Тайны "Бесстрашного" - Элизабет Лейрд

— Выходит, ты собиралась вот так сразу и уехать? А я-то думал, ты захочешь хотя бы попрощаться.

Голос Джона срывался от обиды.

Кит взяла его за руку, но тут же отодвинулась и огляделась, проверив, не заметил ли кто.

— Джон, я не видела тебя всю неделю. Постоянно пыталась улизнуть хоть на минуточку, но мистер Кэтскилл с меня глаз не сводил. Он охотится за мной, как кошка за мышкой. Я его просто ненавижу! Знал бы ты, что он за человек…

— Что ты имеешь в виду? Он не… не трогал тебя?

— Он постоянно подходит ко мне слишком близко, почти вплотную. И он такой плохой врач. На больных ему наплевать. Ты просто не представляешь себе, что это такое. — Никогда еще Джон не видел девочку настолько несчастной. Куда подевалась ее обычная жизнерадостность? Он не знал, что и сказать. — Это было… мне было… я бы сошла с ума, если бы хоть изредка не виделась с тобой.

Джон почувствовал, как краснеет, и ужасно смутился.

— Со мной то же самое! Если бы я только мог тебе рассказать! Кит, я знал, что ты должна рано или поздно вернуться домой, но, понимаю, что когда уедешь, Кит…

— Письма! Саймон Шеллинг! Майкл Флинн! Паско Пеналигон! Джон Барр!

Джон даже не обратил внимания на вышедшего на палубу лейтенанта со стопкой писем в руках, но звук его собственного имени заставил мальчика резко обернуться.

— Письмо? Мне?

Лейтенант швырнул ему маленький конвертик, и Джон, поймав его, вскричал он изумления, узнав мелкий, изящный почерк отца.

— Отправлено из Шотландии. — Сердце в груди так и подскочило от радости. — Отец жив! И в безопасности! Не в море! Он вернулся домой!

Перед мысленным взором мальчика с ужасающей ясностью пронеслось воспоминание о жуткой последней ночи в Эдинбурге, убийстве мистера Суини и ложном обвинении, из-за которого они с отцом вынуждены были бежать в Лейт.

А вдруг отец в тюрьме? Вдруг осужден за убийство? А вдруг, пока письмо шло сюда, отца уже казнили?

Джон оглянулся, ища взглядом Кит, но девочка уже ускользнула прочь. Дрожащими руками он вскрыл конверт.

И вот что прочитал:.

Возлюбленный мой сын Джон!

Сие послание несет к тебе на крылах глубочайшую любовь твоего отца, который вконец извелся от тревоги за тебя и едва смеет надеяться, что письмо найдет тебя. Бедное мое дитя, я даже не знаю, жив ты или же мертв, не канул ли в пучину моря, не изувечен ли в какой-нибудь страшной битве и не выброшен ли, несчастный одинокий, на чужой и далекий берег.

В груди моей живет одно лишь желание, сильнее которого еще не знал этот мир: хоть раз увидеть тебя снова и сжать тебя в объятиях.

С тех пор как мы расстались в тот горестный день, когда нас с тобой при столь ужасных обстоятельствах оторвали друг от друга, я претерпел немало злоключений и подвергался лишениям и унижениям слишком многочисленным, чтобы их тут перечислять. Довольно будет сказать, что моя служба на борту «Великолепного» не была оценена по заслугам необразованным капитаном и закончилась тем, что два месяца назад меня бесславно отправили на берег в Ярмуте, уведомив, что более флоту мои услуги не нужны. В лицо мне были брошены самые оскорбительные замечания касательно меня лично, а также моих умственных способностей — но об этом я лучше гордо промолчу.

Ты будешь рад узнать, дорогой мой мальчик (если только получишь это письмо), что фортуна, столь долгое время неласковая к нашему несчастному семейству, вроде бы начинает оборачиваться к лучшему. Негодяя Несмита больше нет. Воспламененный, как то за ним водилось, избытком крепких напитков, он позволил себе лишнего и ввязался в драку, в которую ему бы лучше было не ввязываться. Противник оставил его с проломленной головой в том самом переулке, где мерзавец столь подло убил бедного мистера Суини. Мистер Несмит так и не оправился после этого происшествия.

После его смерти на свет Божий всплыло множество нелицеприятных фактов касательно его образа жизни, мошенничества, грязной игры, коварств и прочих гнусностей. В результате же с меня были сняты все обвинения. Его дружок Крич и их презренный сообщник мистер Халкетт скрылись из Эдинбурга, и их не видели там уже много месяцев, а потому они не могли снова затуманить око правосудия. Говоря вкратце, обман был раскрыт, порок повержен, а Лакстоун снова возвращен нам.

