Прощай, Рим! - Ибрагим Абдуллин

— Бейте в середину колонны. Постарайтесь не выпустить ни одного фашиста.

Немцы не спешили уезжать. Долго наблюдали за склонами, за дорогой, то и дело наводили бинокли на холмы, где остались невооруженные партизаны. Хорошо бы, конечно, ударить сейчас, но пугали станковые пулеметы. Под их прикрытием немцы могли залечь по ту сторону шоссе, и тогда не атакуешь и не уйдешь!..

Прошел час, другой. Немцы не торопились. Перекусили и опять взялись за бинокли. Все ясно. Рисковать и соваться в сторону от дороги у них нет никакого желания. Тянут время. Похолодало. Пальцы задеревенели, подвело от голода животы. А немцы завернулись в плащ-палатки и все следили за ущельем, караулили кого-то.

Хоть бы пулеметы сняли, что ли?.. Леонид не на шутку растревожился. Того гляди, у ребят лопнет терпение. Сколько можно лежать на мокрой земле? Одеты-то все кое-как. Бумажные брючки да легкие куртки. Как быть? Словно в ловушку людей завел — ни вперед, ни назад шагу не сделаешь…

Наконец-то немцы оседлали свои мотоциклы. Первым двинулся офицер. Через минуту от треска моторов стало не расслышать собственного голоса. Офицер, притормаживая, поравнялся с ямой, где затаился расчет Муртазина. Вот-вот Ильгужа нажмет на гашетку. Хорошо, если не промажет. Давненько не приходилось стрелять. Короткая стычка, когда они отбили стадо, не в счет.

Выстрелов Леонид не расслышал, только увидел, как грохнулся на шоссе офицер. Миг — и заработал пулемет Ишутина. Автоматчики тоже открыли огонь. Несколько мотоциклов охватило пламя. Немцы растерялись, заметались, пытаясь проскочить в город. Но пули партизан настигали их всюду. Тогда фрицы бросили машины и побежали к ущелью, но Петя Ишутин и пятеро автоматчиков уже пересекли шоссе. Противник оказался в огненном кольце. Кое-кому все же удалось прорваться. А тех, кто попрыгал в ущелье, партизаны, знавшие здесь каждый поворот и каждый уголок, добили без особого труда.

Леонид дал команду прекратить преследование и просигналил Логунову: идите, дескать, все сюда. Те тоже здорово переволновались, дело-то, против ожидания, вон как затянулось…

— Заберите оружие, плащи, фляги и перетащите в виноградники на соседних холмах.

— А почему не пойти опять в ущелье, в старую пещеру?

— Кто-нибудь, может, уцелел, спрятался тут. Надо сбить немцев со следа.

Теперь партизаны из отряда «Свобода» были вооружены полностью. Некоторым даже пришлось нести по два автомата. Начальник штаба Логунов подсчитал и доложил:

— Уничтожено тридцать пять фашистов.

— Ив прошлый раз пятеро. Всего, стало быть, сорок. У нас — один убитый и двое легко ранены. Неплохо для начала!

Пора было уходить. Таращенко с Коряковым хотели остаться, поискать станковые пулеметы, считая, что немцы не могли увезти их, а просто столкнули вниз. Но Леонид воспротивился. Не следует, мол, зарываться, если пулеметы в ущелье, будет время — отыщем.

Уже в сумерках опять явились немцы. Два танка, автомашины, полные солдат. Снова полезли вниз, постреляли в белый свет, погрузили мотоциклы, подобрали убитых и, не обнаружив поблизости ни одной живой души, укатили в город.

6

После боя с мотоциклистами прошло два дня. Партизаны сидели на голодном пайке. Итальянцы почему-то не появлялись. «Что это — за своеволие наше рассердились или немцы устроили засады на дорогах? Как теперь быть? Может, рискнуть и вернуться в ущелье… В здешних-то норах чуть дождик, так водой заливает, сунешься втроем-вчетвером и сидишь, поджав ноги. Как же быть? Послать бы Логунова с Ишутиным в город на разведку, но если немцы усилили посты? Если перехватят в пути?..» Леонид решил, что надо потолковать с ребятами, может, они что-нибудь разумное предложат?..

По дороге Леонид хотел заглянуть в самую просторную из пещер, где устроили Дрожжака и Сажина с его разросшимся хозяйством. Дрожжак пошел на поправку, но та первая ночь, когда он метался и бредил, крепко сказалась на нем. Лицо совсем вытянулось, черты обострились, и без того большой рот стал еще шире. К тому же понервничал эти дни лишнего. Леонид понимает его — полтора года Дрожжак жил мыслью, что настанет час, когда он отомстит за все обиды, боль и муку, и, как назло, не сумел принять участия в двух успешных налетах на врага.

Вот и сейчас он вылез из своего логова подышать свежим воздухом, прилег на заботливо расстеленную кем-то плащ-палатку и жалуется на судьбу:

— Невезучий я человек… Надо же, в такое время и вдруг — с копыт долой.

— Успеешь еще, Коля, навоюешься, — говорит Ишутин, пристроившись рядом. — Кому действительно не везет, так это мне. — Он затягивается сигаретой, спрятанной в кулак, и, заглядывая в пещеру, спрашивает: — Кто там просил оставить? Не то сам докурю.

