Охота на охотников - Валерий Поволяев

- Ты веришь ему? - спросила чуть позже Майя, когда они с подружкой остались одни.

- Нет, - произнесла Катя задумчиво, и лицо её сделалось незнакомым, далеким, старым, болезненным, словно она ощутила на своей шее чью-то безжалостную удавку, губы дрогнули, а глаза стали пустыми, мертвыми, будто Катя глядела на этот сияющий вечерний мир из могилы. - Не верю.

- Ладно, время покажет, - глубокомысленно изрекла Майя и перевела разговор в другое русло: - Зеленого видела?

- Конечно. На катере с двумя дорогими девахами проплыл.

- Вот кто денег не жалеет так не жалеет. Бросается ими, словно мусором. Налево-направо, не считая. Мне он предложил посетить его.

- Мне тоже, - сказала Катя.

- Пообещал пятьсот долларов.

- Мне тоже.

- Пойдешь?

- Да надо бы. Пятьсот долларов на дороге не валяются.

Рогожкин сделал Насте предложение. Брат Леонтий, узнав об этом, только радостно засмеялся и развел руки в стороны:

- Ну ты, Мишель, и даешь стране металла - хлеба с маслом, да повидла с салом... Больше, чем весь Кривой Рог с Запорожсталью, вместе взятые. Не ожидал, не ожидал...

Старший Рогожкин также восторженно развел руки в стороны.

- Да я и сам от себя этого не ожидал. Если честно. - Рогожкин смущенно пошмыгал носом. - Это так скоро завертелось, закрутилось с такой быстротой, что... - он сделал рукой стремительное круговое движение, - что я и оглянуться не успел... В общем, ты сам обо всем догадываешься.

- Вот это да, вот это по-нашенски, - довольно произнес младший Рогожкин. - От нас, от Рогожкиных, бабы ещё не уходили. Даже самые верткие, самые опытные по части обмана нашего брата, самые лучшие, у которых женихов по два батальона насчитывалось. Мы их всегда умели взять, да так взять, Леонтий выставил перед собой два кулака, словно держал в них вожжи и управлял повозкой с запряженной норовистой тройкой лошадей, тряхнул ими, что бабе ничего не оставалось делать, как сдаваться и идти под венец. Леонтий вкусно почмокал губами. - А когда свадьба? День уже назначен?

- Сейчас схожу в короткий рейс к бывшим болгарским братьям, потом в Москву и - в загс. Мы с Настей так решили.

- В Болгарии ты вроде бы недавно был. - Леонтий озадаченно сощурил глаза, ему хотелось, чтобы брат вообще никуда не уезжал из Лиозно, не срывался с места в это неуютное мутное время. Лучше бы устроился работать на автобус и всегда бы находился рядом. А пройдет мутная пора - пожалуйста, поезжай куда угодно... Сейчас же лучше держаться вместе. Вместе они переживут любую беду. Не хочет Мишка сидеть за баранкой автобуса - пусть будет механиком, его и на эту начальственную должность возьмут, благо образование позволяет - оба Рогожкина закончили автомобильный техникум в одном маленьком российском городке, - будет ходить тогда Мишель в светлых брюках и белой рубашке с полосатым галстуком, как фон барон... Хотя надо заметить, что зарплата у механика меньше, чем у водителя автобуса.

- Был в Болгарии? - повторил вопрос Леонтий.

- Был, - ответил старший Рогожкин. Ему были понятны нехитрые ходы брата, понятно его желание приковать цепью к этой земле своего "старшака", на месте Леонтия он действовал бы точно так же. - Но сейчас Болгария обозначилась снова. Человек, Ленчик, предполагает, а бог располагает. Так что терпи, брат. И-и... готовься! Пропьем меня по полной винно-водочной программе...

Старший Рогожкин придвинул к себе часы, стоявшие на столе, добротный немецкий будильник, идущий, как хронометр, тютелька в тютельку, потом, чуть пригнувшись, заглянул в окно, под занавеску - что там на небе делается? Поцокал языком огорченно: от неба ведь зависела дорога...

Хоть и славится Лиозно хорошей погодой, но... Серое угрюмое небо покрылось темными пороховыми пятнами, что-то в нем передвигалось, клубилось, перемещалось с места на место, исчезало и возникало вновь - ну будто бы бесы, засевшие на небесах, вели нехорошую игру с землей. Хороший погоды не будет долго.

Разговор происходил во флигельке, который старший Рогожкин обиходил по своему разумению и сумел сделать уютным. Конечно, с женской, скажем, точки зрения, что-то было и не так, женщина расставила бы все предметы иначе, - но жилье Рогожкина подкупало своей теплотой, прибранностью, индивидуальностью.

