Прокурор по вызову - Фридрих Незнанский

– Не было у меня никаких сообщников. Я все делала сама…

– Сами рисовали, сами продавали?! – ухмыльнулась Пирогова. – Неужели вы думаете, мы в это верим? Приехала такая себе талантливая во всех отношениях девочка из далекого Свердловска, ни родственников, ни знакомых, ни связей в Москве, и вдруг на пустом месте обросла знакомствами, клиентурой… Вы сами-то верите, что такое возможно?

– Сообщников у меня не было, – упрямо повторила Инара.

– Ладно, облегчу ваши моральные страдания. О Яшине Георгии Константиновиче мы давно все знаем. Ваш Георгий вот уже лет пять плодотворно трудится на ГБ, пишет доносы на иностранцев, потому мы его и не трогаем. А с вами незадача вышла: немец заявление написал, а ГБ осведомители в данный момент не нужны, или, может быть, вы им на роль осведомителя не подходите, так что придется вам отвечать по всей строгости закона…

Значит, помощи ждать неоткуда. Георгий на адвокатов тратиться не будет – рискует сам попасть в немилость и загреметь на лесоповал. Замятин, конечно, тоже рисковать не станет – у него перспективы, ему мараться нельзя.

Почему– то вдруг вспомнилось, что брат Мурада Владлен где-то в Москве и, кажется, неплохо устроился. Он бы, наверное, мог постараться для «невесты» брата. Только как и где его искать, и вообще, глупости это все.

Полоса удач кончилась. Но ведь по большому счету сразу было понятно, что она не может длиться вечно. В конце концов, в колонии тоже можно стенгазеты рисовать, транспаранты писать типа «На свободу с чистой совестью».

На целых десять дней Инару оставили в покое. Что ж, значит, оформляют последние бумажки, потом ознакомление с материалами дела, и еще неизвестно, сколько ждать суда. Соседки по камере говорят, что можно месяц проторчать в СИЗО, а можно и полгода.

Ознакомление с делом состоялось утром в понедельник. Инара еще подумала, что с понедельника обычно начинают новую жизнь.

А Пирогова внешне вдруг радикально преобразилась – накрасилась, сменила селедочного цвета и покроя костюм на вполне человеческого вида платье, которое, правда, сидело на ней отвратительно. Но самое главное, как бы невзначай, сознательно демонстрировала свеженькое обручальное колечко.

Кому могло прийти в голову жениться на такой уродине, удивлялась про себя Инара.

– Вот что, Инара. – Пирогова вместе со стулом перебралась поближе к Инаре и продолжила чуть ли не задушевным тоном: – Ничего личного между нами не было. Я делала свою работу, по мере сил стараясь относиться к вам справедливо и объективно. Так что держать зла на меня не стоит…

Оказывается, перемены затронули не только внешний облик Елены Владимировны, но и внутренний ее мир. Неужели замужество на нее так повлияло, удивлялась Инара, кончилось женоненавистничество?

– Сегодня мы с вами беседуем, я надеюсь, в последний раз. Вам очень крупно повезло. Курт Гроссмайер изменил свои показания, долго оправдывался перед моим начальством и извинялся за причинение вам вреда. Мне содержание этой беседы не известно, но известен результат. Есть распоряжение отпустить вас на все четыре стороны и прекратить уголовное дело против вас. Но предварительно провести беседу с вами, сказали, просто необходимо.

А как же результаты искусствоведческой экспертизы?!

Инара все еще не верила своим ушам.

Так не бывает!

Как же валюта, найденная у нее дома, недописанные иконы и записная книжка с фамилиями иностранных туристов? Это тоже все забыто и прощено? Может, и валюту вернут?

– О чем я должна с вами поговорить, думаю, вы догадываетесь, – тем же задушевным полуироническим тоном продолжала Пирогова. – Если вы не смените род деятельности и у вас снова возникнут конфликты с иностранцами, так легко вы уже не отделаетесь. Так что советую вам подумать и найти себе достойное занятие. В конце концов, талантливые художники стране нужны. Вот, собственно, и все.

– И вы меня даже не станете вербовать?! – Инара была просто в шоке – все происходящее находилось за рамками ее понимания.

– Зачем? – осклабилась Пирогова. – Мы же только что договорились, что к иностранцам вы ни ногой. А во всех прочих отраслях хозяйства трудятся нормальные советские честные люди, и шпионить там не за кем. Вот постановление об освобождении вас из-под стражи. Ознакомьтесь и распишитесь.

Содержание документа так и не дошло до сознания Инары. Первое, что она увидела, – подпись внизу документа: «Пирогова-Замятина».

Инара долго смотрела на эту подпись, соображая, сколько в Москве Замятиных? Десятки, сотни, тысячи? Или это все же тот самый единственный и неповторимый Вова?

