Конец игры - Андрей Раевский

"Если люди живут, не сознавая, что, как и зачем они делают, и лишь чувствуя, но не понимая природу вещей, то это значит, что они сами не более чем вещи в чьих-то руках… Кто-то также использует их в своих целях, как они используют горшки или топоры. И если бы человеку не было свойственно удаляться от естества, то разве возникла бы монашеская мудрость, возвращающая его к первоначальному единству?" — так ответил тогда Сфагам. Настоятель долго молчал.

— Да, искус понимания тлеет глубоко в человеческой природе, иначе он никогда не отпал бы от Единого. Но до сих пор он действительно только тлел, и Единое не отпускало человека далеко от себя… Но ты намного дальше других отплыл от этого берега. А где он, другой берег? Видишь ли ты его?

— Я не вижу своего берега. Знаю только, что он есть и что я должен к нему плыть.

— Ты всю жизнь будешь один.

С этим Сфагам спорить не стал…

Он встал из-за стола и вышел на двор. Со стороны конюшни доносились фырканье лошадей и перекрикивания конюхов. Работники катили на кухню тележку, доверху гружённую мясом и овощами. Ночные цикады трещали по-летнему, но ветерок уже нёс настоящую осеннюю прохладу. А небо с непостижимо близкой россыпью звёзд было таким, как всегда, — тёплым и заманивающим взгляд в бездонно-бирюзовую бесконечность…

Сфагам успел среагировать и опустить голову, но избежать столкновения не удалось — какой-то человек, глядя вбок, натолкнулся на него и неловко отпрянул в сторону.

— Лутимас! Ты откуда здесь?

От неожиданности парень уронил на землю вещи, которые держал в руках перед собой, и уставился на Сфагама удивлёнными глазами, не в силах вымолвить ни слова.

— Мастер… Неужели… А мы думали, что никогда тебя не увидим!… Пойдём скорей к Ламиссе! Она тебя всё время вспоминает… Она наверху сейчас. Мы только сегодня приехали… Недавно совсем… Надо же! Всё-таки помогают нам боги!… Ты не видел нашу повозку?

— Нет.

— Она там… — Лутимас махнул рукой в дальний конец двора, — но пойдём, пойдём скорей!

Лутимас засуетился, подбирая с земли вещи, продолжая при этом задрав голову, не отрываясь смотреть на Сфагама, будто тот мог растаять или провалиться сквозь землю.

Они поднялись наверх. Ламисса стояла лицом к окну и обернулась только на звуки шагов. В первый момент на её лице отразились растерянность и испуг. Несколько раз переводила она изумлённый взгляд со Сфагама на сияющего Лутимаса. Затем, приоткрыв рот, она хотела было что-то сказать, но так и не смогла и, сделав неуверенный шаг вперёд, почти упала в объятья Сфагама. Поцелуй Ламиссы был, как и прежде, долгим и горячим. Когда объятья разжались, Лутимаса в комнате уже не было.

— Я так часто мысленно говорила с тобой, а теперь не знаю, что и сказать… — произнесла, наконец, Ламисса, продолжая неотрывно глядеть на Сфагама жадным и неверящим взглядом своих влажных светлых глаз.

— Успеем ещё поговорить… — тихо проговорил он в ответ, осторожно касаясь её головы раскрытыми ладонями. Жаркая волна, исходящая от Ламиссы, почти ударила его по рукам и, пронизав насквозь, слегка закружила голову. "Она даже не знает, какой силой владеет", — подумал Сфагам, вновь заключая Ламиссу в объятья. Лёгкая дрожь её тела поведала ему больше, чем тысячи слов о тоске её ожидания. Он не мог, а главное, не хотел сопротивляться этой силе. Когда Сфагам принёс из своей комнаты благовония и чашу для возжигания очищающих огней, он с радостью заметил, что Ламисса стала прежней — следы растерянности и неверия в происходящее исчезли с её лица и оно засветилось спокойным тихим счастьем. Они много могли сказать друг другу, и, наверное поэтому говорить не хотелось.

Эта ночь была и похожа и непохожа на ту, перед отъездом из Амтасы. Был пьянящий аромат благовоний, и лунный свет рассыпал по скромной комнатке свои изумрудные лучи. Тела и души узнавали друг друга в тончайших ощущениях соития, будто и не было долгой, наполненной терзаниями, разлуки. Но было и особое чувство у них в эту ночь. И Сфагам, и Ламисса, не говоря друг другу ни слова, твёрдо знали, что в эту ночь будет зачат ребёнок. Читая мысли друг друга, как открытую книгу, они в безмолвном восторге ловили мгновения единения, зная, что они будут недолгими.

— Жаль, что Гембры нет, — проговорила Ламисса, с трудом переводя дух.

— А где она теперь?

— Поехала тебя искать. А куда — не знаю. Да и сама она, наверное, не знает… Будет искать, пока не найдёт. Ты ей очень дорог…

— Я думаю, она меня найдёт, — сказал Сфагам с коротким вздохом.

— Завтра… завтра я всё тебе расскажу, — прошептала Ламисса, смыкая руки за головой Сфагама и мягко, но властно притягивая его к себе.

А утром настало время беседы. Завтрак принесли в комнату, и, усадив за стол рядом с собой Лутимаса, Ламисса поведала о своих приключениях. Слушая её рассказ, Сфагам погрузился в глубокую задумчивость, не спуская с Ламиссы мягкого, но немного странного взгляда — будто он видел её впервые. Его собственный рассказ был короче — о том, что происходило с ним в гробнице, он не говорил никому. Впрочем, ей и без того хватило впечатлений: слушая о небывалом поединке Сфагама с Велвиртом, она широко раскрыла свои влажные блестящие глаза, а пальцы её бездумно крошили кусочек хлеба. Лутимас тоже перестал есть и застыл в немом внимании.

Когда долгое обсуждение приключений закончилось, Лутимас отправился собирать вещи к отъезду, и Сфагам с Ламиссой вновь остались наедине.

— …И куда ты теперь? — тихо спросила она, не поднимая глаз на своего друга.

Сфагам не ответил, и Ламисса физически почувствовала, насколько напряжённым было это его молчание.

— Ты ведь не поедешь со мной в Амтасу? Хотя я бы так этого хотела… — договорила она, ещё ниже опустив голову над столом.

Сфагам вздохнул и, встав из-за стола, подошёл к окну.

— Я не хочу тебя отпускать… но и удержать тебя не смогу, — вновь заговорила Ламисса, — ты ведь всё равно не сможешь жить как все… Я знаю…

— Я бы тоже не хотел расставаться с тобой… — сказал, наконец, Сфагам, возвращаясь на середину комнаты. Любовь и сочувствие к Ламиссе нахлынули на него с такой силой, что он едва ли не готов был забыть обо всём и навсегда уехать с ней в Амтасу.

— Почему все рассказы о приключениях влюблённых заканчиваются свадьбой? И никто не пишет о том, что у них происходит дальше, — тихо спросил он будто сам себя с грустной улыбкой. — И у нас…

— Не говори… Я знаю… — остановила его Ламисса. — Если ты сейчас поедешь со мной, ты пойдёшь против своей судьбы, и ничего хорошего из этого не выйдет. И это будет и моя вина… Может быть, когда ты сделаешь главное из того, что тебе предназначено и твой дух успокоится, ты приедешь ко мне. Я буду надеяться… и растить твоего ребёнка.