Ледобой. Зов (СИ) - Козаев Азамат Владимирович

— Мой благородный сотрапезник, как отец я уже отчаялся увидеть собственных внуков. Причиной тому разборчивость моей дочери и убежденность в том, что страшная напасть поглотит всю обитаемую землю. Но ты, благородный Коряга, несколькими словами буквально вселил уверенность в её испуганную душу. И знаешь что, благородный воин, — полуденник склонился к самому уху млеча и прошептал, — на моей памяти, Феро ещё ни одному мужчине не налила кубка собственными руками!

А смотрит чернявая, ровно глазами говорит. Повела бровями, прикусила губу.

— Я не женат, — прошептал Коряга.

Она слегка прикрыла глаза, улыбнулась.

— И почти не пью. Почти.

— Благородный Коряга, ты не только храбрый воин, но и человек не по годам преисполненный мудростью! Лишь глупец почитает кувшин вина за лучшего друга, а мудрый человек полагает сосуд с вином опасным незнакомцем, с которым вежливое обхождение — единственно верное средство.

— Коряга — не дурак! — млеч, обнажив клык, закачал головой. — Всякий раз, как делаешь что-то непотребное, в темноте стоит кто-то умнее тебя и смеется. Ты, как дурак, бросаешься на тень, а тебе рукоплещут из тьмы, как ряженым на торгу. Не-е-ет, Коряга больше не дурак. Хватит! И Сливице водить себя за нос больше не даст!

Странноглазый вздохнул, ободряюще улыбнулся, еле заметно кивнул на дочь: а зачем тебе какая-то Сливица? Млеч замер на мгновение, осушил чашу до дна, отшвырнул в сторону, и, едва дыша, облапил руку чернявой.

— Останься. Будь моей!

— О, умудрённый годами и знаниями отец, я в смятении чувств! Неужели то, о чём я так долго мечтала, свершилось? Бывает ли такое? — Феро шептала еле слышно, грудь в волнении ходила вверх-вниз, ровно лодка на беспокойных волнах, и Коряга отчаялся бороться с собственными глазами. Пусть же успокоятся, там, в ложбине, меж двух холмов.

— Я рад за вас, молодые люди. Вы достойны друг друга, грядущее распахнуто для вас во всю ширь своей щедрости, и лишь одно печалит меня — мор, который свирепствует вокруг. Ваше светлое будущее всё ещё под угрозой. Неужели так сложно изловить злодея, который бесчинствует? Разве возможно промедление в поимке душегуба? Я слышал, всем прекрасно известно, кто это.

— А в темноте стоит выродок, гогочет в голос, ровно жеребец, и думает, будто обманул тебя, — буркнул Коряга.

Сдёрнуть с неё этот дурацкий плащ, а платье разорвать прямо на груди…

— Для торжества справедливости нужен лишь обвинительный приговор князя боянов и прямодушный человек, готовый раскрыть людям глаза на злодеяния мерзавца. Уверен, многие захотят послужить справедливости, но в служении истине не может быть лишнего горячего сердца. Даже один благородный человек, готовый показать на негодяя, способен преодолеть целый сонм ложных свидетелей.

— Да…

Намотать на кулак её длинные, чёрные, шелковистые волосы и рывком сбить с ног на колени…

— Люди говорят, лицо мерзавца обезображено рубцами, и его будет легко узнать и схватить.

— Ага, взгляд холодный, ровно в стужу из дому вышел. Веки смерзаются, хоть не гляди в его сторону.

В пояске тонкая, бедра широкие, выставить на четвереньки… Нет, не выставить — сама встанет, вон как глядит, глазищами чёрными пожирает! Встанет враскоряку, ноги разведёт… а грудь её при этом так колыхнётся… так колыхнётся…

— Извини, благородный Коряга, ты упоминал какого-то Сивого страхолюда. Не он ли тот злодей, который грозит вашему счастью с этим непорочным цветком?

«Я упоминал?»

— Знаю такого.

…А звук от шлепка по её заду, ядрёному, как орех, поднимет голубей на сеновале… а запах от её разверстого лона затянет глаза тёмными омутами…

— Конечно, на мерзавца покажут и другие достойные люди, ты не одинок на свете, но, мне кажется, именно ты должен стать тем человеком, слова которого склонят чашу весов к справедливости и принудят князя боянов казнить душегуба.

…Она сама сдаст назад и упрётся задом в его ноги… Чернявая оглянется и глазами умолит взять её крепче и не жалеть… она тряхнёт грудью, утверждая локти, и горячо шепнёт: «Ну же! Давай!»

