреагировать, если в комнату входит женщина. Шестилетняя крепышка Рэйчел, гроза дворцовой детской, вслед за матерью подбежала прямо к Хонор.

– Нимиц! – воскликнула она.

Кот с радостным воплем прыгнул к ней с плеча Хонор. Рэйчел с таким же воплем восторга уселась прямо на ковер, а десятикилограммовый кот забрался ей на руки, и их тут же окружили сестры-малышки.

Подошла поздороваться Элейн Мэйхью, и Хонор заметила, что младшая жена Бенджамина снова беременна. Она была намного моложе Кэтрин и поначалу очень стеснялась Хонор. Зато сейчас Элейн просто весело кивнула головой и нырнула в быстро увеличивающийся водоворот из маленьких девочек и кота.

– До обеда нам их ни за что не распутать, – усмехнулась Кэтрин.

– Извини. Он вообще-то знает, как себя вести, но…

Извинения Хонор заглушил дружный вопль восторга – Нимиц взбежал по спине Терезы, оперся двумя парами передних лап о ее макушку и буквально взлетел, после чего мгновенно скрылся под кушеткой. Все три девочки побежали за ним. «Поймай кота» было одной из их любимых игр (особенно когда подворачивалось побольше препятствий в виде мебели, родителей, гостей и многострадальных телохранителей). Хонор пожала плечами и закончила с кривоватой ухмылкой:

– Он любит детей.

Кэтрин расхохоталась.

– Я знаю, а они любят его. Не беспокойся, скоро они выдохнутся, и мы хоть пообедаем спокойно. Пойдем.

Она подвела Хонор к Бенджамину, он встал и крепко пожал ей руку. Она впервые посетила дворец с тех пор, как гранд-адмирал Мэтьюс предложил ей вернуться на флот, и, несмотря на веселое выражение лица, Протектор смотрел на нее серьезно и изучающе. Прошло не меньше минуты, прежде чем он расслабился.

– Рад видеть, что вы хорошо выглядите, – сказал он.

Его слова едва пробились сквозь шум, поднятый детьми и котом. Хонор улыбнулась чуть более неестественно, чем можно было списать на искусственные лицевые нервы. Роль, которую играл Бенджамин Мэйхью в обществе, научила его великолепно скрывать свои чувства, но Хонор и без Нимица знала, почему он так долго ее разглядывал. Неужели ее душевные раны выставлены напоказ? Впрочем, она знала ответ на этот вопрос.

– Спасибо, – сказала она, и Протектор широко улыбнулся.

– Садитесь, – он указал на удобное кресло и обернулся – мимо промчались его дочери в погоне за серо-бежевым пушистым вихрем. – Мы рассчитали, что им понадобится полчаса, чтобы избавиться от лишней энергии, так что я заказал обед на девять.

– Мне, правда, очень жаль…–снова начала Хонор, но он только покачал головой.

– Если бы мы не были этому рады, то Элейн быстро прекратила бы безобразие, – уверил он ее.

В этот момент мимо пробежала Элейн, изо всех сил стараясь не отставать от детей. В биологическом смысле только Джанет была ее родным ребенком, но никакой разницы не чувствовалось. Хонор не могла не признать, что детство на Грейсоне было безопасным. Ребенка на Грейсоне опекало столько матерей, сколько жен было у его отца, но дело даже не в этом. Суровое природное окружение, особенно в первые ужасные поколения, привело к такой высокой детской смертности, что грейсонцы терзались этим до сих пор. Они считали детей самым драгоценным даром, когда-либо данным Богом. Это привело к необычайной заботливости в воспитании малышей. Хонор подозревала, что у Элейн это получается лучше, чем у Кэтрин, – она была куда более привержена традициям. Кэтрин активно участвовала в общественной жизни (насколько это возможно для грейсонской женщины), она выполняла социальные и политические обязанности первой супруги, но при этом находила время для детей с легкостью, которая удивляла Хонор. Не могло это быть так легко, как получалось у Кэтрин, – Хонор всегда помнила, как перегружен ее собственный день, – но каким-то образом старшая жена все успевала.