Целый день Инара бродила по квартире как лунатик. Перекладывала с места на место разбросанные при обыске вещи. Раз пять ходила в душ, пытаясь смыть с себя запах камеры, но он, похоже, засел в голове, а оттуда смыть его было трудно.

Вечером пришел Замятин, с остервенением отодрал от двери сургучную печать – Инара о ней забыла, шнурок разрезала, а печать так и осталась висеть.

– Как ты? – Обнял, прижал к мокрому плащу, на улице, наверное, дождь.

– Нормально.

Инара отстранилась, взглянула на его правую руку. На ней сверкало обручальное кольцо.

– Да. – Замятин уныло вздохнул. – Пришлось жениться. Давай чайку попьем?

Инара поставила чайник. Замятин достал из сумки колбасу и хлеб:

– Вот привыкаю к семейной жизни, в магазин ходил… Ничего, еще раз схожу. – Взялся мастерить бутерброды.

– Значит, самопожертвование? – спросила Инара.

– А что мне оставалось? – пожал плечами. – Не мог же я тебя бросить после всего, что у нас было? Ты бы не вынесла ужасов колонии. Не мог я этого допустить. А она сразу прямо мне заявила: вначале свадьба, а уже потом просьбы.

Инара уселась, глядя в окно, действительно дождь.

– И какой ответной жертвы ты ждешь от меня?

– Перестань. – Сел рядом, взял за руки. – Ничего я от тебя не жду. Тебе надо отдохнуть от этого кошмара, а потом мы спокойно подумаем, как тебе жить дальше. Надеюсь, у тебя нет желания снова оказаться в каталажке?

– Не знаю.

– Что значит «не знаю»? Тебе там понравилось?

– Зачем ты это сделал? – заглянула в глаза, он их не отвел – честные, открытые, в глубине ничего, кроме сочувствия.

– Что значит «зачем»?

– Что ты заладил: «что значит», «что значит»? – вырвала руки, спрятала в карманы брюк. – Ты ведь никогда и ничего не делаешь, не видя реальных перспектив от содеянного. Хочешь перевести на меня свой долг чести? Ты должен Мураду, я должна тебе – ты выпадаешь как промежуточное звено, так? Переводишь стрелки? Только Мурада ты предал, а я тебя нет. Я о помощи не просила…

– Что ты городишь? – возмутился. – Какие стрелки?!

– Значит, все безвозмездно?! Засунул шею в ярмо, связал себя печатью с уродливой дурой и ничегошеньки не хочешь взамен?!

– Хочу, чтобы с тобой все было в порядке. Инара! Я не могу без тебя, понимаешь? Жениться на тебе я не смог бы, но я хочу быть с тобой всегда. И ради этого готов жениться на ком угодно.

– Забавно звучит, – усмехнулась Инара. – Женился, чтобы быть с тобой, а как же жена?

– Ты же сама сказала: она уродливая дура. Ей нужен был муж, штамп в паспорте, а мне нужна была ты. Хотя, конечно, она не дура, с ней можно и даже приятно поговорить, но в остальном ты права. А семья – это не только разговоры. Семья – это семья.

– Иди домой, Вова, – устало попросила Инара. – А то все магазины закроются и мадам Замятина останется без колбасы.

В восемь утра Инара проснулась оттого, что кто-то кулаками колотил в дверь. Неужели милиция? Передумали отпускать? Или Замятин обиделся и снова натравил свою Пирогову?

Колотила все же не милиция – Георгий с какими-то двумя бабульками.

– Привет. Это Ивановна и Романовна, мои коллеги по дворницкому цеху, они тут наведут порядок, а мы пока пойдем погуляем.

На улице опять шел дождь, Георгий раскрыл огромный зонт и взял Инару под руку. Медленно побрели вокруг квартала.

– Я знаю, что ты подумала, когда тебя взяли, – сказал Георгий. – Ты подумала, что я тебя подставил, да? Это не совсем так. Меня действительно предупредили, что Курта пасут и с ним лучше не встречаться. Но ты, в общем, ничем не рисковала… то есть я тогда так думал. Всех нас рано или поздно берут за жабры, таков порядок. Беседуют, пугают, дают подписать бумажку о сотрудничестве с органами и отпускают с миром. А дальше уже твое дело – доносить или не доносить, но по опыту знаю, что хоть иногда стучать нужно, чтобы спокойно спать. Иногда нужно и деньгами поделиться, а иногда они сами платят, как повезет. О том, что у столичной милиции месячник по борьбе со спекуляцией, я не знал и, что тебя будут обрабатывать не в ГБ, тоже не знал. Извини.

– Почему меня все-таки отпустили? – спросила Инара.

– Потому что я дал Курту, дал майору из милицейского Следственного управления, он еще поделился с полковником, всего четыре штуки «зеленых». Но ты не бери в голову, ты мне ничего не должна. План по арестованным спекулянтам они и без тебя выполнили, так что проблем особых не было.