— Вот выпей, благородный Коряга.

Млеч в одно дыхание осушил чашу странноглазого — собственная валялась черепками где-то у стены. Чернявая руками распахнёт ягодки, выгнется в пояске и, предвкушая миг сладострастия, пустит звонкий и чистый стон…

— Смотри на меня, благородный Коряга! Ты станешь тем человеком, который положит конец злодеяниям урода с рубцами на лице! Ты вызовешься быть очевидцем и покажешь Сивого умалишенным, жестокосердым убийцей, дабы все его лживые свидетели закрыли рты. А лжесвидетели будут, не сомневайся! Смотри на меня! Смотри на меня…

Странное здесь эхо. Этот смотрит, не мигая, зрачки, точно крошечные сливы, сизовеют в середине звёздчатой радужки, а в голове звучит голос Стюженя. Ага, странное тут эхо.

— Коряга не дурак! — млеч свёл брови в нить, смахнул к Злобожьей матери питейку, резко встал, ногой отшвырнул назад скамеечку. — Какая бы гнусь ни творилась вокруг меня, в стороне невидимая и неслышная всегда стоит какая-нибудь умная сволочь и смеется. Ты рубишься с обманкой, а она смеется!

Феро аж отпрянула, замерев на вдохе. Габер, вымученно улыбаясь, неохотно кивнул.

— И с каких-то пор мне стало интересно, а как выглядят сволочи, которые дурят болванов, стравливают их, а сами наблюдают из-за угла да посмеиваются.

Странноглазый отчего-то нахмурился и бросил недоуменный взгляд на чарку перед млечем. Коряга плотоядно задрал губу, обнажая правый клык, и медленно потянул рукава рубахи к локтям.

— И как же они выглядят? — Габер сузил глаза и сложил руки на груди.

— Рожа хитрая, усмешка мерзкая, зенки приметные, сизые, в них молнии играют, — млеч медленно, с улыбочкой протянул ручищу, свёл пальцы в кулак на вороте смуглого, рывком вздёрнул на ноги. Пьяно подмигнул, икнул и от души повел дело на замах.

— Чак, — лениво выдохнул Габер и дунул в лицо Коряги.

Млеч потерялся. Ослабил захват, мгновение в красных глазах плескалось изумление, затем их подёрнуло блаженным безразличием, ноги его подкосились, и здоровяк повалился назад, в щепки разметав скамеечку, на которой сидел ещё пару счётов назад. Какое-то время Габер и Феро молча смотрели на поверженного млеча.

— Почему? — только и спросила она, встав над «женихом».

Странноглазый лишь плечами пожал, нахмурился, поморщился.

— Мне это не нравится. Кто-то предвидел наш разговор и наложил заклятие столь сильное, что заклинание послушания не сработало. Не сработало… Уходим.

Полуденник вышел первым. Феро мгновение стояла над млечем, и медленно-медленно выражение испуга сошло с лица. Брови, выгнутые в испуге луками, опустились — всё, стрелы ушли в цель и поразили жертву навылет, губы плотно сомкнулись. Так посмотрела, сяк посмотрела, достала из мешка две вещи: женский плат и крохотную питейку. Побрызгала на плат из питейки, вложила Коряге тряпку в руку, остатки питья вылила млечу в рот. Презрительно скривилась, плюнула и исчезла в дверном створе.

Глазам хозяина, едва он вошёл с улицы в корчму, предстало жуткое зрелище: воевода князя без чувств лежит у стены, скамеечка разбита в щепы, и вот честное слово, завтра же Ратник получит щедрый дар. Чутье, это тебе не шутка, за такое богов благодари до конца дней! Как чувствовал: не нужно мешаться у этих под ногами. Странноглазый — ухарь ещё тот, видать. Это какой же статью нужно обладать, чтобы выстелить княжеского лба одним ударом? И ведь не молод, и не так чтобы могуч. Догнать и пожелать гостям счастливого пути? Ага, ищите дураков!

— Все в сборе?

В старом святилище, том, что в лесу, с десяток ворожцов сидел у костра. Все седобородые и немолодые. Последним на поляну ступил Стюжень.

— Что удумал, старый пень? — Тёмно, соловейский ворожец едва с места не вскочил, и хрустнуло при этом так, что поди пойми, дровьё трещит в огне или колени. — Которая седмица без пользы проходит! Для того клич по всем сторонам кинул? Для того собирал?