Леонтий понимал, что брат вряд ли останется жить у него во флигельке - тут слишком мало места для семьи, для одного мужика - и то мало. И это печалило Леонтия. Ему очень хотелось, чтобы брат находился вместе с ним. Всегда, всюду, во все времена...

Но так, к сожалению, не бывает.

Знал Егоров одного авторитета. С очень смешным прозвищем, которое было тем не менее серьезным воровским именем, - С Печки Бряк.

Авторитет этот служил когда-то на флоте, успешно справлялся с боцманскими обязанностями, имел любимую присказку "Моряк с печки бряк" и строил планы на безбедную жизнь, а жизнь эта дала трещину, и все закувыркалось в ней, завертелось с невероятной лихостью...

На складе у бравого боцмана пропало шестьдесят килограммов дорогой краски, специально купленной на валюту в финском городе Турку для обновления посудины, на которой он плавал; вместе с краской исчезло шесть меховых, с кожаным верхом штурманских курток и кое-что по мелочи. Кроме того, в очень сомнительной заначке - старой банке из-под мебельного лака, находящейся буквально у всех на виду - под привинченной к металлическому полу лавкой, нашли два пакетика с мелким, похожим на крахмал порошком.

В одном пакетике было два с половиной грамма, в другом - четыре с половиной грамма белого, истолченного ступой в пыль вещества.

Проверили этот крахмал, оказалось - очищенный сильнодействующий наркотик.

И загудел боцман на полную катушку в места, не столь отдаленные. Сгинул бы там, подобно многим, если бы не его неукротимая жажда жизни да звериная, сильнее боли, тоска по свободе, по старой ржавой посудине под названием "Кандалакша", по ребятам своим, продолжающим весело тусоваться в дымном, редко проветриваемом, тесном кубрике, настолько тесном, что там люди иногда стояли стоймя, не могли развернуться - чтобы развернуться, надо было трех человек уложить на подвесные кровати, по тому редкостному духу братства, что бывает присущ разве что лишь морякам, да ещё летчикам, по красавицам, оставшимся в портах, где бравому боцману доводилось швартоваться, - по всему тому, что было на воле, но не было в зоне, за плотными рядами обмахренной ржавью колючей проволоки.

Он так рвался к воле, что превозмог все - и боль, и унижения, и попытки "опустить" его, то есть обратить в лагерную "женщину", а когда прижали так, что дышать стало невмоготу, бывший боцман взялся за нож. Он выгреб в лагерном море на поверхность, поднялся над всеми и получил почетный титул "вора в законе". Выше этого титула в том теневом мире нет ничего.

Поскольку он и в лагере часто повторял, особенно глядя сверху вниз на поверженного противника: "Моряк с печки бряк, растянулся, как червяк", то получил кличку С Печки Бряк.

Егоров знал боцмана в ту пору, когда боцман был Сергеем Михайловичем, а сам Егоров - Ванькой, Ваньком, набирающимся жизненного опыта в качестве палубного матроса второго класса.

Когда боцмана арестовали, Егоров принял участие в судовом расследовании дела - команда решила узнать, кто же подставил боцмана, - и допытался-таки, что наркотик Сергею Михайловичу подсунул "внучек" - третий механик. Старшего механика на судах зовут "дедом", второго механика "сынком", третьего - "внучеком". Где-то "внучек" не сошелся с боцманом - то ли подушку с бабой не поделили, то ли взгляды по проблемам влияния улова трески в Белом море на добычу угля на Шпицбергене имели разные, то ли обнаружилось несогласие в любви к копченой бегемотине - в общем, что-то произошло, и "внучек", несмотря на диплом о высшем образовании, решил свести счеты с малограмотным боцманом самым подлым образом. Подложил ему в "тайничок" два пакетика с наркотиком и донес об этом куда надо...

Сейчас "внучека" уже нет на белом свете - приголубили, утешили душу неведомые лиходеи, а С Печки Бряк уже никогда не вернулся на море.

Принял С Печки Бряк своего бывшего подопечного в роскошном номере люкс - главном украшении одного из светлогорских пансионатов, если не считать Янтарного моря, как коренные жители здешние, курши, называют Балтику, внимательно выслушал рассказ о злоключениях Володьки Левченко, о том, как с ним расправились бандиты в милицейской форме, помрачнел, когда Егоров обратился с просьбой выяснить, кто кроется за парнями, напавшими на его напарника, но в просьбе не отказал. Лишь попросил:

- Дай мне четыре дня сроку. Через четыре дня приходи.

- Сколько мне денег приготовить за информацию? - спросил Егоров.

С Печки Бряк молча поднялся, достал из буфета, блистающего хрустальными стеклами, бутылку французского коньяка, рядом поставил вазу с заморскими фруктами - бананами, киви и небольшим, уже порезанным на доли ананасом, глянув на Егорова, вопросительно поднял одну бровь.