Из этого-то любимого нами обиталища я и пишу сейчас тебе, сидя в гостиной перед ярко пылающим камином.

Однако радость моя от возвращения родного гнезда ничто пред горем разлуки с тобой, милый мой сынок. О, где ты, где ты? Жив ли ты еще? Не забыл ли того, кто любит тебя больше всех на свете?

Если это послание достигнет тебя, пошли хоть строчку — хоть слово! — дабы облегчить тревоги того, кому ты дороже жизни, твоего любящего отца.

Пока Джон читал это письмо, «Бесстрашный» словно растаял, отступил куда-то далеко-далеко. Вместо качающейся под ногами палубы мальчик снова стоял на зеленом обрыве над Лакстоуном, вдыхая запах дымка, что вился над трубой старой башни. В ушах звучал голос отца, а сердце переполнялось от счастья.

Внезапно его вернул к действительности резкий свисток боцмана и хриплый властный голос:

— Свистать всех наверх! Поднять паруса!

Глава 36

Все следующие дни Джону не выпало ни одного случая поговорить с Кит. «Бесстрашный», так долго несший службу в полном одиночестве, влился в огромный флот, что на всех парусах несся к северо-западной оконечности Испании. У мальчика и минутки свободной не бывало.

— Порт Корунья, вот куда мы идем, — сообщил мистер Эрскин собравшимся вкруг него гардемаринам. — Это важнейшая спасательная миссия за всю войну. И будем же молить Бога, чтобы мы успели вовремя.

Британская армия, объяснил он, вместе с испанскими союзниками пыталась вытеснить французов из Испании. Но французы взяли верх, так что англичане находились теперь в самом бедственном положении. Отряды Бонапарта теснили их всё дальше и дальше на север. В условиях крайне суровой зимы, нехватки провианта и теплого обмундирования, а также вспыхнувших в лагере болезней британские солдаты — в лохмотьях, зачастую раненые — отступали по самым суровым и малонаселенным частям Испании к Корунье, а французы следовали за ними по пятам.

— Если мы не успеем вовремя взять их на корабли, — сказал мистер Эрскин притихшим гардемаринам, — наши бедные отважные солдаты будут разрезаны на куски. Так возвращайтесь же к своим обязанностям и неустанно подгоняйте этих распроклятых ленивых скотов.

Атмосфера на борту «Бесстрашного» разительно переменилась. Смертельная скука блокады сменилась азартом соревнования — могучий корабль старался обогнать армаду кораблей и первым достичь испанского побережья. Мятежный ропот утих, все жалобы были забыты — каждый работал в полную силу.

Стоя на носу корабля, Джон почувствовал, как сердце его наполнилось гордостью, когда «Бесстрашный» на всех парусах влетел наконец в гавань Коруньи в числе первых десяти кораблей. Гордый форштевень резал высокие волны, флаги и вымпела струились по ветру.

Был вечер, свет короткого зимнего дня уже угасал. Мучительно напрягая глаза, Джон смотрел на берег. Залив изгибался плавной дугой, по одну сторону высился форт Коруньи, к которому жался сам город. Предместья растянулись по всему берегу.

Даже с такого расстояния, около мили, Джон видел, что всё так и кипит оживлением. На самом берегу хаотически носились всадники, а на склонах пологих холмов за городом мальчик различал толпы солдат и скопища орудий. Когда «Бесстрашный» подплывал к городу, последний луч света сверкнул на стали пушек и колесах военных фургонов, озарил с тревожным ожиданием устремленные на корабли бледные лица солдат. До слуха матросов донеслись нестройные радостные крики, которыми несчастные встречали появление из-за мыса каждого нового паруса.

Едва «Бесстрашный» успел встать на якоря, как на воду были спущены первые шлюпки. Они не успевали даже коснуться днищем песка, а измученные солдаты уже брели к ним по мелководью, таща на спине раненых. Бережно опустив несчастных в лодки, те, кто мог еще стоять, брели обратно за следующими.

К Джону подлетел один из младших офицеров.

— Я искал вас, — пропыхтел он.

— Мне тоже ехать на берег, сэр? — спросил Джон, всей душой желая оказаться полезным.

— Нет. Капитан Баннерман ждет вас у себя в каюте.

У Джона зашевелились волосы на затылке от обычной острой смеси легкой тревоги и нетерпеливого волнения. Взбежав на квартердек, он постучался в двери капитанской каюты.

— Ага, мой мальчик, заходи! — добродушно приветствовал Джона капитан Баннерман из глубины удобного кресла у стола. Рядом сидел мистер Эрскин, а в нескольких шагах — тут пульс Джона участился — стояла Кит, зарывшись пальцами босых ног в мягкий ворс ковра.