Петя отдает кому-то окурок, потом снова поворачивается к Коле. Тот улыбается.

— С такой красоткой познакомился, а говоришь — не везет.

— А ты знаешь, любовь — это хлопотное дело. Больше маеты, чем радости… Сегодня, как стемнеет, она должна прийти к мосту.

— Так чего ж ты зеваешь? Иди.

— Иди, говоришь…

— Командир, что ли, не отпускает?

— Заикнуться-то боюсь. И в тот раз…

— Баню устроил?

— Нет, ни слова не сказал.

— Так в чем же дело?

— Ты, оказывается, Коля, не раскусил еще Колесникова. Если бы он отругал на чем свет стоит, туда бы сюда, а он… ни слова не сказал. Тут-то и собака зарыта.

— Правильно соображаешь, Ишутин. Кой с кем разговаривать все равно что воду в ступе толочь, — усмехнулся Леонид, выползая из-за кустов.

— Ты не сердись на него, командир, отпусти на свидание, — сказал Коля. — Кто знает, когда еще случай такой подвернется.

— Я и пришел к вам, чтоб насчет этого посоветоваться. — Леонид ласково обнял Дрожжака. — Ну как, на поправку пошло? Перепугал же ты нас. Думали, воспаление легких. Скажи Петру спасибо, а то неизвестно, сколько бы еще провалялся.

— Вот ты за это и отпусти его, — настаивал Дрожжак.

Петя из-под бровей метнул быстрый взгляд на командира.

— Ты что, или вправду влюбился?

— Где уж там вправду, товарищ командир, — заюлил Петя, чуть ли не в первый раз прибегая к столь официальному обращению. — Меня в Сибири законная жена дожидается.

— Так в чем же дело?..

— Без женского пола мужик мохом обрастает, товарищ командир. Жизнь без баб, как весна без соловья, ни красы, ни вкусу…

— А ты успеешь до закрытия аптеки?

Это значило, что командир согласен отпустить его. Петя вскочил. Но Леонид его тут же схватил и пригнул к земле.

— Не забывай, где находишься!

— Простите, Леонид Владимирович. А она сама придет. К мосту. — Петр опустился на корточки. Было заметно, что он очень разволновался.

— Тогда жми, — сказал Леонид, — только смотри! — Увесистый кулак Леонида оказался у самого Петиного носа. — Не вздумай обидеть девчонку. Милуйся, но не забывайся, держи себя в узде.

— Есть! Разрешите идти?

— Не спеши. Пусть Джулия разыщет Орландо или Москателли и скажет, что мы не можем дольше здесь оставаться.

— А если она их не найдет?

— Пусть к парикмахеру обратится за помощью. Город небольшой, а мужчина мужчину быстрее разыщет. Важнее, конечно, чтоб Москателли пришел.

— Сделаю! Только разреши мне, командир, Сережу с собой прихватить. Раз такое поручение, боюсь, не смогу ей все объяснить.

— А не будь такого поручения, и без толмача бы обошелся, а? — лукаво улыбнулся Леонид.

— Эх, Леонид Владимирович! Она вздохнет, я вздохну — и поймем друг друга без всяких слов. Да и по-итальянски я уже кое-что смыслю. Но дело есть дело. — Он заглянул в пещеру: — Сережа, спишь, что ли? Иди-ка сюда…

Нелегко было Петру дождаться темноты. Куда делась его обычная жизнерадостность и беспечность! Это заметил даже Никита Сывороткин. Подполз, присел рядом и спросил:

— Ты чего, Петя, смолишь и смолишь? Дымом сыт не будешь.

— Да так… Сибирь-матушку вспомнил.

— Эх, Сибирь, Сибирь!.. Вспомню, как в Бодайбо золото мыл, места себе не нахожу. А ведь, бывало, шевелилось золотишко в горсти, и тогда казалось, что ты сильнее бога самого! — Он выбросил вперед широкие ладони, в глазах вспыхнул хищный блеск, толстые, влажные губы вытянулись, будто у рыбы.

— Крепко засела в тебе старая закваска, Никита. Надо было раньше родиться, во времена Прохора, которым ты нам все уши прожужжал, — насмешливо сощурился Петр.

— Да, да!.. Эх, и дал же бы я жизни, — разошелся Никита, не поняв издевки. — Почитать бы сейчас «Угрюм-реку» или «Приваловские миллионы». Вот это настоящие книги… Анфису помнишь? Хороша шельма!.. Люблю сдобных, как свежие булочки, баб. Пышные, ласковые, щеки огнем горят… Когда-то мы вырвемся из этой гнусной дыры и заживем по-людски!

Солнце ушло за холмы. На дороге показался навьюченный мешками осел. За ним шли двое. А сзади, метрах в пятидесяти, шагал еще один человек. Партизаны смотрели во все глаза. С дороги донесся условный свист. Петр свистнул в ответ. Те свернули в лощину. Петр закричал: «Свои!» — и спрыгнул в овраг. Пригнувшись, побежал вперед. Споткнулся, упал… Когда он раздвинул заросли, чьи-то руки нежно обвились вокруг его шеи: